– Как Павел согласился на такое?
Ангел засмеялся.
– Павла мало интересовали телесные радости. А ходившая о нем куртуазная слава весьма устраивала его в качестве одной из масок, которые он так любил. Легенда о Галантном Алхимике, все эти «пятьсот любовниц Павла Великого» и прочие мифы берут свое происхождение именно здесь. Киж оказался не только любвеобилен, но и плодовит. Многочисленные «бастарды Павла Великого» получали фамилию «де Киже». Но это было не уловкой, обычной в таких случаях, а прямым указанием на подлинное отцовство.
– Значит, я на самом деле все-таки потомок этого Кижа?
– Повторяю, правильнее считать, что ты потомок Павла, – сказал Ангел. – Киж был его точной физической копией, сохранившей даже его недуги. А личность Кижа не имеет к тебе никакого отношения. Создание Кижа – важнейшее событие в жизни Павла, Алекс. По сути, именно этот алхимический акт мы и воспроизводим в ритуале Saint Rapport. Это был акт подлинного творения. Опыт Павла оказался не просто успешен, а чересчур успешен.
– Что значит – «чересчур успешен»?
– Знаешь, есть такая пословица – «первый блин комом». Ком – это шар. То есть нечто такое, из чего можно нарезать много-много блинов. Смысл выражения в том, что в первый опыт часто вкладывают излишне много сил, и результат оказывается, как бы сказать… Чрезмерным.
– В каком смысле?
– В том, что, несмотря на воскрешение Кижа в Идиллиуме, первоначальному Кижу так и не удалось до конца умереть в Петербурге.
– Как это?
– Он вышел у Павла слишком живучим. Практически бессмертным. Его физическое тело было очень трудно убить. А тонкие оболочки – те, что называют эфирным и астральным двойником – оказались настолько прочными, что ни одна сила на Ветхой Земле не могла их разрушить.
– Но его все же убили?
– В некотором смысле да, – сказал Ангел. – А в некотором – нет. То, что я скажу тебе сейчас, – одна из самых тщательно охраняемых тайн дома Романовых-Гольштейн-Готторп-Гогенцоллернов. Понадобилось сто семьдесят два удара табакеркой в висок, чтобы Киж только потерял сознание и прекратил сквернословить. Его тело расчленили, но сердце продолжало биться еще трое суток… С физическим телом заговорщикам удалось кое-как справиться, растворив его в кислоте, но тонкая оболочка Кижа оказалась неубиваемой. Нерастворимой, так сказать, в мировом эфире. Мало того, она как бы прикипела к месту убийства, оказавшись привязанной к спальне Павла своего рода энергетическим поводком. И призрак Кижа действительно бродит до сих пор по коридорам Инженерного замка.
– То есть призрак, о котором говорил Алексей Николаевич – это Киж?
– Конечно. Как ты думаешь, почему несуеверные Романовы покинули дворец, построенный с такими затратами? Почему они отдали его под училище и стали обдирать с него серебро и мрамор?
– Не знаю, – ответил я. – Наверно, из-за цареубийства.
– Цареубийство в Ветхой России всегда было нормой. Призраками царскую семью не удивить. Но если со своим бесплотным родственником Романовы еще смогли бы сожительствовать, зажигая ему в дворцовой церкви свечки и лампадки, то Киж по своим проявлениям больше напоминал демона, чем мирное привидение. Он…
Ангел запнулся, словно не решался продолжить.
– Что он?
– Он был создан из такого переизбытка Флюида, что мог даже приобретать физическую телесность. Делать то же самое, что ты сделал с рукой во время опыта в парафиновой ванне. Киж мог на короткий срок оплотняться всем телом. Или материализовать небольшую свою часть – но уже надолго. Если ты вспомнишь, что у Кижа было больше пятисот любовниц, ты без труда догадаешься, с какой именно частью своего тела он это проделывал. А у Романовых были дети. Дочери. Понимаешь?
– Что же он за монстр? – недоверчиво прошептал я.
– Он не монстр, – ответил Ангел. – Просто дитя своего времени. Павел создал его главным образом из Флюида, выделенного гвардейским полком – на площади в то время были одни унтера. Киж и не мог получиться другим. В этом нет его вины. Теперь понимаешь?
Я отрицательно покачал головой.
– Павел, как и обещал, оживил Кижа в Идиллиуме, – продолжал Ангел, – но новое бытие бедняги оказалось неустойчивым и зыбким, потому что его незримая неубиваемая основа осталась в Петербурге. Киж успел наплодить здесь потомства, но после смерти новой физической оболочки дух его обрушился назад – в ту самую спальню, где он был убит.
– Хорошо, – сказал я. – Это очень интересно. Но все равно ничего не сходится.
– Что не сходится?
– Пускай Киж прикован к месту своей смерти в Михайловском замке на Ветхой Земле. Но ведь там был не Киж. И руку в парафин опускал не Киж, а я!
Ангел улыбнулся.
– Алекс, – сказал он, – вспомни, кто ты. Твое имя – Алексис де Киже. Другими словами, ты тот самый поток Флюида, из которого Павел когда-то создал своего первого гомункула. Но отделить этот поток от самого Павла невозможно, поэтому ты потомок не столько Кижа, сколько Павла. Он – исток реки, а ты – ее устье. Эфирное тело Кижа, прикованное к Инженерному замку, – тоже часть потока. Если угодно, река в ее среднем течении. Таков корень, откуда растешь ты и весь ваш род.
– Спасибо.
– Из-за этого твое сознание может соскальзывать в неуничтожимую оболочку Кижа и одушевлять ее. То же самое способны делать все другие Смотрители из рода де Киже. Поэтому, хоть они мало походят друг на друга, в парафине всегда отпечатывается одна и та же рука. Рука изначального Кижа. Она же рука Павла, потому что внешне они были неотличимы. Это, если угодно, ваш родовой аттракцион. Нечто, придающее вашей фамилии поистине царское величие.
Некоторое время мы молчали – и я с наслаждением следил за тем, как последние осколки ледяного ужаса, совсем недавно заполнявшего мою грудь, тают от эха этих слов.
– Теперь ты успокоился? – спросил Ангел.
Я кивнул.
– Почему, спрашивается, нельзя было меня предупредить?
– Потому, – ответил Ангел серьезно, – что это не помогло бы. Видишь ли, нет никакой возможности доказать, что мой рассказ – не посмертная хитрость призрачного Павла, прячущего от себя страшную правду.
У меня екнуло в груди.
– Черт, – простонал я. – А вот это зачем надо было мне сейчас говорить?
Ангел захохотал. В этот раз он смеялся долго, очень долго – и мне показалось, что он разрастается надо мной в огромную электрическую тучу, откуда вот-вот ударит молния. Но все кончилось иначе – небесный хохот словно бы истощил его, и часовня вернулась к своему прежнему виду. Ангел сжался до размеров своей статуи – и я понял, что наш разговор обессилил его.
– Будь достоин своей великой свободы, – сказал он. – Завтра в Михайловский замок прибывает твой новый ментор Менелай. Он обучит тебя управлять Флюидом. Как только ты приобретешь необходимый минимум навыков, мы встретимся вновь. Приступай к тренировкам немедленно и ни на что не отвлекайся.
– Хорошо, – сказал я. – Могу я задать еще один вопрос?
– О чем?
– О Юке.
– Что ты хочешь спросить?
– Помните, вы спорили с другими Ангелами? Я не понял, почему вы сказали, что она – проекция моего сознания.
– Мы все проекции сознания друг друга, – сухо ответил Ангел.
– Но вы говорили, Оленьим Парком занимается Департамент Воды. И поэтому вы…
– Забудь про Юку и Олений Парк. До того как ты завершишь тренировку, не смей даже думать ни о чем постороннем. Тем более о женских юбках.
– Но…
– Забудь хотя бы до конца занятий с Менелаем, – повторил Ангел. – А еще лучше – совсем. Теперь иди.
Я поклонился. Когда я снова поднял голову, Ангел стоял на своем прежнем месте в углу.
Выйдя из часовни, я поглядел на статую Павла Великого у входа. Павел держал в одной руке длинное копье – офицерский эспантон. Палец другой его руки был приложен к губам.
Павел советовал помалкивать, но стоящий рядом Франклин не слушался – и тихо-тихо пел.
Менелай, мой наставник в изучении Флюида, был тем монахом, что вез меня на монгольфьере вместе с Галилео. Готовясь к встрече, я заглянул в комментарий к табели о духовных рангах. Оказалось, слово «невозвращенец» не было расплывчатой метафорой: чин зауряд-архата (или, что то же самое, анагамина) означал последнюю жизнь в человеческом теле.
Говорят, у подвижников, достигших подобного совершенства, бывает тяжелый характер – или так кажется нам, обывателям, потому что за годы своей практики они полностью сжигают привычку к ежеминутной мелкой лжи, делающей нормальное человеческое общение возможным.
С ними действительно нелегко иметь дело – если вы подходите к подобным существам как к людям. Но для меня Менелай стал скорее говорящим учебником. И в этом качестве он не имел себе равных.
