Глава тринадцатая
1
И плечи словно затяжелели силой, и зрение словно стало другим: рентгеном сквозь слой притворства и хитрости видит Алесь крутящихся перед ним ставленников Херувима. Пока Херувим ездит по детским домам, нужно успеть! Алесь выполняет задачу, посланную ему свыше: впасть в доверие к каждому, распоясаться до компаньона Херувима.
Директору завода Алесь говорит: ему Гена велел сегодня взять выручку. Он ведёт директора в ресторан и поит его, а свой коньяк незаметно сливает в суп и капризничает: суп ему не нравится, неси, официантка, прочь, другой давай. Он куражится и с жадностью голодного заглатывает изменения в пухлом лице директора: масляные глазки, шлёпающие в комплиментах губы и доверие. «Я Генке говорю, чтоб доверял тебе! Мы все вместе такие дела обкрутим…» – изо всех сил Алесь начальственно пялится на Бобика Херувима и врёт дальше: о ненависти к Варьке – под бабой все ходят, о ездках и кусках, которые они с Херувимом делят «благодаря тебе, Бобик, тебе!». И пьяный бред подтверждает догадки Алеся: ловко сработали Херувим с Бобиком, ловко «обкрутили» владычицу земную!
Бобиками Алесь зовёт всех начальничков, которых сумел зажать в свой розовый кулак Херувим.
Теперь не розовый, теперь блёкло-синюшный.
Давай подольше катайся по детским домам, Херувим! Мне лишь бы время выиграть, а там сам чёрт не брат! Это уже второй за день Бобик, плоть от плоти Херувима: воровать и лгать, и ненавидеть того, кто – над тобой, и кусать, как только тот зазевается. «Всем Генка хорош, – сетует очередной Бобик, – только жох, падло, всё себе гребёт, мне мелочёвку скидывает, не зажиреешь, вот ты, Алесь Леонидович, правильный мужик, отвалил, да я для тебя! Не боись, виду не подам, сколько ты мне… как договорились с тобой, буду Ваньку валять, пока ты его не скинешь».
Спасибо, Варежка, за карту фирмы, которой теперь могу расплачиваться в случае официальных встреч, и за маленький магнитофон в нагрудном кармане пиджака.
Не лыком они с Варварой шиты, не лыком!
Его задача – собрать всё в одну кучу: лгущее, ворующее, притворяющееся, убивающее.
И вот уже два Бобика Херувима попались в плёнку магнитофона – первые доказательства твоей, Варежка, доверчивой сути. Тебя, девочка, не потревожу, мы с Коляшей сами справимся с этой задачкой. С того элитного ресторана, где ложками жрут чёрную икру и куда не по адресу залетели вы с Коляшей, жизнью выброшенные на дно советской действительности, Перестройкой поднятые на её парадный верх, я, Варежка, ваш хранитель и защитник.
Больше двух «пьянок» в этот день Алесь не выдержал. Но спешить нельзя: по одному он переберёт завтра Херувимовых Бобиков и объявит себя их главным другом, спасающим их от несправедливых поборов Херувима, только старайтесь, Бобики, обжуливайте Варвару, стремящуюся захватить всё себе одной.
Как мальчишка на первое свидание с Лизой, спешит Алесь к другу. Да теперь он вдвое сильнее: разве кто-нибудь сможет их с Коляшей победить?
У дверей ресторана Алесь забуксовал.
Так чувствовал себя, когда в первый раз шёл на свидание с Лизой: та же трясучка внутри, та же робость – что если это лишь его ощущения, а Коляшу он вовсе и не нужен.
Нужен! Не стал бы Коляш выворачиваться наизнанку. Перед кем корчишься в своей боли? Только перед самым близким! И сегодня не стал бы звонить!
Так почему же трясучка?
Иди же, иди! – уговаривает себя.
– Вы решили у нас поужинать? – Перед Алесем – разряженный швейцар с лучезарной улыбкой. – Разрешите за вами поухаживать. Кажется, именно вас ждут? Николай Николаевич сами попросили принять вас как полагается. – Швейцар распахнул перед Алесем дверь.
Коляш встретил его в холле.
– Я, видишь ли, почему-то заволновался: вдруг не придёшь? вдруг тебе не надо?
Алесь обнял его.
Так стояли они, прижав ладони к спине друг друга.
А потом молча шли через зал.
Подробно Алесь рассказал о Херувиме, о предполагаемых подтасовках документов, о магнитофонных записях и о своём плане доказательств Херувимовых афёр. Впервые в жизни Алесь был откровенен с мужиком, и с каждым словом таяло сиротство. А когда подвёл к Коляшу Аню, совсем успокоился: у него теперь есть друг, брат, и этот друг-брат ощущает его состояние и в себя принимает его мысли и страх перед Херувимом. Свидетельство тому – жадность Коляша к каждому слову, красные пятна, ветрянкой покрывшие лицо, закушенная губа.
Стынет еда, не тронуты рюмки, наполненные коньяком. Прежде всего – спасти Варежку.
– Без слежки и жучков везде: в машине, квартире, кабинете и диспетчерской – не выгребемся, – первые слова Коляша. – Даже не жучки нужны, а камеры. Завтра с утра займусь. Позвони мне, как только он явится на работу. А в кабинете можно вечером, как только он отвалит.
– А если опять захочет ночевать в офисе? – Нечаянно Алесь употребил ненавистное иностранное слово, бесцеремонно влезшее в жизнь его страны. Виновато улыбнулся. – Терпеть не могу все эти «менеджеры», «офисы»… провинция Америки.
Коляш кивнул.
– Проснёмся не сейчас, нет, лет через тридцать… и скинем с себя шелуху чужую, снова схватимся за наши традиции и корни. Варежка хвалилась, вы каждый день с классиками время проводите. Она стихи мне читает, ты научил. Я вот в жизни остался без стихов, а теперь тоже твержу – за ней следом. У нас с ней, понимаешь, мозги – девственные, легко поглощают твою учёбу. Я с тобой уже сколько времени знаком!
Когда они во всех деталях выработали план, Коляш сказал:
– Я ведь не знал, какие бомбы ты в меня бросишь, разорвались они во мне, весь в осколках. Но позвал тебя для большой просьбы. – Он замялся и выпалил: – Начни спать с Варежкой, прошу тебя. Ну, чего глаза вытаращил? – Он вздохнул. – Мне всё одно – в монахах помирать, я с женой не сплю, а в любовницы Варежка не годится. Предлагал ей жениться, ни в какую. Не из-за жены, тут всё ясно, моей вины нет, из-за сына. Ты верно поставил диагноз: меня она вместе с ним вырезала. И точка. В друзьях ещё похожу, а тут…
– Погоди, Коляш, хоронить вашу жизнь. Если любила, может, та любовь вернётся. Ты вот предложи ей найти суррогатную мать. Выносит она вашего с ней ребёнка! Есть же у тебя деньги! – торопился Алесь своей мечтой поделиться, но всё врал. Знал он: ни Варвара, ни Лиза не захотят от них, так или иначе виновных в гибели сыновей, рожать.
– На тебя она запала, Алесь, по её выражению. Я её больше себя, Алесь, люблю, потому и прошу: не фиктивно, стань ей мужем. С суррогатной матерью роди ей ребёнка, а я уж постараюсь для всех вас. Не отказывай мне… друг. У меня ведь никогда не было ни друга, ни брата.
И вступил в их с Коляшей молчание своим многоголосием ресторанный вечерний зал, накалённый спешкой прожигания жизни: жрать, пить, ловить любовный угар, не любовный, сексуальный. Модное словечко «секс» гремит из телевизионного ящика, с глянцевых обложек модных журналов, в ушах завязло.
Не «секс» был у него с Лизой. Захлёбывались они друг другом.
Не «секс» был у Коляша с Варей.
И не знали все они, как хрупко их слияние духовное и физическое.
О бедный род людской,
Как жалок твой удел:
Беспомощной любви
бесплодная попытка —
Достичь слиянья душ
Сплетеньем наших тел!
И они с Коляшей – две выброшенные на берег рыбы: хлопают губами, хватают воздух.
И вот всё есть: чёрная икра – ложками хлебай, крыша над головой не дырявая, а того, чем дышать в этом зыбком, полном хищников и опасностей мире, нет.
– Давай выпьем, Алесь! Начудили мы оба с тобой. Молодые, сильные, а в жизни не при чём. Только ты у меня теперь… – Коляш опрокинул в себя коньяк.
– Врёшь, сыны у тебя, на тебя похожие. Остерегись гневить судьбу, ты им дай, что сам в жизни не получил, говоришь: рос вопреки родителям. Сделай, чтобы они не вопреки.
Коньяк кинулся в ноги и голову. Алесь отодвинул бутылку.
– Не будем сегодня пить. Давай попробуем вынырнуть.
– Скажи только, будешь спать с Варежкой?
Алесь покачал головой.
– Пока Лиза смотрит на меня… косы у неё… понимаешь… смотрит она.
– Простите, я не опоздал?
Коляш вздрогнул, вскочил.
– Здравствуйте, Пётр Степаныч! Простите, время потерял. Познакомьтесь, пожалуйста, мой друг, мой брат. Алесь, это мой адвокат, у меня до него было дело, это он помог вытащить Варежку. А теперь у него – до меня. Знаете, Пётр Степаныч, только давайте сначала поедим. От голода в башке мутится. Мы с другом тут немного отвлеклись. Только пить мы с ним не можем, мозги блюдём.
– А я за рулём, ребята. Тоже не увлекаюсь.
Все трое набросились на еду. И опять властным шатром накрыли их пьяные, весёлые, требовательные, музыкальные звуки сиюминутной плотской жизни. Собрались здесь те, кому есть чем расплатиться за чёрную икру и ресторанный коньяк, и осетрину с поросятами.
– Ну, Пётр Степаныч, говорите, зачем понадобился. Всё, что смогу, для вас сделаю, уж очень хорошо вы меня в этом тотальном бардаке представляете и защищаете.
