Вика оглянулась. Лариса махала им рукой. Она не вытирала слез, которые так и катили по щекам. Мальчик побежал вслед за машиной. Только Дмитрий Иванович и девочка стояли и смотрели вслед, не шевелясь.
– Лариса была любовницей твоего деда, – начала говорить бабуля, закурив в машине. – Никогда не думала, что это произойдет именно со мной. Я была очень красивая и очень уверенная в себе. Петя на меня дышать боялся. Любил безумно. Я ведь даже предположить не могла, что у него может быть другая женщина. Что он вообще на кого-нибудь посмотрит. Но чувствовала. Все чувствовала. Думала, что он из-за работы так переживает – новая должность, новые люди, карьера, да еще Дмитрий… Я Петю предупреждала, много раз. Говорила, что Захарову нельзя доверять. Нутро у него испорченное, гадкое. Петя меня и слушать не хотел, не верил, только сердился, что я на его друга детства наговариваю. Знаешь, говорят, что жены обо всем последними узнают, так я не верила. Только смеялась. Ну как можно не догадаться, что у мужа другая женщина появилась? Значит, жена – дура. А вышло так, что я дурой оказалась. И ведь все знали и молчали. Я ведь думала, что он даже полшага налево не ступит – тут же все узнают, расскажут, сплетни пойдут. Но люди молчали. Знали, а мне ничего не рассказали. Мужики, конечно, на стороне Пети были. Он ведь очень гордился, что так ловко жену обманывает. А женщины не хотели меня расстраивать. Сочувствовали, жалели, поэтому молчали. Я именно этого Пете простить не смогла. Что он всем рассказал, советовался, уйти ему к Ларисе или с женой остаться. Предал он меня. Знаешь, они смотрели мне в глаза, ели за моим столом и молчали. А я от своей гордыни ничего не замечала. Еще переживала, что Петя так мучается. Поддерживала его как могла. Советы давала. И в голову не могло прийти, что он из-за бабы страдает. И ты знаешь, почему еще было больно? Я ведь такая признанная красавица, умница. У меня ухажеров было – на пальцах не сосчитать. За любого могла замуж выйти. На кого покажу – тот в ЗАГС и поведет. Я Петю выбрала. За честность, доброту, порядочность. Ну и перспективы, конечно же. Чего скрывать? Вышла замуж с холодной головой. Но я его уважала, ценила. Страсти у меня особой не было, но все остальное – с избытком, как по книжке! Мы были соратниками, друзьями, у нас было общее дело, работа одна, одна связка, одно на двоих будущее, понимаешь? Мы очень подходили друг другу как пара. И вместе очень далеко бы пошли. Я Пете нужна была для карьеры. Ему льстило, что у него такая жена. Ему и была нужна такая, как я. Такую он и искал. Понимаешь, я для него трофеем стала. Патокой на мужское самолюбие. Ну и то, что не может сделать мужчина, сделает для него женщина. Без меня бы у него ничего не получилось – ведь я добилась его назначения. И на переводе из Минска тоже я настояла. Думала, он через три ступеньки перешагнет и дальше, в городе, уже легче будет. В другом качестве. Всегда лучше начинать на знакомом месте. Это была моя главная ошибка – не нужно возвращаться в прошлое. И бывших друзей не бывает, только враги.
Я многое могла для него сделать, да и делала. Разговаривала с кем надо, с женами нужных людей дружила. Когда надо было – улыбалась, когда надо – давила, угрожала. Ты ведь меня знаешь, – бабуля хмыкнула и закурила. Вика дождалась, пока она докурит и выбросит бычок щелчком в окно. – Ты знаешь, что такое настоящее предательство? Которое сносит, как пила дерево, под корень, только голый пенек остается? И больше на этом пне ничего не вырастет. Так вот я такое пережила. И это не измена. Не другая женщина. На это мне наплевать. Ерунда все это. На Лариску я зла никогда не держала. Она несчастная женщина с исковерканной психикой. А вот Петра я возненавидела. И так и не смогла его простить. Давид, давай заедем к Лене с Мишей. Хочу их увидеть, – сказала бабуля, и Давид послушно свернул на другую дорогу. – Кофе хочу, умираю. Ты не знаешь, у них там опять поминки?
Давид пожал плечами и улыбнулся.
– Лена была хорошей машинисткой. Я с ней дружила. Совсем девчонка была, молоденькая, – сказала бабуля, – но мозги – что надо. Хватило ума свою жизнь построить. И мне все эти годы помогала. Была моими руками, ногами и глазами. Здесь. Делала то, что я должна была сделать сама.
Они подъехали в кафе. Елена стояла в воротах и курила. Как и в прошлый раз, она была в черной «униформе». Увидев джип, она бросила сигарету в кусты и вся подобралась. А когда из машины вышел Давид и открыл дверцу бабуле, Елена кинулась навстречу.
– Кофе и водку, – сказала ей бабуля вместо приветствия.
Елена взмахнула руками и закричала на всю улицу: «Миша! Миша! Смотри, кто приехал!» Она обняла бабулю, стиснув ее в объятиях, и расцеловала в обе щеки. Вика даже не удивилась, что бабуля не отстранилась, как делала всегда, не признавая излишней ласки. А тоже обняла Елену и погладила ее по спине.
– Вы приехали! – продолжала кричать Елена. – Миша, она приехала! Я же говорила! А ты мне не верил!
Вика стояла поодаль, удивляясь, почему Елена так сердечно встречает жену бывшего начальника.
– Я вас так ждала! Так ведь и не поблагодарила! Вот, смотрите! Пойдемте скорее! – Елена буквально подхватила бабулю под мышки и повела в кафе. Там, за длинным столом, шли поминки. Люди сидели, ели, говорили тосты, пили не чокаясь.
– Сюда! В сад! Миша! Мы в саду сядем! – Лена перекрикивала траурные речи, не замечая, что говорит слишком громко. Да ей было и наплевать. Она улыбалась, помахала приветственно рукой безутешной вдове и провела бабулю на задний двор, где росло несколько кустов сирени и куст жасмина. Елена усадила бабулю на стул, побежала варить кофе, Давид ушел и принес еще стулья. Бабуля села, скинула с облегчением туфли и закурила.
– Ну, скажите, как вам? – Елена принесла кофейные чашки, тарелки с едой, пирожные, все, что могла вместить на поднос.
– Хорошо, – ответила бабуля.
– Правда? Вам нравится? Миша! Нравится! – крикнула она с облегчением и счастьем. – Как вы съездили? Мы волновались. Правда, Миша? Скажи, что мы волновались.
– Хорошо съездили, – бабуля отхлебнула кофе.
– Викуля, ешь пирожное, – прикрикнула Елена, – что сидишь? Ты знаешь, это ведь твоя бабушка все сделала. Денег нам на ресторан дала. А я всю жизнь себя виноватой чувствовала. Из кафе поминальную забегаловку устроила. Я же все по-другому хотела устроить! Но и так хорошо. Сижу тут по утрам в саду и радуюсь, что так хорошо. А если бы не твоя бабушка, так ничего бы и не было. Она нас тогда поддержала. Денег прислала. Я ведь не просила, ты не подумай. Даже мысли такой не было. Когда перевод получала, так не могла понять, откуда такие деньжищи! Даже не знаю, как и расплачиваться.
– Ты мне ничего не должна. – Бабуля сморщилась и опять потерла рукой под грудью. – Спасибо, что к Ларисе в больницу ездила, не забывала. А про деньги не думай. – валокординчику мне лучше накапай.
– Сейчас, сейчас, – засуетилась Лена. – Как про деньги-то не думай? Вам, небось, тоже бы пригодились! Кому когда лишний рубль мешал?
– Ты же помнишь, сколько у меня драгоценностей было! Надарили золота, – бабуля выпила валокордин, но руку от сердца не отнимала, растирала грудь, унимая боль. – Петр ведь никогда ничего не брал, а просителей у него много было. Он всегда от души помогал, бескорыстно. Но люди обижались. Хотели спасибо сказать, отблагодарить, чем могли. Вот мне и дарили – коробок этих бархатных у меня в два ряда стояло. А самый дорогой подарок знаешь, кто сделал? Захаров. Ожерелье золотое. Так вот я его первым в ломбард отнесла и тебе деньги отправила. А потом, когда про Ларису узнала, поняла, что делать. Все, что было, – заложила, продала по знакомым. До последнего кольца. Не хотела я этих денег. Их нужно было отдать. Тебе и Ларисе они нужнее были. Особенно Ларисе. Без этих денег ее в больнице за год бы в могилу свели.
– Не надо. Не вспоминайте. А то я сейчас заплачу. – Елена и вправду чуть не плакала. – Вы не волнуйтесь, она ничего не знала. И Захаров не знал. Я когда к ней приезжала, боялась, что она меня увидит – через нянечек продукты, мыло, одежду передавала. А один раз Лариса все-таки увидела, но не узнала. Мне тогда так страшно стало… Она ведь совсем молодая была. Как вспомню, как она на кровати лежала и в одну точку смотрела, так сердце заходится. Лысая совсем. Зачем они их наголо бреют? И плакала все время. Слава богу, что ее этими препаратами не пичкали и кормили нормально. Хотя она все равно худющая была, как смерть, – глаза впалые, круги черные. Я же следила, чтобы ее и на прогулки выводили, и мыли как положено, белье меняли. Ее и так жалели, без всяких денег. Все же знали и понимали. Но Захарова боялись – все равно кололи ее, чтобы он не догадался. Чтобы она только мычать могла и слюни пускать. А потом, после его визитов, она еле в себя приходила. Я же его тоже видела! Приехала не в тот день. Или он пришел не тогда, когда собирался. Я за деревом спряталась и все видела. А Лариса в туалет на улице пошла – качало ее, тело не слушалось совсем. И она в яму выгребную упала. Пока ее доставали, она кричала так, что нянечки плакали. А он стоял и ухмылялся только. Даже не помог. Только радовался, что она так страдает. Что большего унижения и быть не может. У меня ноги подкосились, я на земле сидела и никак не могла очухаться. Так ведь даже с животными не поступают! Жалеют. Господи, как его земля до сих пор носит? До таких лет дожил с грехами, которые не вымолить. И хоть бы что ему! Живет!
