Мы говорили. Гребенников тут же, на раскладушке, спал. И вокруг все было разбросано. И так или иначе все это было связано с Валей. Такая была ночь.
Валя и поэт-лингвист Корнеев жили в одной из гостиниц, в прекрасном номере на двенадцатом этаже. Была середина дня. Предстоял доклад, и Корнеев волновался.
– Что это ты поник? – спросила Валя; в легкой полосатой пижамке она сидела напротив и крутила транзистор – искала музыку.
Поэт-лингвист вздохнул:
– Да. Скис что-то.
– А ты взбодрись.
Он пожал плечами:
– Уверенности, Валя, нет… Шум, успех. Вроде бы большое дело я начал – а что, собственно, большого? – ну, связь речи с математикой, ну и что? Ну и ничего ведь особенного…
– Но тебя же так хвалили на съезде.
– Мало ли. Хвалили, и сам верил. А вот сейчас глянул – ничего особенного.
– Ну вот что, миленький. Если ты будешь нытиком, я тебя разлюблю, и немедленно. Терпеть не могу нытиков. – Она улыбнулась: – Говоришь, что из твоей работы может получиться пшик?
– Может, Валя.
– Но ведь может и не пшик? Это ведь тоже возможно?
– Возможно.
– Ну, вот и держись. И не смей распускаться! Жизнь на этом и держится…
– Да ты философ, Валя.
– А ты как думал, миленький?
Он вздохнул:
– Ты молодчина. Господи, до чего ж ты необычная, Валя, а ведь я к тебе привык. Мне хотелось бы быть здесь и днем и ночью… – Он улыбнулся: – Не сказать ли жене, что у меня появились ночные работы по лингвистике…
– Смотри! – погрозила Валя пальцем. – Жена выгонит из дому!
Оба рассмеялись.
Он опять вздохнул, но уже свободнее:
– Ты права, ты совершенно права. Доклад нужно провести с блеском… Взялся за гуж – тяни. Верно?
Она весело сказала:
– И классиков можно к этому случаю вспомнить.
– Кого, например?
– А хоть Шекспира, миленький… Он очень славно на этот счет говорит.
– И что же он говорит?
– Поэт – а не знаешь?
– Не знаю.
– А говорит он так: и кто король с лица, тот и король на деле!
– Я понял, Валя.
– Вот то-то. Держись и гляди королем.
Корнеев стал собираться на доклад. Валя аккуратно сложила ему листки и, сияя улыбкой, говорила:
– А я вот всегда радуюсь… Живу себе в этом номере уже три дня, как на острове. И радуюсь! Никто даже не подозревает, что я в Москве. В этом какая-то прелесть, верно?.. Спущусь в буфет, куплю еды и опять в номер. И… жду твоих шагов!
– Тебе нравится здесь?
– Очень.
– Слава богу. Я все боюсь, что ты заскучаешь.
Валя вдруг встрепенулась:
– А я хочу с тобой на доклад!
– Что ты, Валя!
– Ага, струсил!
– Вовсе нет. Но ведь все думают, что ты в Киеве.
– Кто все?.. Моих знакомых на этом докладе не будет.
– А вдруг?
– Миленький! – рассмеялась Валя. – Зачем думать «а вдруг»? Лучше думать: «А вдруг все будет хорошо!..» Так думать гораздо правильнее.
– Ну разумеется!
Ощущение свежести, бьющего молодого напора и радости передалось и ему.
После доклада они возвращались в гостиницу пешком и попали под сильный дождь. Валя дурачилась – она была мокрая, хоть выжми, и хохотала над Корнеевым, который все пытался спешить.
– Бегом! – говорил он. – Ну, побежали!
– Да ничего подобного! – смеялась она. – Вовсе не побежали. Не спеши.
– Мы же промокнем…
– Но ведь не простудимся! Ведь весна!
Она таки настояла на своем, и Корнеев тоже промок до нитки. Сначала он был доволен и говорил:
– Слушай, Валя… Я прямо молодею с тобой. А ведь дождь – это действительно прекрасно…
– Не жалеешь, что я на доклад пошла?
– А тебе понравилось?
– Очень. Все с такой жадностью слушали. Ты был в точности как в Киеве. Там тоже был великолепный доклад – а ты весь звенел, когда говорил.
– Да?
– А я люблю, когда мужчина со славой и когда он сражается. Миленький, ты был так хорош! Чудо!
Он улыбался, хоть и прятал улыбку.
– Вот это дождина! – говорил он. – Посмотри, что на асфальте – ручьи, реки настоящие!
Но едва они поднялись в свой номер, сорокалетний поэт-лингвист почувствовал, что этот самый дождина дает себя знать, и довольно сильно. От озноба Корнеев едва мог говорить.
– А сейчас очень приятно горячую ванну!.. Разве нет?! – говорила Валя, открывая кран и пуская шумную, пышущую паром струю.
– Да-д-да…
Ванна наполнялась. Поэт-лингвист мужественно сказал:
– Иди-ди тты первая.
– Да не ломайся, миленький!.. Я ж вижу, что ты еле живой. Боже, как ты дрожишь!
– Я после тебя, – собрав все силы, сказал он.
– Если ты еще хоть секунду будешь вот так трястись, я тебя разлюблю!.. А ну, марш!
Он сделал вид, что покоряется.
– И перестань стучать зубами. Я не могу любить какого-то Щелкунчика! – смеялась Валя.
Он влез в ванну и даже вскрикивал от тепла и ознобистого удовольствия. Валя смеялась, слыша его крики. Она переоделась и была сейчас в халате – сидела в кресле и ожидала своей очереди.
– Да! – сказала она на стук в дверь.
Озираясь, вошел юный Чекин.
– Привет, сестричка, – сказал он баском. – Вот ты, оказывается, где!
У него был довольно нелепый, всклокоченный вид, и притом он беспрерывно озирался. Валя захохотала:
– Боже!.. На кого ты похож!
– Я еле тебя нашел, – сказал он, прислушиваясь к плеску в ванной.
– Еще бы. Такой сыщик… Ой, не могу… Ты посмотри, что у тебя за вид!
Поэт-лингвист крикнул из ванной:
– Валя!.. Что там такое?
– Ничего. Брат мой примчался… Грейся, грейся, ничего особенного. – И тут же говорила брату: – Ой, господи, да какой же ты уморительный! Да отдышись немного… Как же ты сумел меня найти?
А было так. Юный Чекин, разумеется, и не думал искать Валю, однако рубль кончился, а память по рублю осталась. И вот на следующий день он случайно увидел на улице вывеску того самого института.
– Мне везет. Мне черт знает как повезло! – вскрикнул он и тут же кинулся внутрь здания; он быстро шел по коридору, как идут на звук или на запах.
Он отыскал кабинет лингвистики, фамилия была написана – та самая – фамилию он помнил: Корнеев Иван Павлович. Он постучал и вошел к секретарше:
– Где Иван Палыч, не скажете?
– Вам чего? – Секретарша едва взглянула на этого сосунка.
– Мне срочно нужен Иван Палыч.
– Его нет. Он уже дома.
– Дома его нет, – сказал юнец, полагаясь на интуицию и на чуткие нервные ноздри.
– А я говорю: дома.
– Нет.
– Молодой человек!.. Иван Павлович не докладывает своему секретарю, куда он уходит.
И она застучала на пишущей машинке. Плут колебался лишь долю секунды. Он подошел к секретарше и сказал шепотом:
– Я только что из дома Иван Палыча. Что там происходит – шум и крик! Все ищут Иван Палыча, он купил лотерейные билеты, и один билет выиграл…
– Крупный выигрыш?
– Мне не сказали.
– Иван Павлович не знает об этом?
– Нет. В том-то и дело. Мне велели ему сообщить, а как?
– К сожалению, я ничем не могу помочь. – Секретарша смотрела в окно отсутствующим взглядом (что-то, видно, соображала).
– До свидания, – сказал Чекин.
Юный плут вышел. Осталось лишь приложить ухо к дверной щели. Там затарахтел телефонный диск – секретарша набирала номер:
– Гостиница «Спутник»? Извините, я не знаю телефон сто семьдесят пятого номера… Там проживает Иван Павлович Корнеев… Да, он там временно. Так-так. Спасибо… Большое спасибо.
– Как же ты меня нашел?
– Долго рассказывать.
Юный Чекин оглядел номер – ему понравилось («Хоромы!»), затем из бутылки, что стояла на столе, он налил себе стакан вина, выпил.
– Как этот тип к тебе относится? – баском молодого мужчины спросил он, кивнув в сторону ванной.
– А что такое? – Валя сдерживала смех.
– Не обижает?.. Обижать я не дам.
– Да ну?
– Ну чего, чего смеешься? Я его прямо сейчас в ванне утоплю.
И как раз вышел наскоро одетый Корнеев.
– Здравствуйте, молодой человек.
– Здорово, – сказал Чекин, пряча глаза.
– Это вы меня собирались утопить в ванне?
Юный Чекин глядел куда-то в сторону, буркнул негромко:
– Уж и не пошути…
Корнеев одобряюще рассмеялся:
– Ладно, молодой человек. Поговорите с сестренкой – я ведь не против. А я пойду позвоню… Валя, угости брата чем-нибудь.
Корнеев вышел.
Валя смеялась.
– Ну, чего, чего расхихикалась?
– А ты чего хмурый?.. Опять денег нет?
Брат кивнул головой: нет.
– Хорошо, что я стипендию получила недавно, держи.
Валя полезла в сумочку и достала ему пять рублей. Он чмокнул сестру в щеку и уже мялся, дрожал коленями – торопился уйти.
– Да посиди.
– Н-нет… Пора…
– Посиди, – просила Валя. – Я тебе что-нибудь вкусное сготовлю. Покормлю… Ну хочешь – давай в буфет сходим, этажом ниже. Хотя бы перекуси, если уж ты спешишь…
– Н-нет.
– Пьянствовать, что ли, торопишься?
– Не себе. Ребятам. Без опохмела вторые сутки… Мучаются…
Он переминался с ноги на ногу, спешил – деньги жгли ему руку.
