…Вот, скажем, после законодательного запрета матерной брани алгоритмисты Ш. и Щ. решают отучиться от неприличных выражений. С утра приносят на работу литровую банку, кладут в нее все оставшиеся до зарплаты деньги (реально) и решают, что кто за день не сказал ни единого плохого слова, тот вечером вынимает из банки 1000 рублей. И вот приходит время ланча. И алгоритмисты Ш. и Щ. в этот момент понимают, чем их план был нехорош. А тут стоит эта банка, прозрачная, полная денег, ненавистная такая, и невозможно на нее смотреть без какого-нибудь ласкового слова. И завтра тоже. И уж тем более, послезавтра.
* * *
…Вот, скажем, история, посвященная прекрасному режиссеру Т. Режиссер Т. и русский писатель Ц. решают вместе работать над комическим сериалом. Быстро придумывают концепцию, быстро проговаривают структуру, быстро набрасывают предварительный кастинг и, довольные, расходятся. На следующий день русский писатель Ц. шлет режиссеру Т. синопсис первой серии этого комического сериала: муж изменяет жене, жена ворует деньги у начальства, начальство сидит под столом и плачет, ребенок душит черепашку и дарит ее, задушенную, другому ребенку, но что она мертвая – не говорит. Смешной синопсис, веселый. Вежливый режиссер Т. пишет русскому писателю Ц. вежливый ответ, в котором вежливо говорит, что муж – скотина, жена – сука, начальство – тряпка, ребенок – монстр, и задает важный технический вопрос: «Дорогой Ц., кого мы тут будем любить? В каждой серии должен быть кто-то, кого мы будем любить. Кого из этих людей мы предлагаем любить? Кого?» Русский писатель Ц. предлагает любить черепашку, ее легко любить, она мертвая. Вежливый режиссер Т. вежливо просит сделать вторую попытку. Русский писатель Ц. присылает второй синопсис комической первой серии: муж покупает ребенку черепашку, но не отдает, ребенок за это бьет его ногами, жена лежит в клинической депрессии, сосед ходит ее клеить и заодно рассказывает, что ее муж – скотина, ребенок – монстр, а сама она – тряпка. Рассказывает смешно, с гэгами. Вежливый режиссер Т. еще раз вежливо объясняет, что зрителю надо кого-то любить. Ну, хоть кого-то. Ну, хоть кого-то зрителю надо любить в этом адском гиньоле. Ну, пожалуйста. Тогда русский писатель Ц. создает третий синопсис, в центре которого тот факт, что ребенок боится черепашки, а мама с папой бегают за ним по квартире, трясут черепашкой и кричат: «Укусит! Укусит!» Смешно же, срыв шаблона. Вежливый режиссер Т. обходится на этот раз без лишних объяснений, он просто пишет большими буквами: «ЛЮБИТЬ КОГО???» И на этом работа над комическим сериалом, к сожалению, заканчивается, хотя режиссер Т. и русский писатель Ц. обещают друг другу когда-нибудь обязательно попробовать еще раз. Может, когда зритель окончательно ожесточится и потеряет всякую потребность любить. И все это время русский писатель с тоскою думает: «Меня! Меня! Давайте мы все, все будем любить меня!» Но сказать это вслух, конечно, стесняется.
* * *
…Вот, скажем, журналист У. решает, что он все-таки человек, у него все-таки есть права, и одно из этих прав – не читать неделю российских новостей. Ну вот не читать, не читать, не читать. Тем более что у журналиста У. как раз случается отпуск, он уезжает с молодой женой в Верону – и в первый же день чувствует себя абсолютно, совершенно счастливым. И во второй в целом довольным. Но уже на третий день ему делается как-то нехорошо. К вечеру третьего дня он уже прямо заболевает, мается, то отбросит планшет, то притянет к себе робкою рукою. И непонятно даже, почему ему так плохо: должно же быть наоборот? Но журналист У. держится, потому что он человек, у него есть права, и молодая жена, очень любимая, тоже есть, вот они догуливают пешком по этому волшебному городу до маленького ресторанчика, балкон, воздух, закат, морепродукты, и совершенно непонятно, почему у молодой жены такое растерянное лицо. Она говорит, что – да, он угадал, ее что-то мучает, но она и сама не понимает – что. И вдруг говорит: «Поняла, поняла! Я же оставила дома ключи от машины! То-то я чувствую – у меня не болит попа. Они же обычно лежат в заднем кармане, я на них сижу, и у меня болит попа. А тут не болит, и я прямо чувствую – что-то мне нехорошо». И тогда журналист У. открывает планшет и принимается взахлеб читать российские новости, подряд, за все три пропущенных дня. Ну да.
* * *
…Вот, скажем, в компании литератора З. речь заходит о том, как в детстве некоторые боялись актера Караченцова. Как покажут по телевизору актера Караченцова – так некоторые залезали под кухонный стол и там сидели, пока не начнется «Клуб кинопутешествий». А другие, оказывается, боялись певицы Пугачевой. Хотя она была тогда совсем еще… ну, другой. И говорили, что у них болит живот, надо пойти в кроватку полежать. И тут человек, вхожий в определенные круги, вдруг рассказывает, что один видный кремлевский деятель в детстве ужасно боялся д’Артаньяна и трех мушкетеров. Не актеров по отдельности, а именно этих четверых скопом. И вот соберется семья у телевизора, начнут показывать д’Артаньяна – а его, бедного, прямо тошнит от ужаса. Но папа будущего кремлевского деятеля, сам тот еще деятель, был устроен так, что о бегстве под стол даже думать не приходилось. А тут эти четверо – бабах! – с грохотом скрещивают шпаги и рявкают: «Один за всех и все за одного!» И будущий кремлевский деятель, бедняжка, дрожит мелкой дрожью – но сидит. И только жалобно спрашивает маму: «Мама, мама, зачем они это делают?» А мама смотрит в телевизор и говорит: «Им за это деньги платят».
* * *
…Вот, скажем, гей-пара средних лет спорит о чем-то посреди кухонной утвари в магазине «ИКЕА». В руках у одного из них довольно объемная кастрюля, второй рассматривает ее без особого восторга.
– Куда тебе больше? – недовольно спрашивает первый, демонстрируя достоинства кастрюли так и этак. – Она и так огромная, зачем еще больше!
– Я советская женщина! – строго говорит второй. – Советской женщине полагается иметь в хозяйстве выварку!
* * *
…Вот, скажем, немолодой человек в куцем пальтишке, какое непонятно даже, где сегодня и берут, приходит вечером одного буднего дня на детскую площадку, расположенную недалеко от важного тюремного заведения. Заведение это часто фигурирует в печати: здесь сидят враги народа и прочая деловая интеллигенция, не желавшая делиться деньгами с властью. Немолодой человек не кажется представителем деловой интеллигенции, но его сопровождает очень интеллигентного вида собачка; такие бывают у московских стариков – коротколапые, одышливые, пегие, с пузиком, трущимся об асфальт. Мужчина с собачкой приходят на детскую площадку перед тюрьмой поздно вечером, в неплотной темноте, и приносят с собой большую черную сумку, какими в кино пользуются для рабочих нужд террористы. Мужчина ставит собачку на спину сильно обшарпанного коня-качалки, а сумку размещает на крыльце серой неприветливой избушки с выломанной дверью. Некоторое время мужчина изучает окна тюрьмы, а потом принимается доставать из сумки петарды и втыкать их в размокшую землю центральной клумбы. Закончив работу, он берет собачку под мышку и забирается вместе с ней в избушку. Не без труда высунувшись по пояс из маленького грязного окна, человек запускает всю заготовленную пиротехнику. Пока в небе рядом с тюрьмой грохочут и вспыхивают фейерверки, человек с собачкой курит, сидя на корточках у окна детской избушки, и поглядывает на освещенные окна тюрьмы. Собачка, сидящая у него на коленях, вздрагивает от каждого взрыва, но ведет себя на удивление тихо.
* * *
…Вот, скажем, представитель еврейской интеллигенции, видный либеральный журналист сорока с небольшим лет, демократ, правозащитник, активный участник движения за права человека, звонит около двух часов ночи своему старшему брату в панике и тоске.
– Сеня! – говорит он. – Моя пятнадцатилетняя дочь впервые уехала отдыхать одна. Она поехала во Францию учить французский в международном юношеском лагере, на месяц. Сеня! Я вдруг понял, что, если она познакомится с немцем и выйдет за него замуж, и уедет в Германию, и родит там детей, и они начнут говорить, и я приеду к ним в гости, и мои внуки бросятся мне навстречу и радостно закричат на немецком, меня вырвет. Сеня! Мне кажется, я больше не интернационалист.
* * *
…Вот, скажем, охранник за кулисами модного показа устало глядит поверх голов бегающих кругом него голых моделей.
* * *
…Вот, скажем, прекрасная израильская семья, долго ждавшая появления на свет дитяти номер два, приезжает с новорожденным младенцем домой. Происходят спонтанные смотрины, в которых участвуют друзья родителей, коллеги родителей, бойфренд одной бабушки, диетолог другой бабушки (сами бабушки проживают в Хайфе), уборщица, рассыльный из супермаркета, престарелый соседский кот, – словом, все ближайшее окружение. Пятилетнее дитя номер один (по имени Шуши), несколько прибалдевшее от всего происходящего, терпеливо и вежливо отвечает на многочисленные поздравления по поводу рождения сестрички. Все, кому не лень, считают своим долгом приконопатиться к ребенку с каким-нибудь важным вопросом:
