Дамское
Катился май и цвел шиповник,
В цветах каштана жизнь моя
Была как ландыш и любовник
Уехал в дальние края.
Любовь казалась такой вечной,
Нет ни начала, ни конца,
Я оказалась первой встречной
С рукой простою, без кольца.
И он с размаху предложил мне
Любовь и сердце – два в одном,
И будет общим портмоне,
И дым над свадебным костром.
Он растворился на рассвете,
Открыв все двери и замки,
Ну, где же есть любовь на свете
И мужики так мужики.
Давно мне что-то не поется
Давно мне что-то не поется,
Покрылся пылью мой баян,
А сердце все куда-то рвется,
И сам по жизни я буян.
С утра сегодня воскресенье
И нет несбывшихся желаний,
Ушло куда-то вдохновенье
И темы нет для воспеваний.
Но вот захлопал малый парус
И зашипел задира «вест»,
Для состязанья выбрал пару,
И на тебя силенка есть!
Шуми, играйся с моей яхтой,
Я все равно поймаю галс,
И с ветром силой необъятной
Услышишь мой веселый глас.
Давно такой я жаждал я бури,
И я от волн немножко пьян,
Давай немножко, друг, покурим,
Цвет у заката уж багрян.
То лишь начало приключений,
Мы полетаем по волнам,
Увидим много откровений,
Что недоступны мудрецам.
Там впереди за мысом гавань,
Там тишина, уют, покой,
И полумрак закрытых ставень,
И человек лежит больной.
В какую сторону помчимся?
Давай, не глядя, выбирай,
С тобой мы точно усмиримся,
Когда приедем вместе в рай.
Я помню
Шампанского дождь,
Снег из цветов,
И белую розу на фраке.
К «Запорожцу»
Подошел джентльмен
С хрустальным
Пустым бокалом.
Постукал по крыше:
«Споем и дружно
Бокалы поднимем»,
А мы лежали вдвоем,
И нам был никто
Не нужен.
Я помню, как быстро
Летели года,
Как стрелы
В пустые мишени,
И наш «Запорожец»
Старел, как и мы,
Навсегда,
И помню цветов
Аромат осенний.
Мы были в машине
Близки,
И так далеко
В постели,
Мы пели вполголоса,
А кто-то по крыше
Стучал:
«Езжайте домой,
Вы остались одни,
Давно уже все
Уехали».
Мой старый с мезонином дом
Мой старый с мезонином дом
Открыт для всех, бокал с вином
Уже наполнен, огненный рубин,
Как показатель самых лучших вин,
Ждет гостя на столе, и яркая свеча
Всю ночь горит и просит помолчать
Минутку, чтобы понять – серьезно всё,
А, может, превратить всё в шутку?
Я один ворожил в воскресенье,
На дворе наступил Новый год,
Испытал я в ту ночь потрясенье:
Мне явился колдун Лю Миньго.
В лисьей шапке и в красном халате
Он возник и присел за мой стол:
Не скучай этой ночью, солдатик,
Ты налей-как мне водки грамм сто.
Слово за слово, сдвинув стаканы,
Он мне мой гороскоп рисовал,
Выйдет так, что издам я романы
И стихи, что недавно писал.
А свинья – это вроде копилки,
Сохранит все, что скопишь за год,
Может, все превратится в опилки
Или скопится пачка банкнот.
В царство Цинь был всегда казначеем, —
Говорил мне колдун Лю Миньго, —
Вел учет я доходам, трофеям,
Что свозились ко мне каждый год.
Привезли мне однажды две книги,
Их писали Хайям с Рудаки,
Я бы продал себя за любовные миги,
Счастье в деньгах найдут дураки.
Не люби продающихся женщин,
Ни за деньги, поход в ресторан,
Не носи ей шикарные вещи,
Не давай ей глядеть в свой карман.
Мы с ним долго еще говорили
Про политику, Дальний Восток,
Как цари своих подданных брили,
У кого и какой потолок.
Как допили последнюю чарку,
Так исчез и колдун Лю Миньго,
Вмиг исчезли волшебные чары
И подумалось, кто же был кто?
Он со мной говорил по-китайски,
По-китайски и я отвечал,
В первой жизни и я был китайцем
И в Пекине Лю Миня встречал.
Вот ведь жизнь нас куда разбросала,
Разделяют нас с ним зеркала,
Мы не помним у жизни начала
И не знаем, где наша скала,
Что стоит, как трамплин на дороге,
И с нее то ли вверх, то ли вниз,
И уходят навеки тревоги
За изданье написанных книг.
Постоянно болит голова,
Покоя ни днем, ни ночью,
Смешались в обрывки слова,
Картинки порвались в клочья.
Вокруг улыбаются лица,
И солнце приносит им радость,
Оно и по мне струится,
Стираю платком эту гадость.
Все люди привыкли к боли,
Сказали – и я привыкну,
Как только я выйду на волю
И я вам об этом крикну.
Гусаров, право, образцовых
Я в жизни буйной не встречал,
Быть может, вы из этих, новых,
Что ходят трезвыми на бал,
Что крутят ножкой в менуэте,
На мизер падают с тузом
И любят девочек в балете,
Глядят на всё одним глазком,
Как будто вечер был заснежен,
Стояли лошади в кругу,
А дамы с веером в манеже
В окно смотрели на пургу.
И верх над дамой не победа,
А просто сущая беда,
Не будет дрёмы до обеда,
Не будет вкусная еда,
Когда садишься утром рано
С руками чистыми за стол
И слышишь женщины сопрано,
И плюнуть некуда на пол.
Поверьте, в жизни у гусаров
Проблем, не видно им конца,
Никто не пишет мемуаров,
А шлют за водкою гонца.
Собор построен у дороги,
Участок, лекарня, базар,
Идут во храм людские ноги
За упокой, здоровье и навар.
Там колокол в седом раздумье
Ведет негромкий разговор,
Ему вторят певцы латуни,
Металлов разных на подбор.
Он говорит о грозных сечах,
Вот здесь, в изгибах Иртыша,
Об интересных личных встречах,
Тех, что запомнила душа.
О войнах, землю сотрясавших,
Когда сражались брат на брат,
И помнит свет в Москве пожарищ,
Когда врагом был город взят.
Вот и сейчас речет с укором,
Что позабыт духовный мир,
Что деньги встали над законом
И заправляют дикий пир.
Сосуды будут сообщаться,
Богатство, бедность – общий мир.
Как надо к Богу приобщаться,
Пусть лучше думает банкир.
Не люблю я японское суши,
И романтики нет в харакири,
И язык неприятно мне слушать,
И сидеть из картона в квартире.
Мы сейчас подражаем японцам,
Что-то ищем себе в дзен-буддизме,
Мы уже поклонялись Солнцу
И себя истязали в марксизме.
Мы не пишем стихи по-немецки,
Гёте тоже не брался за русский,
Но в руках мы держали нецке,
Пили чай на коленках вприкуску.
Не читают японцы хокку,
Что написаны где-то в России,
И без суши прочистят глотки,
Чтобы им острова возвратили.
Мы всегда подражаем кому-то,
Все культуры своей чуждаясь,
Мы уже научились чему-то,
Потихоньку в себе возрождаясь.
Где-то в преддверии рая
Встретились два самурая.
Молоды оба, еще горячи,
Сразу скрестили друг с другом мечи.
Оба из школы сенсея Мусаси,
Оба учились в «хейко-до» классе.
Словно два друга сошлись на попойке,
Выпьют сакэ и улягутся в койки.
Оба учили «Пути всех профессий»,
Оба отличники всех школьных сессий.
Их фехтованье как «птиц пирует»,
Воинов лучше в Японии нет.
Кто из них лучший, не найден ответ,
Меч, хоть и острый, не даст им совет.
Вышел апостол с ключами от рая,
Кто за Японию здесь умирает?
Стало вдруг стыдно небесным бойцам,
Мы лишь пришли поклониться отцам.
И мы погибли в неравном бою,
Но защитили деревню свою.
Сдайте мечи, их нельзя носить в рае,
В рай не пойдем, мы – самураи!
Я умру от пронзительных глаз
Я умру от пронзительных глаз,
Что встречают меня каждый раз,
Стоит мне лишь куда-то пойти,
Неотлучно они на пути.
Посетил я друзей-докторов,
Все в порядке, я жив и здоров,
Но шепнул окулист, – в роговице
Вижу древней религии жрицу.
Эти жрицы красивы, как небо,
Эти жрицы податливей хлеба,
Эти жрицы страстны, как вулкан,
Сладким медом обмазан капкан.
Мне по нраву такое моление,
Дикой крови живое волнение,
И ловушка – большой достархан,
Оплетут по рукам и ногам?
Будь что будет, готов ко всему,
Пусть заманят меня на кошму,
Чтоб горячей любовью убить,
Расплетя до конца жизни нить.
