– А может быть вафлями дадут или карамелью. Нет! Халвой!!! Мы все отделение в кафе отведем и молоком упьемся! – Марк закатил глаза и начал глотать воображаемую приятную жидкость.
– Каким молоком!? Мы лимонада наберем три ящика и устроим сладкую неделю: шоколад, карамель, батончики, леденцы, монпансье…
Уговаривать никого не пришлось. Пучик достал припасенную по случаю альбомную бумагу, Марк пожертвовал фломастеры, и первое рабочее совещание они организовали в кафе «Березка». Пили свежее молоко в прозрачных стекленных бутылках со сдобными булочками – вживались в работу, настраивались, ловили кураж. В поисках идей и названий, браковке готовых вариантов и рисовании эскизов, они провели не один день. Точнее, они вырывали драгоценные минуты из своего свободного времени, обсуждали идеи на переменах, в столовой за приемом пищи. Каждая встреча непременно сопровождалась полетом фантазии и мечтами о том, как будет делиться приз за победу.
Потихоньку наполнялась папка с рисунками, иссякали достойные идеи, а времени на создание рисунков и их перерисовку в товарный вид катастрофически не хватало. В один из предновогодних зимних вечеров Таранов с друзьями сели и отобрали окончательные варианты. Пучик принес огромный конверт, гарантируя доставку корреспонденции в Москву, Марк вздохнул, и стал двигать в сторону Таранова его рисунки. Наступила грустная минута прощания с родными созданиями. Они не оставили себе копий, не сохранили черновики, только стандартные альбомные листы с новыми идеями кондитерских изделий, оформленные Тарановым с помощью фломастеров и гуаши. Пригласили по такому случаю Генку.
Первый листок с названием «Вафли «Березка» был особенным. С этого продукта, завернутого в белую бумагу с черными насечками, как сруб ствола дерева – русской красавицы березки, – и началась работа у них в одноименном кафе.
– Вафли победят! – кипятился Пучик.
– Не жди. Покупатель прикинет, как ему придется кусать белое бревно, пусть в красивой обертке, и откажется! – Генка был суров в своих оценках, особенно с Матвеем.
Следующей была шоколадная конфета «Филиппок». На ней красовался краснощекий ушастый мальчуган в шапке-ушанке, задорно подмигивающий правым глазом.
– Моя идея! – гордо сообщил Марк, весело поглядывая на Бобрина.
– Даже не сомневался. Ты уже детей жрать собрался? По две порции борща в столовой мало? И нарисован вылитый Дым…
Таранов засомневался в своей работе. Он, и правда, срисовывал личико Филиппка с Марка.
Рядом с этим эскизом лежала картинка этикетки для карамельки «Серебряное копытце». Таранов в детстве рисовал себе собственный талисман, где олененок с гордо поднятой головкой смотрит вдаль. В новой своей жизни симпатичный олень стал жить на глянцевой бумаге.
– Это Таран придумал, – прямо заявил непреклонный судья. – Я этого оленя у него в конспекте по радиотехнике видел.
– Ну, я.
– Не запряг еще! Копытце… А почему не подкова? Так слаще или не так жестко кусать?!
Следующую серию картинок долго не выпускал из рук Марк. Это его идею Таранов воплотил в нарисованных персонажах из книжки «Волшебник изумрудного города», где Страшила, Лев, Дровосек чем-то напоминали авторов проекта. Толстый Страшила очень походил на Марка, и тот совсем не хотел расставаться с милым ему персонажем.
– Рыжий! Здесь тоже животные и люди. Но мы с тобой ели конфеты «Мишка на севере»? «Кара-кум»? Ели… Но песок меж вафлями не попадался?! – уверенно стал защищать свое творение Марк, и рыжий друг поднял вверх руки.
– Вот еще торт «Оля-Яло», – ему симпатизировал Пучик, считая эту иллюстрацию претендентом номер два на победу. – У нас много живых образов, которые стали кондитерскими изделиями.
Таранову нравилась карамелька «Божья коровка». Просто красный фон с нарисованными черными точками, казалось, ничего собой не представлял. Но именно лаконизм рисунка, сдержанность букв в названии, контраст черного и красного ему нравились больше всего. Эта обертка была сродни взгляду Таранова на жизнь. Не случайно его звали Тараном: «где черное и красное там напор, решительность, победа и смерть на миру» – убеждал друзей автор, никак не в состоянии проститься с романтическим юношеским напором и бескомпромиссностью.
Художник видел свои ошибки в оформлении, не профессионализм, а, скорее, дилетантизм в нанесении красок, шероховатости от резинки-стёрки на бумаге. Понимал, что перерисовывать их точно не будет: некогда. Сегодня последний день перед отправкой, и даже критику Бобрина они просто проглотят, представляя, что в Москве таких критиков, как Рыжий, немереное количество.
Таранов, как и друзья, надеялся на скорую победу. Авторы решили, что после награждения расскажут о ней всему взводу, и угостят курсантов сладким призом. Прошел месяц, второй, третий, пролетело лето, а итоги сладкого конкурса в журнале не печатали. Сначала ежедневно по очереди соавторы спрашивали у Пучика номер журнала с призовыми местами, потом перестали. Посмеялись над своими «прожектами», наслушались от Генки подначек, и окунулись с головой в повседневные будни.
Через восемь месяцев произошло непредвиденное событие. По крайней мере, никто не мог понять, от кого на имя Таранова пришел денежный перевод с непонятной для него суммой 19 рублей 32 копейки. Семен подумал, что его бабушка решила побаловать внучка в начале учебного года существенным повышением денежного довольствия.
– 20 рублей – ее пенсия, и целиком отправить ее внуку? —засомневался справедливо Марк.
Посмотрели на квитанцию внимательно, а там мелко-мелко написано, что отправителем является Сбербанк СССР, а не пенсионерка из южного городка. В тот же день Пучик на почте получал корреспонденцию на всю батарею, и среди новых номеров журналов «Юность», «Москва», «Советский воин», «Работница» и других, обнаружил припозднившийся осенний «Огонек». Вдвоем они быстро отыскали нужную станицу, где четким типографским шрифтом была напечатана информация об окончании конкурса кондитерских изделий. «Второе место, – читали они вслух так, чтобы слышали окружающие, – заняла группа курсантов Ленинградского военно-политического училища ПВО».
Дружное «ура» сотрясло стены ветхого почтового отделения, они тут же позвонили Марку, и отправились втроем обмывать молоком и лимонадом свою премию. Генку решили не брать, так как он ни минуты не верил в победу.
– Ты смотри, – читал журнал Пучик, удивляясь именитым призерам, – мы в группе победителей, а там настоящие профессионалы из художественных институтов и студий!
– Значит, и мы дорого стоим, если попали с ними в одну компанию. А ты ныл, – говорил Марк Таранову, – «плохо я нарисовал, плохо нарисовал»… Отлично ты нарисовал! Я же говорил, у меня и вкус, и чутье есть.
– Если бы не классные идеи, ничего бы мы не получили. А второе место – класс!
Победа в конкурсе раззадорила Таранова, появилась уверенность в собственных силах, в том, что он умел делать хорошо, но прежде не получал за работу стоящей оценки.
Тут подоспело объявление начальника политического отдела о начале собственного, внутреннего, конкурса на лучший проект памятника политработникам в центре сквера. Этот призыв вовремя упал на мягкую почву, подготовленную сладкой всесоюзной победой.
Выбор автора проекта (именно так Таранов теперь называл себя с легкой руки Марка) пал на героев Великой отечественной войны. Известный фотоснимок офицера с пистолетом в руке, поднимающего в атаку личный состав, как нельзя лучше подходил к осуществлению идеи Таранова. Он решил вылепить бюст политработнику в той же позе. Не случайно же в половине училищных газет, на страницах журналов и в боевых листках копировали этот снимок. Практически все военные люди соотносили его с подвигом политрука на последней войне.
Командир или политрук ведет солдат в атаку – не важно, этот памятник – герою! Человеку! – убеждал Таранов себя, и готовился к работе над макетом.
Найти доску и скрутить проволочный каркас ему удалось быстро. Но где взять столько пластилина, если ни коробки нет в местном сельпо и военторге? Переживания по этому поводу не раз заставляли Таранова выступать перед сослуживцами в курилке, на самоподготовке, в увольнениях, сетуя на отсутствие глины, алебастра, гипса. На помощь неожиданно пришел старшина, у которого друзьями слыли начальники складов, а те использовали пластилин для пломб к печатям, когда сдавали объекты под охрану. Несколько коробок от Чарги, пара пачек из местной школы, три куска от Слона, который потряс знакомых студенток педвуза. В итоге появилась солидная глыба рабочего материала в каптерке, которую старшина любезно предоставил на время работы.
Долго ли, коротко ли шло создание макета, судить теперь сложно. Как и в прошлый раз, Семен урывками подходил к своей мягкой глыбе и руками, с солдатской ложкой вместо стеков, ваял.
