Антуану повезло больше. Он наслаждался запретными плодами, как голодающий негр гуманитарной помощью. Искренне и неподдельно. Школьницы вызывали у него трепет, чупа-чупсы восхищение. Алик даже и не предполагал, что такие удивительные вещи можно с чупа-чупсом творить. Когда Антуан расправился с первой девственницей, он бухнулся в ноги Алику. Опять стал целовать его ботинки и со слезами счастья на глазах бормотать:
– Слава тебе, Господи, я был там. Я был там первый. Там не было никого раньше. Только я, первый… О! Господи…
– Ну, переселяйся туда жить, если так понравилось. Могу устроить, ты меня знаешь…
– Шутишь, Господи? – с надеждой спросил Антуан.
– Нет, Колумб ты мой отважный. Первооткрыватель. Америку он открыл, видите ли. А ну, быстро начал раскаиваться!
Антуан сразу зарыдал, на этот раз от горя, и завел свою обычную тоскливую шарманку: убей, уничтожь, развей по ветру. Гад он, мол, сволочь и жить не достоин. Через два дня он снова попросил девственницу.
Осознав, что больше невинной плоти бог ему не пошлет, Антуан возжелал стать миллиардером. Стали. Такого почета и уважухи Алик не испытывал к себе, даже будучи богом. Они были эксцентричными богатеями а-ля Цукерберг или Чичваркин. На светские приемы ходили в пляжных шлепанцах и латексных красных штанах. А иногда и без штанов. Стараясь понять, где предел трепета человека перед денежными знаками, Алик специально стал гнать пургу. Предела не было.
– Скажите, пожалуйста, как современному государству победить бедность?
– Тужьтесь.
На следующий день серьезные уважаемые издания вышли с огромными аналитическими статьями на первых полосах.
«Известный миллиардер заявил: чтобы победить бедность, надо тужиться. И в этом есть большой смысл. Как всегда в аллегорической форме, гений бизнеса сказал нам, что только сверхусилиями общество может решить стоящие перед ним проблемы…»
Однажды на самом популярном вечернем шоу, когда ведущий спросил, что он думает о простых людях, не достигших в жизни таких высот, как он и его партнер, Алик в прямом эфире вскочил на стол, снял штаны и навалил огромную кучу. На следующий день курс акций их с Антуаном компании взлетел на небывалую высоту.
«Известный миллиардер в присущей ему бескомпромиссной манере ответил на вопрос, что он думает о миниумах и некоторых социально близких им среднеклассиках. Кого-то его ответ мог шокировать. Но такая честность безусловно заслуживает уважения. Это достойная позиция достойного человека. Думать по-другому – несомненное ханжество. Это означает, что где-то глубоко в вас сидит маленький завистливый миниумчик, будь вы хоть трижды пробабленный индивидуум».
Стать завистливым миниумом никому не хотелось. Предела не было…
«Это что же я за мир создал? – думал Алик. – Значит, это и во мне все есть? Это вот суперпочтение к бабкам и их обладателям? Есть, конечно, есть. Это я, а не они, каждое утро о Планке думаю. Ну я и тварь… Что я наделал…»
Быть миллиардером быстро наскучило даже Антуану, и они решили сделаться рок-звездами. Рок-н-ролл оказался намного веселее бизнеса. Опять же секс и наркотики шли как бесплатное приложение к музыке и славе. Обиженный на местное человечество, Алик решил назвать группу вызывающе: «Корм Скоту». Несмотря на грозное название, песни пели хорошие. «Битлз», Элвис, «Роллинги» и тому подобное. Он принципиально не стал влиять на мнение местных меломанов, только чуть-чуть помог группе с раскруткой на радио. Популярными они стали неимоверно. Собирали стадионы. Фанатки вполне искренне прыгали к ним в постель, бросали во время выступления на сцену нижнее белье и бились в экстазе. Фанаты на них молились. Возникло даже целое движение Скотников. Молодые люди носили белые простые одежды из льна. Плели венки из полевых цветов, проповедовали мир и любовь, а на досуге распевали «Let it be».
«Слава богу, – думал Алик. – Хоть вкус у них (а значит, и у меня) есть. Оказывается, так просто изменить мир к лучшему. Хорошие, добрые песни, и все. Процесс пошел».
Радовался он недолго, но бурно. На одном из концертов под воздействием начавшего вставлять на волне всеобщей любви кокаина, Алик решил приколоться. Пошутить, как ему тогда казалось. После обожаемого, исполняемого хором, всей стотысячной стадионной толпой хита «All you need is love», он спел «Владимирский централ». Стадион на минуту недоуменно замер, но уже на втором куплете многие стали подвывать припев:
Владимирский централ – ветер северный,
Этапом из Твери, зла немерено.
Лежит на сердце тяжкий груз.
Владимирский централ – ветер северный,
Но не очко обычно губит, а к одиннадцати туз.
Алик решил, что ему послышалось, и списал все на действие кокаина. А на следующий день в местном Билборде появилась статья. Статья называлась «Новый бриллиант в короне королей рока». «…Новый мегахит группы «Корм Скоту» обладает не только несомненными музыкальными достоинствами. Фронтмену и автору большинства песен группы Алику удалось создать еще и поэтический шедевр, полный неизъяснимой красоты и глубокого философского смысла. Поколения критиков будут биться над расшифровкой послания, оставленного нам гением. Попробуем и мы в первом приближении дать свою трактовку шедевра. Владимирский централ – это, несомненно, обитель зла, не случайно там дует северный ветер. Но есть и большее зло. Зло абсолютное. Так называемая Тверь (обратите внимание на созвучие со словом «тварь»). Именно оттуда этапом устало бредут захваченные злом люди. А привели их туда завышенные амбиции. Ведь «не очко обычно губит, а к одиннадцати туз». Но добро в конечном итоге победит, потому что «весна опять пришла, и лучики тепла доверчиво глядят в мое окно».
Алик обалдел. «Владимирский централ» побил все их предыдущие хиты, даже «Yesterday». В конце каждого концерта обезумевшие толпы скандировали «Владимирский централ» и требовали его как минимум троекратного исполнения. Долго Алик выдержать этого не смог и принял решение распустить группу. По этому поводу даже случился небольшой конфликт с Антуаном.
– Господи, ну что ты привязался к этому «Владимирскому централу»? Песня как песня, не хуже «Love me tender», между прочим.
– И чем же она не хуже?
– Да всем, тоже медляк, такая пронзительная, душещипательная.
– Душещипательная, значит?.. Вот я сейчас тебя за душонку твою мелкую и ущипну, так ущипну!..
– Ты только не горячись, Господи, ведь хорошо же живем, лучше, чем миллиардеры, бабы сами в постель прыгают, по доброй воле, баблайков куча. Дури завались, и мир лучше становится, любовь торжествует. Ну переделай слова, если хочешь, я вот тут набросал вариантик даже, послушай: «Harassment sexual – south and hot wind strong…» [3] .
«Гады, сволочи, – мысленно застонал Алик. – Что же они делают: «Битлз» и это – им все едино… Твари. Самое обидное, что я их создал по своему образу и подобию, а значит… Холуи, и я холуй, получается. Так и есть. Помню, стою в Лувре, на «Мону Лизу» смотрю. Ну баба и баба. Губы только неправильно нарисованы, вовнутрь, и глаза лисьи, страшная даже. Ничего не чувствую. А в Москву приехал, стал орать на всех углах: «Ах, Мона Лиза, ух, Мона Лиза… Трепет… мурашки… волосы на яйцах шевелятся». Стыдно-то как. Интересно, а бог может покончить жизнь самоубийством? И что с ними тогда будет? Тоже сдохнут? Тогда стоит попробовать. Хотя нет, там же в Москве Сашка, близнецы, родители. Нельзя…»
– Ты это, Антуан, грань-то не переходи, раскаивайся немедленно.
– В чем, Господи? – удивился Антуан.
– Во всем.
Это, конечно, он не подумал, когда сказал «во всем». Раскаяние Антуана оказалось затяжным и нудным. Видать, много у него накопилось. Семь дней он просил развеять его по ветру, вырвать его гнилое семя с корнем, каялся в грехах, нервно курил и посыпал голову пеплом от шмали. Алику даже стало его жалко. На восьмой день Антуан успокоился и робко напомнил своему господу о латентной гомосексуальности. Мол, еще и гомосексуальность в программе была… Педиками Алик стать не позволил. Ни себе, ни ему. Логика была железная. Зачем им становиться педиками, со всей этой антисанитарией, сопутствующей туалетной тематикой и неприятными запахами, когда сразу можно превратиться в женщин. В красивых таких сисястых телочек, от которых сходят с ума все мужики поголовно. На том и порешили.
Быть сисястыми телочками оказалось действительно забавно. Все вокруг стали такие милые. Все стремились помочь, проявляли заботу и внимание, пытались разобраться в нюансах души, смешили, развлекали и кормили.
«Наконец-то меня оценили как личность, – радовался Алик. – Ведь раньше, когда я была мужчиной, меня всегда любили за что-то. За деньги, за талант, за статус, в конце концов. И только сейчас меня любят за то, что я – это я. Личность огромной внутренней духовной красоты, недюжинного ума и вкуса. Наверное, я ошибка природы, нужно было родиться женщиной. Вот оно, счастье. Наконец-то».
За короткое время Алик в образе сисястой телочки получил столько предложений о работе, сколько не получал за всю жизнь. Седеющий плейбой уговаривал сделать дизайн-проект его пентхауса. Накачанный деловепер был в восторге от концепции инновационного коттеджнего поселка, где все дома стояли на курьих ножках. Толстый инвестиционный банкир звал работать вице-президентом банка, проникнувшись теорией движения фондового рынка на основе женского менструального цикла. Любое слово Алика было в кассу. Любое движение ресниц означало многое. Попадались, конечно, и хамы, они нагло смотрели на Алику (такое женское имя он себе выбрал), предлагали деньги за секс и пытались ущипнуть за разные выпуклые места. Но даже их поведение доставляло удовольствие. Алика чувствовала себя центром мира, все ее хотели, просто некоторые волосатые двуногие особи (низшие существа практически) не всегда могли выразить свои желания адекватным образом и поэтому хамили. Тем более всегда находился какой-нибудь благородный рыцарь или группа рыцарей, которые отбривали зарвавшихся мужланов и защищали честь прекрасной дамы. Некоторым из этих благородных мужей Алика давала. Первый раз это получилось почти случайно. Они сидели с Антуанеттой (Антуан тоже не стал заморачиваться насчет имени) в модном клубе и вяло отбивались от предложений познакомиться многочисленных соискателей их внимания. Вдруг один из соискателей грубо схватил Алику за руку и потащил к выходу. Все бы могло кончиться плохо (для соискателя, разумеется), если бы не двухметровый благородный рыцарь из VIP-зоны, самоотверженно отбивший Алику у негодяя. А потом они сидели за столиком рыцаря. Он восхищался ее умом, красотой, вкусом, а также сочетанием всех трех этих качеств вместе. Они пили шампанское и шли кокаиновыми дорогами добра куда-то в ослепительную даль. Даль в конце концов оказалась уютным трехспальным замком рыцаря, недалеко от центра города. Приглушенно горели электрические свечи, тихо шептала глупости ненавязчивая музыка. Они танцевали, и рыцарь говорил, говорил, говорил… О душе, о глазах, об одиночестве, чистоте и еще о чем то… А потом Алика увидела мощную спину рыцаря в зеркальном потолке одной из спален. Из-под могучей спины сиротливо выглядывала ее маленькая растрепанная головка. Над Аликой нависала рыцарская башка. Лицо воина покраснело и перекосилось, зубы скрипели. В целом картина была достаточно отвратительной. И тут Алику проняло. Она почувствовала себя маленькой беззащитной овечкой, попавшей в лапы свирепого волка. Только волк был дураком, а точнее дурашкой, и его было отчего-то жалко. Волк тыкался в нее, иногда не попадал, снова тыкался, хрипел, стонал, и не существовало для волка задачи более важной, чем забраться в нее поглубже. А она все понимала, она стала очень мудрой тогда. Но сделать ничего не могла, да и не хотела. Потому что с помощью этого глупого самонадеянного животного, думающего, что он царь, властелин природы и ее, Алики, властелин, она могла создать новую жизнь. И эта жизнь начала бы разрастаться и там, в темном будущем, создавать новые жизни. Единственным ответом неизбежной смерти было то, что делал с ней сейчас обезумевший рыцарь. От понимания этой истины, от беззащитности своей и неожиданной мудрости Алике стало горько и тут же сладко, и снова горько, а потом сладко, сладко, сладко, сладко-о-о-о-о…
