Отложив журнал и закрыв глаза, Нина думала о диссертации, Дали, Ампурдане, а зимняя ночь, втекавшая в форточку, пахла камнями и солью Средиземноморья.
Снег кружился внутри стеклянного шара.
С вокзала донесся тоскливый вой электрички.
Нина спала.
* * *
Внезапно в номер постучали, кто-то осторожно повернул ручку.
Из-за двери показались Ксенины очки.
– Эй, не спишь? – зашептала Ксения. – Ничего, что я зашла? Ты дверь-то на ключ закрывай. Перепутает кто-нибудь спьяну и уляжется тебе под бок. Или деньги стырят.
– Я не знала, что нужно на ключ… Давно в гостинице не жила.
Ксения сняла кроссовки, мягкие и неслышные, как волчьи лапы, и плюхнулась на Нинину кровать, прямо на одеяло. Как была с улицы – распустив на шее вязаный шарф и не снимая куртки.
За окнами гостиницы шел снег, и на ее очках сверкали капли. Снег валил, как непрозрачный белый ливень. Если погасить лампу, сквозь задернутые шторы было видно, как косматые тени, проплывая по складкам, медленно слетают вниз.
– Блин, как же все достало, – бормочет Ксения, снимая очки и вытирая шарфом мокрые стекла.
– Что-то случилось?
Нина знала, что в восемь вечера Ксения отправилась на встречу с важными людьми. Важные люди говорили по-русски, и в переводчике она не нуждалась. На улицах было пусто, дремотно. Нина и испанцы остались в гостинице, а Ксения села в свой джип и умчалась во тьму. В самой глубине этой тьмы, в одном из рогожинских ресторанов ее ждали.
– Ничего не случилось. Просто у меня не было выбора, – в Ксенином голосе звучит отчаяние. – Я не могла не пойти. А там все пьяные, водка, жратва. Морды от жира блестят… А я ж на диете. Раздельное питание по Монтиньяку. После семи я вообще ничего не ем!
Постепенно до Нины доходит, что Ксения пьяна. От нее пахнет водкой и ресторанной едой. Запах застолья, смешавшись с гостиничным куревом, вытесняют синеватую прохладу, которая втекала с улицы через форточку.
– Хочешь чаю?
– Давай, если есть. До сих пор не согреюсь… Понимаешь, я жратву ихнюю не перевариваю – в прямом смысле слова. Даже запах. Ветчина, колбаса, рулет куриный… Тьфу! В салате ведро майонеза. И главное, шутки их пошлые, морды красные…
Нина поставила греться воду в стакане, окунув туда прихваченный из Москвы кипятильник, и удивленно посмотрела на Ксению.
– Чиновники, – пояснила Ксения. – Начальник департамента образования, оператор банка данных, социальный работник из дома ребенка. Тетки из роно… У начальника департамента сегодня день рождения, и он целый пир закатил. Заодно меня позвал. Большая, между прочим, честь. Такое общество! Чиновникам рогожинским бабки девать некуда, вот и транжирят на юбилеи… Фу, до сих пор колбасой воняет, – добавляет Ксения, брезгливо обнюхивая рукава.
– Зачем же все тратить на колбасу? Купили бы, скажем, машину хорошую, – машинально отвечает Нина, высыпая на тарелку раскрошившееся печенье.
– Не могут они машину купить… Рогожин – не Москва. Каждый чиновник на виду. Все друг про друга всё знают. Купит квартиру кто-нибудь или машину – а ему: откуда деньги, сволочь? Вот и проедают все, что заработали… Чтобы не светиться. А еще летом ездят в Турцию – и там отрываются: жрут, жрут… Видала, какие тарелки наш русский брат-курортник уносит с олинклюзива? Как в них столько влезает, ума не приложу…
– А ты бы отказалась, придумала бы что-нибудь, чтобы никто не обиделся. Нельзя, мол, жирного, алкоголь врач запретил. – Нина опустила в стакан пакетик чая и придвинула Ксении.
Ксения прижимает кончики пальцев к горячему стакану.
– Блин, классно… Чаек горяченький… Понимаешь, нельзя отказаться. И не придумаешь нечего. Я обязана всем здесь доказывать, что я – своя. Такая же, как они. На самом деле они прекрасно понимают, что это не так. Они бы и срать со мной в одном лесу не сели. Но деньги, понимаешь? Все дело в деньгах. Обоюдный, так сказать, интерес. Вот и расплачиваюсь: таскаюсь по ресторанам, помню всех по именам, водку пью. Знаю местные сплетни. Они не должны чувствовать, что я столичная штучка. Иначе – недоверие, и тогда все пропало.
– Что пропало?
– Детей давать перестанут! В Рогожине такие, как я, тучами клубятся. Вот они и выбирают тех, кто им нужен. Высматривают, принюхиваются. С кем удобнее работать, с кем не очень. Слишком умная – до свидания. Слишком энергичная – тоже не особо жалуют. Меня терпят за то, что я так себе, серенькая мышка. Видишь, как я сюда езжу? Курточка, кроссовки. Костюмчик спортивный. Им так проще.
– А разве они могут не давать детей? Ты же агентство.
– Никакое я не агентство. Я – независимый посредник. Договариваюсь с чиновниками, сирот добываю… А потом мне подгоняют иностранцев, которые этих сирот усыновляют.
– И много желающих? – Нина заварила еще один чай, себе.
– Еще бы… Хоть отбавляй. Своих-то детей нету. Не знаю, в чем у них там дело. Может, развитые страны вырождаются, вот и едут к нам. У нас-то дома ребенка по швам трещат. Отказные младенцы месяцами в больницах валяются, чтобы туда попасть. Приезжай – и усыновляй.
– Это просто?
– Сейчас не особо. Раньше проще было: знакомились с ребенком и увозили его к себе в Испанию или Америку без всякого суда. А теперь по-другому: сперва знакомство, куча бумажек, потом суд… Детей выбирать не разрешают, какого предложат, такого и берешь. Скажу тебе по секрету, – добавляет Ксения, дуя на чай, – у нас в России детишки нынче – главное сырье. Покруче нефти и недвижимости.
– Звучит цинично…
– Ну и что, – Ксения пожимает плечами. – Я правду говорю. А правда, она чаще всего такая и есть – циничная.
– А в чем правда?
– В том, что на наших младенцев спрос во всем мире… Раньше со мной другая девчонка ездила, – продолжает Ксения. – Переводчица. Серенькая, глупенькая. Такой воробышек. Сама из глубинки. А на прошлой неделе взяла и сбежала. Как ты думаешь, почему? Правильно: свой регион открыла. В тихом омуте черти водятся. Теперь вместо нее будешь ты. Во всяком случае, я очень надеюсь. С тобой хоть поговорить можно.
Нина удивляется. Говорит-то в основном Ксения, а она только слушает. Наверное, внимательный слушатель – это и есть лучший собеседник. К тому же она угадывает в Ксении что-то родное, как будто они уже давным-давно знакомы. Да еще этот кургузый берет, смешные очки. Капризное, детское лицо – Нина не поверила, узнав, что у Ксении уже двое взрослых сыновей…
И первое впечатление в тот миг, когда ранним утром в Москве Нина села в Ксенину машину, – что за рулем она сама, только на десять лет старше.
* * *
За ночь снег завалил весь город. Дороги, дворы, тротуары исчезли – все сделалось ровным и белым. Ксенин джип похож на кусок мыла в серебряной мыльнице. Кусты под окнами – на человечков в белом камуфляже.
Номер, куда накануне поселили испанцев, совсем не такой, как у Нины, – просторный, светлый, с широкой кроватью, где разместились бы четверо. Испанцы уже готовы. Вместе поднялись в буфет, выбрали столик у окна – рассматривать зиму. За окном пасмурно, как осенью.
– Такая погода, как сейчас, это не настоящая зима, – объясняет Нина. – Это особенное явление, называется оттепель. В испанском языке нет похожего слова.
– А настоящая? – спрашивает Хосе. – Сколько градусов?
– Минус пятнадцать или даже двадцать.
Хосе корчит испуганную гримасу. Разве способен человек выжить в таких экстремальных условиях? Хосе, например, нет. Оттепель ему подходит больше.
Принесли поднос с завтраком. Официантка торопливо переставляет на стол тарелки, йогурты, сок и кофе.
– Красиво, – мечтательно говорит Роса, прихлебывая остывший кофе и глядя в окно. Зимний день отражается в ее черном зрачке крошечным бельмом.
– Очень красиво, – вежливо соглашается Хосе. – У вас зимой всегда столько снега?
«У нас в России зима круглый год, – мрачно думает Нина, допивая кофе и вставая из-за стола. – Уснешь летом – проснешься зимой. Мы лету не верим. Оно короткое. Привыкнешь – раз, и нет его. Зима – дело иное. У нас все для зимы – центральное отопление, целый шкаф теплой одежды. Этого так просто не объяснишь».
После завтрака вышли на улицу, где их уже поджидал Ксенин джип.
– Холодно, – говорит Роса, опуская в сугроб замшевую туфельку.
Хосе поднимает воротник плаща и прикрывает лысину теплой ладонью.
Джип тронулся с места и полетел вдоль трамвайных путей мягко и легко, как зимние сани.
– Мы сейчас едем в мэрию. В департамент образования, – объясняет Ксения, притормаживая на светофоре. – Им все про ребенка расскажут и дадут направление на знакомство.
– Знаешь, мне показалось, что они про эту Риту свою и так все уже знают… – заметила Нина.
– Еще бы они не знали! У них и фотка есть. Но на приеме не вздумай ляпнуть, что им все известно. Надо делать вид, как будто слышат впервые. Информацию о ребенке они должны получать официально… Чтобы все по закону.
