0:57
Осторожно, злая собака. Пекинес. А ведь и в пекинесе должно быть что-то от волка.
Здравствуй 121-ый день! 9 мая 1:21
2:15 Саша спит, я тоже. Наверное. Вот такой вот День Победы. А причём тут матрос Железняк? А причём тут Цусима?
2:22 Я курю. В жизни ненавижу две вещи: пустоту и селёдку, пусть она даже мойва.
2:32 Мы в ответе за следующие поколения. Пращур в пещере отвечает за Хиросиму.
2:55 Темно, холодно, прокурено. Как жить дальше?
3:10 Опа-на!
3:23 Не шутки! Интересно, я дошёл до ручки иль всё ещё впереди? И коль впереди, то где оптимизм?
3:41 Сейчас пожарю мяса. Тигры вискас не едят.
4:30 Мясо шкворчит на сковороде. Приготовлю и разбужу Сашу. Будем праздновать День Победы.
5:05
Красота на сковороде. Эх, красота – она красота, когда её кто-то видит. Если погибнет человечество, Земле больше не быть красивой. А так, даже бензиновые лужи глаз радовать могут.
Сашу не разбудить. Тогда и я спать.
7:10 (Саша) Сижу один, пью пиво.
7:40 (Саша) Сходил в магазин, купил пива. Сейчас мы мяско, да под пивко. С праздником!
8:10 (Саша) Не будем ходить в Сенегал за дикарями. Возьмём Колю из мусорного контейнера. О, он вам расскажет почём фунт изюму.
9:15 (Саша) Всё, свершилось, иду домой, отходить.
9:27 (Федот) Остался один. Сходить в магазин за водкой, да праздник отметить? Иль тоже отходить? Не, «тоже» – словечко, лишённое индивидуальности. Сегодня ещё пью. Перерыв – завтра.
10:01
Если всякий считает себя хорошим, откуда столько сволочи? В туалет превратили подъезд. Ну, хоть бы в мусоропровод…
Купил праздничную 0,5 водки. И пивка на разогрев, четыре бутылки.
10:08 Политика в рок-музыке – это кастрация. Лидер получается не музыкант, а тот далёкий политик, реализующий свои амбиции. Настоящий рок-музыкант – он как Бог, творец собственных идей.
10:21 (открыл водку) Подумать только, как всё хитро устроено. Ломоносовым теперь не нужно идти с обозом до Петербурга. Теперь есть интернет. И прогресс избавляется от лишних умов компьютерными играми. И требует узко-профильных специалистов. Научился крутить высокопрофессионально гайку – и хорош. То, что ты её на болт наворачиваешь, эти знания уж излишни. Если сейчас все разовьют свои способности, мы нарежем куски, которые нам не проглотить. Всем открытиям – своё время. Как паровой котёл, изобретённый до нашей эры, остался не у дел благодаря более дешёвой рабской силе. А получи прогресс тот же стремительный скачок раньше? Ядерная бомба в средневековье. И жили б сейчас на Земле лишь тараканы-мутанты. Слишком простой доступ к знаниям отсекается развлечениями. Игры ещё проявят себя покруче героина! Это будет крайность пользы нынешней. А пока в игре, как и прежде, ребёнок готовится к взрослой жизни.
10:44 Планета Земля населена заводными роботами. Новенькие носятся туда-сюда, а иные уж проржавели и скрипят, но всё туда же – орут, как все: делай с нами, делай как мы, делай лучше нас! С высоты покажется хаосом, но гигантский муравейник управляется ещё и коллективным разумом.
10:49 (хорошо пошла) Для роботов пьяный в луже – ничтожество, потому как уход от заданной программы приводит к гибели. Презренность – сигнал малой эффективности робота. Глупые же механизмы думают, что они просто культурные, не хотят быть презренными. Но это – всего лишь программа.
11:00 Выпил за бунт машин. К чёрту свободу выбора от сих, до сих!
11:16 А всё ж успеха, какого никакого, я в жизни добился. Я – успешный пьяница. Но есть и ещё к чему стремиться. Стать Великим Пьяницей. Чтоб спустя тысячелетия после слова «Федот» срочно закусывали.
11:23 Хороший ты иль плохой – решать только тебе. Всё остальное лишь чужое мнение. Говорят: я б на твоём месте… Но, будь кто на моём месте, он стал бы мной и поступил бы точно так же. То есть – сошёл бы с ума и писал этот журнал.
12:18 Покидаю баржу. На улицу. Воздуха хочу.
Долбаный джин-тоник
Дьявольский продукт —
От него изжога
И болит вот тут…
1
Двадцатишестилетний Аркаша был раззявой знатным. Но, несмотря на горести, следовавшие из этого, не унывал. Потому как твёрдо знал – грози ему действительно беда серьёзная, «Счастливая Звезда» отведёт её в сторону. Как отводила прежде от его предков. Звезда эта не то, чтоб сияла над родом Тараськиных, а так, мерцала, дремля. Но в отчаянную минуту всегда просыпалась и спросонья, без особых затей отводила беду. Зачастую внаглую, как шулер, не скрывающий туза в рукаве.
Прадед Аркашин, Степан, частенько полагался на старый добрый «авось». Ох, и аукалась ему такая политика на службе Его Императорского Величества! Но Степан оставался парнем задорным да до песен охочим. И вот как-то, в который раз на работы вне очереди отправленный, отложив топор да перекуривая, запел он частушку матерную. Два солдатика бедовых, тоже отложив пилу, слушали его да крутили самокрутки, хохоча. Тут, откуда не возьмись – полковник. И, как ни моргали солдатики, не исчезал. Наоборот, приближался. А Степан, сидящий на брёвнышке спиной к нему, задрав голову к небу и прикрыв глаза, всё пел (как оказалось, баритоном):
Как у нас да на деревне
Девки любят кузнеца…
Полковник остановился, слушал не перебивая. А Степан заканчивал одну частушку да другую начинал. Когда, всё ж, взглянул наконец на вытянувшихся по стойке смирно, побледневших солдатиков, то замолк. За спиной раздались аплодисменты.
Услыхавший в Степане талант исключительный, полковник не наказал, а забрал того к себе в хор.
Неделю спустя полк Степана был подвергнут германской газовой атаке. Мясорубка I Мировой Войны в одночасье перемолола всю его роту, включая и двух бедовых солдатиков, не умеющих петь. Прадед же Аркашин при полковнике остался жив и, вернувшись домой, вырастил четырёх сыновей.
Один из них – Фёдор – дед Аркашин. И на его долю выпала война. И ему посчастливилось выжить. Но ленивую Счастливую Звезду Фёдор поминал за случай, многими годами позже войны случившийся.
Тогда ему, как передовому работнику «Лесхоза», должны были совершенно бесплатно установить на частном дворе сруб бани. Надо было только съездить из посёлка в райцентр, бумаги подписать.
– И в общественную баню можно сходить, да не развалиться, – сказал Фёдор обрадовавшейся, было, жене.
– Ты что ж это, от сруба отказаться хочешь? Ведь даром дают! – всплеснула руками бабушка Аркаши.
– Тебе двадцать копеек жалко – в общественную баню сходить, как все люди?
– Да где ж это все?! Кто с головой да с руками, сами себе бани строят. Хотя б Меркуловы. А ты и сам сделать не можешь, и чтоб за тебя сделали не хочешь!
– Мне сруб, Меркулову – кирпичную баню, всё ж замдиректора кирпичного завода. Он-то наверняка за каждый кирпичик заплатил. А Мишке, что коров наших пасёт, из чего баньку слепят?
– Тебе ж никто, слава Богу, воровать не предлагает! – воскликнула супруга. – И шишка ты не весть какая, чтоб тебе срубом взятку давать. Просто возиться не хочешь. Надо ведь будет ещё фундамент ставить, воду проводить. А это уж за деньги, да и самому поработать придётся. А как же любимый диван без тебя?!
– Сбережений ей на фундамент не жалко, а на общественную баню двадцать копеек не сыскать.
– Да уж прям, сбережений! И потом, это ж на себя деньги тратить.
– А в общественной бане ты на кого тратишь? Бабу Клаву моешь там что ли? – усмехнулся Фёдор. – Во всём-то ты соседям стремишься подражать. Эта баня не хуже того хрусталя. Вот, прям, разбейся, а достань. Каждый нынче барин. Самогон жрут из фужеров хрустальных…
В окошко постучали, и жена вышла во двор – гостя встречать. То был Степаныч, товарищ Фёдора по работе. Ему тоже со срубом посчастливилось.
– Вот, – сказала жена, проводив гостя в комнату. – Тебе даже и на автобусе ехать не придётся. Степаныч на машине довезёт.
И товарищ тоже принялся уламывать Фёдора, упоминая дарёного коня зубы.
– Лучше я вздремну, – наконец зевнул Фёдор. – А ты езжай один, Степаныч.
– В машине и вздремнёшь, – сказала жена.
– Марш на кухню! – указал направление пальцем Тараськин.
– Лоботряс! – не шелохнулась супруга.
И пошло-поехало. Степаныч, скоренько попрощавшись, покинул заскандаливших супругов. А десятью минутами позже, по пути в райцентр, у автомобиля Степаныча отказали тормоза. Дорога там сложная. На такой скорости избежать аварии не удалось. Машина превратилась в груду пылающего металлолома. Шансов выжить у Степаныча не было…
А Фёдор тем временем, отказавшись от поездки, угомонил скандалившую супругу верным способом. В результате которого явился на свет их третий сын – Васька. Отец Аркашин.
И его в критическую минуту не оставила Звезда. Как-то поздним летним вечером двадцатилетний Васька шёл по тёмной городской улице. Впереди показался силуэт.
«Не нарваться бы», – подумал он. Под глазом ещё не сошёл синяк, полученный на этой же улице. Тогда легко ещё отделался. Пятеро незнакомцев были в хламину пьяные. И Васька, получив первый удар, просто убежал.
