– Привет! Что за бревна? – как бывалый строитель, я уже оценил их ровную, яркую красоту.
– Собрали сход зимой. Решили – нужна церковь. Пошли к властям, убедили. Лес выделили. Сам таскал!
Вокруг почему-то было радостно.
Толин голос рушил остатки зимней дремоты.
– Будем строить! – кричал он.
С бревен испуганно взлетели гревшиеся на солнце вороны и, тяжело махая крыльями, улетели прочь.
Змей (Голос внутренних озер)
…се, даю вам власть наступать на змей
и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам…
Св. Евангелие от Луки 10:19
Syö, syö – ruocci tulee [4] .
Едем как-то с Колей по деревне, на моей машине (Коля на своей редко ездит, когда чужая надобность), и он мне говорит:
– Слушай, а что ты все про север пишешь, про Белое море? Пора бы уже и про нашу деревню написать.
Я степенно отвечаю, ведь с Колей иначе нельзя:
– Понимаешь, – говорю, – про север я уже многое знаю. Ездил, изучал, разговаривал. А про деревню еще не все. Да и что, юг у нас, что ли?
– Нет, север, конечно. Но это больше для пришлых. А для нас-то – юг.
Коля помолчал. Мы проехали еще метров пятьсот.
– А вот тут, в траве, пять бетонных столбов лежали. Все про них забыли. Так я их потом домой утащил, – горделиво, но неожиданно произнес карел.
– Видишь, я про столбы не знал. А знал бы – сам утащил. А ты говоришь – про деревню.
Коля довольно улыбается. Очень много про деревенскую жизнь я узнал у него.
Я начал строиться здесь пять лет назад. Сейчас уже и не верится, сколько трудов было переделано, сколько нервов и сил потрачено, сколько испытано новых чувств. Я тогда принялся за дело с задором отчаянья. Мы как раз разводились с женой, вернее, из последних сил пытались остановить неумолимо рвущееся, остановить хотя бы ради детей. Вот тогда мне и свезло негаданно – прикупил я у Коли красивый кусок земли у самого озера. Прикупил недорого, но и недешево по тем меркам. Все стороны сделки остались довольны. Коля тут же взял для своей супруги стиральную машину-автомат. Я же довольно рассматривал документы – люблю начинать с них. Отцовский опыт научил – он всегда начинал дела с бухты-барахты, потому и рушилось многое в итоге. Кто же знал, что через полгода земля резко, прыжком поднимется в цене и Коля на время огорчится. Кто же знал, что на земле моей, которую местные называют «кививакайне», или «каменное место», окажется полным-полно змей, царство просто змеиное, а не рай земной.
Всю жизнь я ужасно их боялся. Два раза в жизни буквально цепенел от страха, когда видел извилистую стремглавость в траве. Не было и речи, чтобы убить, отпрыгнуть, убежать – каменным истуканом замирал я при малейшем подозрении на гада, ежесекундно ожидая от него прыжка, укуса или еще какого подвоха. Коля же, которому стал жаловаться на них, отомщенно ухмылялся…
Потом, правда, научил – как с ними бороться.
– Хоть и любим мы все живых тварей, но опять же непорядок – змеи на участке. Сама-то она бросаться не станет. Но дети бегать будут у тебя, наступят, не дай бог. Да к тому же, говорят, за убитую змею сорок грехов прощается.
Научил он меня подстерегать время, когда только-только весенние проталины начинают проступать. Кругом снег еще лежит, а на бугорки разные, на камешки оттаявшие начинают гады вылезать, греться. Они тогда вялые еще, сонные. Летом же не угонишься за ними, до того шустрые да неприятные. Вот и стал я на них охотиться по весне…
Раньше казалось – змея снега как огня боится, хладнокровная ведь. А теперь знаю – ничуть. Выйдешь на охоту по первому теплому солнцу, глядишь – лежат уже в разных местах и позах. И до того ужасные, даже в неподвижном состоянии – просто жуть. Лежат, греются, головка маленькая, тело гибкое, глазки острые. Тут нужно набраться мужества и резко с лопатой бежать и рубить без жалости. Иначе за секунду сообразят про опасность и в щель какую юркнут. А если резко, да голову отрубишь сразу – все, приехали. Правда, долго извиваться еще потом будет мерзко, но уж все – дело сделано. Кровь ее пойдет, ужас твой уляжется, примиришься ты с ней как-то. Неприятно, а что делать. Жалко, а надо. Я перед каждой извиняюсь потом: – Извини, – говорю, – но вы должны понять – здесь теперь мое место. Здесь я теперь живу. Ступайте в леса, в болота, вдоль по берегу – места много везде. Но теперь здесь – мое.
Всего за три года восемьдесят штук убил. Лопата у меня специальная есть – змеебой называется. И за эти годы не то чтобы смирился с ними, бояться перестал – нет. Как-то понимать их стал, что ли. То, что нужны они тоже для природы, красивы даже. У меня они трех окрасок в основном – черные, серые, коричневые. Правда, этим летом одну ярко-оранжевую видел, маленькую, аж залюбовался. А приятель мой встретился неподалеку, в лесу, с огромной – больше метра длиной и толщиной с мужскую руку. Она даже убегать не стала, а к нему поползла, шипя угрожающе. Чувствовала свою силу. Он убивать ее не стал, прыгнул только очень далеко. Вот тебе и север.
Коля же все хихикает:
– Такая наша северная жизнь. Комары да птицы, звери да змеи.
Но советом помогает по-прежнему:
– Ишь, – говорит, – прорва какая. Ты еще попробуй по осени керосином их норы пролить, старики карелы так делали. Да траву по весне сжигай обязательно. Только осторожно – ветер выбирай, чтобы от леса к озеру. Да встречный пал сначала пускай, потом уж основной. Да пара-тройка людей чтоб в помощниках была обязательно, с ведрами и лопатами. А то – не дай бог. Но сжигать траву обязательно нужно. Глядишь, и клещей не будет, и змей окончательно победишь. Хотя как знать, как знать…
И уж потом, на вопрос мой о защите дома да бани от них, чтоб не залезли, опять с карельской усмешкой своей:
– Да не боись, не полезет она, где духом человечьим пахнет. Да и щели забьешь понизу досками. Змея – она тебе не крокодил ведь. Дерево зря грызть не будет…
Попривык я, попривык. И брачных игрищ их насмотрелся, и выходов змеенышей. И того, как однажды голова с коротким обрубком туловища долго, несколько часов ползла ко мне, чтобы отомстить и сохранить честь. Трудно в этом признаться, но даже почти полюбил их, где-то очень глубоко внутри. Потому что увидел однажды, как, испугавшись меня, из клубка вывернулась самочка и побежала вдоль берега. А вслед за ней бросились четыре разгоряченных, но тоже испуганных самца. А один, самый робкий, ринулся в другую сторону. Но быстро очухался, любовь сильнее страха смерти, и перед самыми моими огромными сапогами соскользнул вслед за остальными, боясь опоздать…
Как рассказывал мне однажды мой друг, писатель и охотник:
– Знаешь, я очень люблю зверей. Наблюдать за ними, изучать. Убивать их. Есть их очень люблю. Разговаривать с ними…
Единственно, еще хуже я стал относиться к людям. К одной неприятной категории. Которые на словах стали очень радеть за моих змей. Жалеть их. Говорили:
– Ну как же так. Это же все живые существа. Нельзя их убивать. Нужно косить траву, прогонять мышей. Они тогда сами уйдут.
Я им отвечал тогда:
– Мол, приезжайте, жалейте, любите, ловите и отпускайте в лес.
– Нет, мы боимся сами, зато знаем, как правильно. И постоим в сторонке, благостные.
Не люблю таких. Есть в них какая-то изначальная, глубокая ложь.
Зато сам, после долгих уже лет, знаю – никто никуда по своей воле не уйдет. Жизнь жестока, а смерть и любовь – две рядом стоящие вещи. Да и какой же рай без змей…
Что у меня тут рай – я понял очень быстро. Ибо каждой твари по паре на этом берегу. Вдоль него плавает ондатра и добывает ракушки со дна озера. По краю земли, иногда тоже ныряя в воду, пластично гуляет норка и ловит то рыбу, то мышь, то змею. В траве прыгают огромные зеленые кузнечики и осторожно вышагивают вальдшнепы. Иногда высунется из гущи ее подростковая голова коростеля, оглянется вокруг, откроет несуразный свой рот и завопит надрывно, будто режут ее. Низко в небе проносятся чайки, кроншнепы, цапли. На том берегу видно, как из зарослей лиственных деревьев то и дело взмывает ввысь пара черных журавлей. За всем этим свысока наблюдает парящий орел. Иногда, впрочем, он садится на столб изгороди и высматривает земную добычу. Зимой окрестные рябины объедают свиристели, снегири и прочие зеленушки. На снегу видны следы лисицы, которая искала что-то под баней, а потом убежала через озеро. К дому приходила ласка, тоже, видимо, за мышами. Осенью в синем небе пролетают голосящие гусиные стада, постепенно выстраивающиеся в стройные ряды. Парами реют лебеди. И вообще – я очень добрый истукан. У меня даже нет ружья…
Однажды даже заяц в гости приходил. Сидели мы с гостями из Москвы за столом, ели шашлыки, выпивали и наслаждались летним вечером, теплым ветерком с озера и отсутствием комаров, коих этот ветерок сдувал с поляны. Все было вкусно, прелестно, тихо. Вдруг смотрю – в траве что-то шевелится. Что-то слегка возвышается над ней. Я на всякий случай внимательно смотрю за различными шевелениями. Пригляделся – уши. Заячьи. Пасется заяц в трех метрах от нас, никого не боится. Я гостям осторожно его показываю. Они же, две заядлые пушкинистки, которые в любом живом существе видят проявление Пушкина, давай стучать по столу и кричать: «Пушкин, Пушкин, Пушкин!!!» Заяц послушал это все и убрел печально в лес. Он по-прежнему чурался земной славы. Девчонок я заранее предупреждал про змей. А они ничего не боялись. Раскинут покрывало в траве, в самом змеюшнике, и загорают целый день. Видимо, нет ничего страшнее жизни в Москве. Так за неделю ни одной не увидели. Я, правда, говорил, мол, не бойтесь, они не бросаются. Главное – не упасть на змею. Одна гостья, Наташка, постоянно везде падала. Способность у нее такая. Вот мы опасались – как бы не на змею. Но молодцом держалась. Только в конце уже своего визита вдруг упала на знакомого мальчика, который помогал ей из лодки выйти. Мальчик лежал и хохотал от радости. Тоже – загорелая змея…
