Старшей дочери в ту пору уже исполнилось двадцать два. Она успела выйти замуж, защитить диплом и забеременеть. Она-то и сказала матери:
– Слушай, у меня такой хороший врач. Давай я тебя запишу.
Та вроде бы отказывалась, а потом вдруг сама попросила:
– Запиши! Что-то у меня не то…
– Что, мам?
– Да сама не пойму. Для климакса вроде бы рано… А с другой стороны, кто его знает, когда для него время. У кого-то в тридцать пять все заканчивается, а у иных и после пятидесяти все нормально.
– Мам! Ты не теоретизируй, а проконсультируйся!
Марину Вадимовну консультация ошеломила. Врач констатировала четырнадцать недель беременности на фоне нормального женского здоровья. То есть все анализы хорошие, можно смело рожать. Единственный совет – кесарево, поскольку женщинам в возрасте после сорока, как правило, это показано. Волноваться нечего, причин для беспокойства нет никаких, только обязательны плановые посещения женской консультации, повышенное внимание к себе и соблюдение режима питания.
Марина Вадимовна шла домой не то что в недоумении, а чуть ли не в шоке. Она то и дело останавливалась, хватаясь за голову, и даже присела на скамейку, проходя по какому-то скверу. Ни на какие скамейки раньше она не садилась. Такая резкая остановка движения была для нее нонсенсом. Всегда стремительная, активная, она, не зная сомнений и усталости, летала по жизни. Все дни у нее были четко спланированы и переполнены делами: работа, бассейн, библиотека, магазины, домашнее хозяйство.
Бассейн – два раза в неделю – это по жизни. Она с детства любила плавание и даже выступала на институтских соревнованиях, всегда занимая призовые места… Библиотеку посещала раз в неделю обязательно, даже если не успевала прочесть взятую в прошлый раз книгу. Могла посидеть в читальном зале, пролистывая журналы или намечая наперед, какую книгу возьмет в следующий раз.
Домашнее хозяйство также находилось под ее неусыпным контролем. Она не помнила случая, чтобы в доме кончились соль или кофе. Или чтобы не оказалось стирального порошка или запасного рулона туалетной бумаги. Всегда все предусмотрено, все четко скоординировано. Где уж при таком режиме найти время для неспешной прогулки или сидения на скамейке? Это вообще не про нее и не для нее.
И в интимной жизни все определено у них с мужем. За долгие годы совместной жизни – один-два раза в неделю супружеская близость. Не по расписанию, конечно. По желанию. Хотя желание, видимо, тоже возникало уже по заведенному графику. И если вдруг по какой-то причине контакта не было неделю или больше – командировка у мужа или что-то еще, тело начинало томиться, мысли крутились вокруг да около, и Марина отдавала себе отчет, что хочет секса, ждет его и стремится в объятия мужа. Она довольно часто выступала инициатором близости с мужей, чем глубоко радовала его. Вопросы предохранения тоже были решены давным-давно. Марина пила таблетки, периодически делая перерыв, как это предписывалось фармацевтами, и никогда никаких сбоев не происходило.
В этот раз, видимо, перерыв между приемами лекарств затянулся, и Марина, как она уже потом поняла, пропустила лишний месяц, в который все и случилось.
Представить себе столь разительные жизненные перемены, которые неизбежно несло возможное рождение ребенка, Марина не могла. У нее прекрасно отлаженная и милая сердцу жизнь, они с мужем только что выдали дочку замуж… Можно наконец-то целиком и полностью погрузиться в собственную жизнь, заниматься собой, мужем, позволяя себе отдых, расслабления, путешествия… А тут вдруг – четырнадцать недель!
Марина в полной растерянности просидела на лавочке чуть ли не час, так и не приняла никакого решения и медленно побрела домой.
Муж был шокирован не меньше своей супруги и долгое время пребывал в молчании. Помолчав пару дней, он вынес вердикт:
– Давай рожать!
– Ой, да как же? – вскинулась Марина. – На старости лет? Вон скоро внуки пойдут…
Он не изменил своего решения, и в положенный срок на свет появился маленький Вадик, и жизнь изменила свое привычное течение на долгие годы.
Сейчас Марине Вадимовне было за семьдесят. Своего Вадима она если и не опекала, то из поля зрения не выпускала никогда. Звонки дважды в день, еженедельные визиты и все прочие признаки взаимозависимости и обоюдной заинтересованности присутствовали налицо.
Вадим периодически ссорился со своей супругой Натальей, которая пыталась перебить интерес своего мужа к матери, всячески стремясь увлечь его какими-то другими мероприятиями. Но не преуспела. Каждое воскресенье он уезжал чуть ли не на целый день к Марине Вадимовне, и все совместные дела, запланированные Натальей, откладывались на другое время или отменялись вовсе. Первые годы брака она исправно ездила к свекрови вместе с мужем, но отношения с матерью мужа никак нельзя было назвать искренними – обе чувствовали фальшь, натянутость, ревность, и обе томились: одна – в ожидании уединения с сыном, другая – стремлением поскорее закончить вынужденный визит и целиком погрузиться в единоличное общение с мужем.
Со временем стало ясно, что визиты свои воскресные Вадим не отменит, а ездить туда Наталье нет никакого смысла. Иногда он брал с собой сына, но с возрастом тот все чаще высказывал признаки раздражения, и Вадим охотно отказался от компании ребенка, продолжая свои еженедельные визиты. Отца к тому времени уже не было в живых, поэтому Вадим брал на себя все мужские обязанности по хозяйству – рынок, помощь в уборке и прочие дела, с которыми, по его мнению, мать одна ни за что бы не справилась.
Семейная жизнь вполне его удовлетворяла. Супруга его была научным работником, у них были приняты содержательные беседы на философские темы, обсуждение политических вопросов, анализ собственных воззрений… Досуг был организован однобоко. Но это, скорее всего, с точки зрения Натальи, поскольку ей хотелось бы больше бывать в обществе. Она любила искусство фотографии, ее привлекали вернисажи, выставки, галереи. Но чаще всего она отправлялась туда одна или с подругами, поскольку идеальный досуг в понимании Вадима выглядел иначе: вечер за чаем, новости у телевизора, краткая беседа с сыном. Изредка выезд на природу. Но это если кто-то из друзей пригласит. Впрочем, никаких антагонизмов, серьезных разногласий и противоречий по каким-либо основополагающим вопросам организации семейной жизни у них не было. Что касается любви, то Вадим никогда не задумывался над этим. Спроси его внезапно: любишь ли ты свою жену? Он, не сомневаясь ни секунды, ответил бы: конечно. А как это – любит? – он самому себе не смог бы объяснить. Скучает? Думает? Стремится домой, чтобы побыть рядом, поговорить? Ну да, наверное. Только при приближении к данному вопросу уверенность пропадала, и он быстро уходил от подобных раздумий.
Вниманием женщин он, можно сказать, был избалован, поскольку девичья молодежно-институтская тусовка не могла не замечать столь интересного молодого человека, каким являлся Вадим, и всячески оказывала ему знаки внимания и делала определенные намеки. Он успел привыкнуть к этой энергии интереса и желания, которой был окружен. Но пребывал в ней постольку-поскольку… Глубоко его милые девушки не задевали, не тревожили и не вызывали той грусти и томления, по наличию которых можно было судить о влюбленности или хотя бы о нежных флюидах, каким характеризуется любой флирт.
Нет, он не был ни влюбчивым, ни ветреным, ни гулящим. Так… Что-то трепетало где-то в тайниках его сердца – ожидание ли страсти или любовной неги – но никогда он не отдавал себе отчета в этом затаенном трепете. Все его амбиции и мечты были сопряжены с работой: научные конференции, публикации, монографии, лекции, подготовка к написанию докторской диссертации. Именно защита докторской открывала доступ к более высокому статусу профессора и даже, возможно, к заведованию кафедрой, что очень даже грело и влекло. Пусть не сейчас, в перспективе… Но тем не менее.
Когда перед ним возникла Надежда, он никак не мог взять в толк, о чем она говорит. Какая-то девочка Аня, временная его ученица, детская влюбленность… Он-то здесь при чем?
– Постойте-постойте! – остановил Вадим словесный поток Надежды. – Пожалуйста, еще раз сначала. Я ничего не понял.
Она замолчала, отчего-то тяжело вздохнула и как будто даже засмущалась:
– Вы извините, я, наверное, отвлекаю вас… Но я волнуюсь за дочь.
– А что с ней? – ошеломленно переспрашивал он, так до конца и не поняв, о ком идет речь.
В какой-то момент Надежда поняла, что ситуация выглядит комично. Наверное, она и вправду что-то напутала. Или Аня напридумывала гораздо больше, чем есть на самом деле, или этот преподаватель что-то скрывает. Но вроде нет, не похоже. Слишком искренне он удивлен, естественен и правдоподобен в своем изумлении. Она вдруг сникла, оборвав саму себя чуть ли не на полуслове, и отвернулась.
