Чудотворец жил в пролетарско-азиатском районе Марселя, и, когда их «Порше» припарковался у обшарпанной многоэтажки, Этьен понял, что оставлять тут машину рискованно, но допустить, что Лиза войдет в этот дом одна, он тоже не мог. Захлопнув дверцу, он обнял Лизу и повел к дому. У входа он украдкой кинул прощальный взор на любимую машину.
Йахутка оказался смешным вертлявым старикашкой с запеченным яблоком вместо лица. Узенькие щелочки глаз были как семечки. Он сразу обратился к Лизе на вполне понятном русском и попросил Этьена остаться на кухне, а еще лучше – подождать жену в машине.
– Ты, иди, сторожи тачка, а то украдут. А жену не украдут – Йахутке жена не нужен.
Лиза вошла в темную комнату с медицинской кушеткой посредине. Шаман уложил ее, накрыл сомнительной свежести одеялом и присел рядом на пол. Лежать было жестко и неудобно. Она смотрела в грязный, потрескавшийся потолок и ругала себя за то, что послушала экзальтированную Веронику. Вспомнилась больница, заболели запястья и щиколотки, словно их кто-то опять крепко стянул медицинскими ремнями. Шаман сидел на полу и молчал, потом встал, наклонился над Лизой и принялся обнюхивать. Она дернулась, когда, добравшись до паха, он шумно втянул в себя воздух. Захотелось в ту же минуту вскочить и убежать, но Йахутка прижал ее к кушетке, приказал закрыть глаза и положил на них тяжелые камешки.
Все, что происходило дальше, Лиза только слышала, а то, что видела, уже происходило за пределами реальности. Из его корявых объяснений она поняла, что он отправит ее «высоко летать – далеко смотреть». Туда, откуда она «на земля пришел». Там ее встретит «сестра-душа» и разговаривать с ней будет. Лиза «спросит, что хочет, а сестра-душа, что хочет, ответит».
После шаманского вступительного слова, которое рассмешило Лизу, появился странный звук, похожий на тот, что издают металлические шарики, когда их раскручивают на ладони. Звук менял высоту, а шаман спрашивал у Лизы, какие цвета она видит. Она действительно видела, как растекается перед внутренним взором радужная река. Когда появился небесно-голубой цвет, то звук перестал меняться и дальше зудел не громче комара.
– Твоя – не с земли пришел, твоя – с неба упал.
Йахутка попросил Лизу вспомнить что-нибудь самое раннее из детства и сказать, сколько ей лет в этом воспоминании.
Мысли метались и прыгали как блохи, ничего четкого не вырисовывалось – музыкальную школу помнила, как привезли пианино – тоже, а до этого – туман. Про пианино она ему и рассказала, посчитав, что было ей тогда лет пять.
– Готовься! – произнес он грозно. – Йахутка считать будет: пять, четыре, три… а твоя будет маленький становиться, как пальчик. К мамке в животик пойдешь.
Лиза прыснула, но заметила, что кушетка уже не кажется такой жесткой. Она слышала, как считает шаман, и с каждым счетом тело ее теряло вес. Досчитав до единицы, он замолчал и усилил гудяще-звенящий звук голубого света. Лиза уже не чувствовала опоры под спиной, она колыхалась в воде бескрайнего океана. Сознание сопротивлялось – Лиза пыталась нащупать кушетку, но не могла, тогда она начала судорожно придумывать невероятные объяснения, вплоть до сложной технической конструкции: кушетка вовсе не кушетка, а заполненная водой емкость, с автоматически раздвигающейся крышкой. Между тем шаман объяснял, что она стала меньше самой маленькой рыбки и плавает в матке, а скоро превратится в ничто – ноль, тогда он начнет считать вперед, а Лиза полетит наверх – высоко-высоко, где нет ничего, но «ничего» увидеть невозможно, значит, она увидит знакомые картинки неба, облаков, землю с птичьего полета.
– Не бойся, – услышала она издалека, – Йахутка тебя не бросит. Твоя должен сестра-душа найди. Спроси – зачем ты жить приходил и что делать хорошо и что плохо.
Лиза перестала сопротивляться. Она торопила полет, зная, что он будет еще головокружительнее, чем плавание. Она ничего не боялась и скомандовала шаману: «Ну же, вперед!» – и в это же мгновение оторвалась от кушетки, прикованной к земле могучей силой, способной удерживать материю, но не способной помешать полету души.
– Я вижу! – охнула Лиза. – Сколько их – людей, тонких и прозрачных, как папиросная бумага, они колышутся и светятся. Как я узнаю себя? Это невозможно!
– Ищи давай, – шептал шаман, – сестра-душа рядом – она песня поет голубой, такой, как Йахутка делал.
Лиза сначала услышала завораживающий звук Йахуткиных шариков, а потом увидела, как от сонма прозрачных теней отлетела одна – бледно-голубая. Она приближалась и казалась Лизе абсолютно не похожей на нее саму, но очень симпатичной. Тень напоминала девочку-подростка. В ней было что-то стрекозиное – большие глаза, удлиненно гибкое туловище и стремительность движений. Подлетев, она широко улыбнулась, а потом, перехватив Лизины вытянутые руки крест-накрест и упершись коленками в коленки, раскрутила ее «каруселькой». Она все время смеялась, закидывая голову, а смех ее был звонкий и чистый. Сквозь него Лиза едва различила Йахуткин голос.
– Сестра нашел? Говори давай, а то плохо будет!
Лизино сердце бешено колотилось от радости, как в недавнем детстве, когда неожиданно налетало желание шалить – бросаться подушками, носиться из комнаты в комнату, скакать на одной ноге и прыгать с разбегу на диван. Смех и озорная мордашка души-подростка были заразительны. Лиза громко захохотала.
– Спрашивай твоя, зачем пришел, – слышала она приказания шамана.
Лиза, давясь от смеха, попробовала угомонить шальную девчонку, но та поволокла ее за собой, не отвечая на Лизины вопросы.
– Она молчит и тянет куда-то, – наконец ответила Лиза шаману, – я не уверена, что это я, то есть моя душа. Мы совсем не похожи. Она совсем еще ребенок.
– Ребенок – это хорошо! Учиться будет, жить будет. Здоровый станет. Хорошо будет, – успокоился Йахутка.
Показалось, что душа-подросток подняла Лизу на высокую гору, откуда простиралась бескрайняя белая пустота, как гигантский экран в кинотеатре.
Потом Лиза заметила, что бесцветное пространство начало скатываться в трубочку, как тонкая бумага, открывая сантиметр за сантиметром яркую переводную картинку. На ней вырисовывались очертания морской бухты с белым городом, вписанным в амфитеатр террас, сбегающих к морю; бирюзовое море, сливающееся с небом на горизонте, по которому бегут облака, похожие на парусники, а под ними, рассекая волны, несутся парусники – легкие, как облака. На небесных корабликах плывут радостные Ася Марковна и Майя Эдуардовна, профессор Анисов и пьяная Валентина, а на самом красивом – улыбающаяся и счастливая мама. Под ними, на лодках, похожих на отражения облаков, стоят и сидят знакомые люди: довольный Хлебников, обнимающий потолстевшую Мусю с ребенком; веселенькие Пластилин и Соломка; поскучневшая Лилька с невменяемым композитором-песенником; доктор Лиманский, доказывающий что-то врачу «Скорой помощи»; знаменитый французский маэстро, а еще Этьен, но не один. Он держит на руках непонятно откуда взявшихся двойняшек – мальчика и девочку. Они посылают Лизе воздушные поцелуи. Лиза машет в ответ и растерянно смотрит на свою провожатую, которая раскрывает кулачок с зажатыми в нем двумя фасолинами – черной и белой. Они похожи на символ Тайцзы. Переложенные в Лизину ладошку фасолинки Инь и Ян тают, словно проникая в тело и оставляя где-то у линии жизни маленькую родинку. Когда она поворачивает голову, чтобы еще раз разглядеть хорошеньких двойняшек, любимую маму и дорогого учителя, картинка исчезает, словно гаснет экран. На ее месте вспыхивает свет и распахивается, как от порыва ветра, гигантская дверь, ведущая в пространство, лишенное всех измерений. Оно пронизано мягким свечением, в нем осязаемыми становятся дивные звуки, которые тянутся к Лизе и льнут, цепляясь за пальцы. Они поднимаются от запястий к локтям и плечам, подбираются к шее, наливаясь у горла гроздьями гармоний. Божественная музыка разливается всюду, парализуя Лизу, она не может сделать ни шагу, а сестренка-душа уже далеко убежала, только переливчатый смех доносится издалека. Жмурясь от счастья, Лиза бросается за ней, но слышит отвратительный шершаво-резкий голос шамана:
– Назад, твоя! Ойох акаары! Мать твоя, назад!
– Не хочу назад, отпусти! – плачет Лиза, ей хорошо так, как никогда не было, только грудь болит от сдерживаемых рыданий.
Она мотает головой и дрожит от напряжения, устремляясь в воронку звуков и света. Но вдруг внутри этого калейдоскопа возникает черная точка – она расползается как клякса, потом превращается в зловещее грозовое облако, напоминающее очертаниями череп. Внутри облака сверкает золотом труба, Лиза тянется к ней…
– Назад! – кричит шаман ей прямо в ухо.
Лиза на секунду глохнет и падает с высоты. Тело, распластанное на жесткой кушетке, невыносимо ноет, лицо намокло от слез.
Перепуганный Йахутка дрожащими руками снял скользкие камешки с ее глаз и без сил опустился на пол.
