– У тебя такое интересное лицо, – прошептал Иван, прикасаясь пальцами к ее щеке, проводя кончиками пальцев по ее губам.
– Обычное лицо, – возразила Ирина.
– Нет, совсем не обычное. Смотри, на щеке две родинки. Скулы высокие, лоб тоже. Слышала, что это призрак большого ума? – Он запустил обе руки в Ирины шелковистые волосы.
– От большого ума лишь сума да тюрьма? – грустно улыбнулась девушка.
– Поцелуй меня! – попросил Иван, не сводя глаз с ее лица. – Можешь?
Ирина помедлила секунду, а затем поднялась на цыпочки и прикоснулась губами к щеке Ивана, колючей, не бритой уже третий день. Улыбнулась, провела губами по его – не сильно, едва коснувшись, словно случайно. А затем снова – на короткий миг. В третий раз Ирина задержалась чуть дольше, приоткрыла губы и захватила между ними нижнюю губу Ивана. Тот стоял, не шевелясь, сколько мог, но в какой-то момент просто не смог сдержаться, схватил Ирину, притянул к себе и впился в ее губы, раскрыл их одним порывистым движением языка, проник внутрь, провел языком по ее зубам, посмотрел на нее ошалевшим, влюбленным взглядом.
– Ты на вкус – как шоколад.
– Это все из-за мороженого, – рассмеялась Ира.
– Скажи, я могу спросить у тебя кое о чем? – Его голос стал напряжен, а на лице заметны сомнения.
– Спросить можешь, – игриво промурлыкала Ирина, сексуально улыбаясь.
То, что девушка услышала в следующую секунду, она ожидала услышать меньше всего на свете.
– У тебя есть ребенок? – спросил он, касаясь ее губ. Это было – как удар в солнечное сплетение, как падение с обрыва в бурную реку.
На мгновение Ирина потеряла ориентацию, она отпрянула, оттолкнула Ивана руками, отпрыгнула от него, как дикая кошка.
– Да что с тобой?! – закричал Иван, пытаясь схватить ее, удержать.
– Ничего, со мной ничего. С чего ты взял? – пробормотала Ирина, а ее зеленые глаза стали еще темнее, и в их глубине заплясала паника. Она отвела взгляд к окну, чтоб он не заметил. Ей было больно, физически больно.
– Просто мне показалось… ты… и дети… Дашка так хорошо себя вела с тобой. Это бы многое объяснило. Ты знаешь, как с ними обращаться. Меня они никогда не слушаются, уж спать их уложить я точно не могу! – Иван улыбнулся и обернулся, поглядел в коридор, в сторону спальни, где расположились его «чертенята». – А ты явно не впервые это делаешь.
– Не впервые, – призналась Ирина, стараясь унять сердцебиение. – У меня… есть племянница.
Зачем она соврала? Почему так сказала?
– Как ее зовут? – спросил Иван, и снова дрожь в кончиках пальцев.
– Ее зовут Лилей, – ответила она так тихо, что Иван только чудом расслышал.
– Красивое имя. Лилия. Я однажды рисовал букет, он стоял на столе, а была зима, и так холодно, черт! А лилии в букете – у них ведь такой сильный запах, и Наташка бесилась. Чуть не выкинула весь букет. А мне нравился этот запах. Заполняет тебя целиком.
– Нальешь мне вина? – спросила Ирина.
– В конце концов, я же ничего о тебе не знаю. – Иван протянул руку к открытой бутылке. – Столько еще всего впереди…
Он не заметил странного взгляда, который бросила на него Ирина.
Что ей делать теперь? Она не может быть с ним и скрываться от него одновременно. Или может? Или нужно просто развернуться и уйти? Если она останется сейчас, все станет куда сложней.
Разве он не заслужил объяснения?
Все можно исправить, и ничего, что она понятия не имела, как можно такое объяснить, не разрушив при этом ту легкость и небрежность, которая так ей нравилась в их отношениях! Он ведь все поймет, поверит ей, не станет осуждать, не нанесет вреда. Ирина понимала, что можно рассказать все, можно посвятить Ивана Чемезова во все подробности, и тогда Иван – он же хороший человек, – конечно, он захочет помочь ей. Или хотя бы утешить.
Захочет – и не сможет. И все полетит к чертовой матери.
Она смотрела на то, как Чемезов разливает вино, смеется, рассказывает истории из детства – своего и своих детей. Она улыбалась, и кивала, и медленно, размеренно поднимала бокал, и делала вид, что отпивает немного от густого терпкого «Шираза». Два человека – в поле, на зеленой траве. Солнце согревает лицо, и не хочется открывать глаза, так много света. Два незнакомца, для которых все их поцелуи – первые поцелуи. И их объятия – как вода забвения, эликсир, приняв который можно пережить еще один день и, что куда важнее, еще одну ночь – не сойдя с ума.
У Иры был ребенок. Такое, видать, не скроешь. Вот и Иван все понял. Не племянница – дочь с нежным, ароматным именем Лиля.
Ирина дочь пропала за неделю до того, как фирменный поезд помчался из Санкт-Петербурга в Москву – Ира спешила в погоню за призраками, которых так и не удалось поймать.
Тот ужасный день… Сколько ни крутила Ирина в памяти каждую мелочь, свой каждый шаг, каждую мысль или неудачно брошенную фразу – ответов не было, только чудовищное чувство бессилия, беспомощности и вины за то, чего не сделала, за то, что могла бы сделать, что могла бы изменить. Повернуть на другом перекрестке. Пойти другой дорогой. Прожить другую жизнь.
Если копаешься в себе, обязательно накопаешь какую-нибудь мерзость. Какая разница? Самое страшное, что никто так и не понял, что случилось. Лиля испарилась так, словно ее забрали к себе инопланетяне. Как если бы ее вообще никогда не существовало. Полиция не верила в то, что говорила Ирина, смотрела с подозрением на девушку. В конце концов, это она вышла из садика, ведя ребенка за руку, а потом, через час, рассказала неубедительную историю об исчезновении девочки посреди магазина, набитого, между прочим, людьми.
Неубедительная правда.
Зачем ты вообще отдала ее в садик? Тебе нужны были деньги, Саши уже год как не было, а хороший знакомый с факультета предложил работу. Экскурсоводов не так часто набирают, место престижное, хлебное. Маминой пенсии не хватало, старые запасы все почти проели. Хотели продать машину – Ирин маленький «Фольксваген».
Глупость, какая глупость. Если бы знала – лучше бы с голоду умерла.
Лилю отдали в садик пару месяцев назад. Хотели с сентября, но на работу, которую предложили Ирине, нужно было выходить сразу – сезон начинается с мая. А когда будут белые ночи, вообще начнется безумие. Ирина мама уговаривала оставить внучку с ней, но дочь была против: знала, как сложно это – справляться с ребенком в одиночку.
– Хватит и того, что ты будешь с нею вечерами и по выходным, – утешала ее Ирина. – Ей уже четвертый год, общение пойдет на пользу. Знаешь, психологи даже рекомендуют.
– Психологи твои! – проворчала мама. – Им лишь бы денег сорвать. Трепотня одна.
– Посмотрим, как Лиля все это воспримет, – примирительно согласилась Ира.
Дочь восприняла садик позитивно. Отчасти оттого, что действительно засиделась дома. А тут – так много детей, игрушек и карандашей. Лиля, со свойственной ей уверенностью королевы мира, решила, что садик – это такой игрушечный домик, созданный именно для нее, да еще оснащенный специально предназначенными для игр и развлечений детьми и взрослыми. Особенно ей нравились танцевальные классы. На выпускном утреннике в конце мая Лиля, по сути новичок, танцевала в костюме божьей коровки в самом центре «цветника» главную партию.
– Хорошая девочка, – радостно кивали воспитательницы. – Энергичная.
– Это точно! – смеялась Ирина. – Энергии у нее на паровоз бы хватило.
Шумная, смешливая и чем-то действительно похожая на маленькую дочь Чемезова. В тот день Ирина вернулась с работы раньше обычного. Была пятница, и она хотела забрать Лилю, погулять с ней по центру. Зайти в магазин.
Магазин, магазин, магазин.
– С тобой точно все в порядке? – Голос Ивана доносился словно из параллельного мира.
– Я просто устала.
– Ты хочешь есть?
– Мы можем порисовать, если хочешь, – предложила она после секундного раздумья. Ей нравилось оставаться неподвижной, застывать перед внимательным, горячим взглядом Вани Чемезова. Можно было ни о чем не думать. Ничего не решать.
…Они зашли в магазин, большой супермаркет неподалеку от их дома, куда они всегда ходили. Прошли сквозь ряды товаров со скидками, миновали стеллажи с техникой и зависли, как всегда, около разбросанных в беспорядке детских книжек. Лиля схватила книжку-раскраску и принялась ее листать. Ирина отошла на другую сторону стенда, принялась ковыряться в журналах. Она не покупала их, чтобы не тратить лишних денег на ерунду, поэтому тихо читала, заходя в магазин. Нехорошо? Да. Но ведь она ничего не забирала. «Караван историй», «Вокруг света»… Она затруднялась сказать, сколько времени она простояла всего в паре шагов от дочери, с обратной стороны тонкой стойки. Может быть, минуту, может быть – пять.
Она слышала шуршание листов раскраски, детское неразборчивое бормотание – Лиля постоянно говорила себе под нос, продолжая ей одной ведомую игру.
