– У нее от тебя комплексы!
– То есть я виновата в том, что стараюсь сделать из нее хотя бы какое-то подобие девочки, а не коровы!
– Все, мне надоело. Даша, иди ешь! Я разрешаю! – закричал Рома.
Лиза хватала воздух ртом.
Даша зашла на кухню, навалила себе огромную порцию еды и ушла в свою комнату.
– Я запрещаю есть в комнате! Для этого есть столовая! – завопила Лиза, бросилась вслед за дочерью, вырвала у нее из рук тарелку и бросила в мусорное ведро вместе с ее содержимым.
– Истеричка. – Рома забрал компьютер.
Через минуту хлопнули две двери – Даша закрылась в комнате, Рома оделся и ушел, даже не попрощавшись с Полиной.
Лиза плакала.
– Что я делаю не так? Почему это происходит со мной? – Полина не знала, как реагировать на происходящее. Она тоже хотела уйти, но не могла оставить плачущую подругу. – Ведь у тебя точно не так. У тебя нормальная семья. Вадим тебя любит. Он не уходит неизвестно куда на ночь глядя. Вот куда он ушел? Да мне наплевать. Мне даже неинтересно. У тебя нормальные, воспитанные дети, а Дашка хамит, ни во что меня не ставит. Я для нее пустое место или источник наказания. Она меня ненавидит. Я же вижу. Чувствую. Она боится меня. Больше ничего, никаких чувств. Я пыталась, очень старалась быть хорошей матерью. Но она меня не слышит, не видит. Не могу так больше. Я с ними схожу с ума. Разве нормально – ненавидеть собственную дочь и мужа? Они совсем чужие. Дашка мне чужая, совсем. Я ее не чувствую. Мне иногда кажется, что мне ее дали на воспитание. Ну вроде как на время. И скоро она уедет. Мне снится, что я завтра проснусь, и Дашки не будет – ее заберут, а я смогу жить спокойно. Я никому не показываю ее фотографии, ни с кем о ней не говорю – мне стыдно. За то, что у меня дочь такая толстая, страшная и тупая. Вот говорят: для матери ее ребенок – самый красивый, самый умный, самый талантливый. Почему я этого не чувствую? Почему у меня нет этого долбаного материнского взгляда? Полин, Дашка тупая, я не преувеличиваю. Мне иногда ей голову оторвать хочется – она еле соображает. Ее держат в школе только потому, что Рома стал членом попечительского совета. В музыкалке ее оставили, потому что Рома купил школе новый инструмент. Ей ничего не надо, ей неинтересно, понимаешь? Она жирная тупая корова. И чем я должна гордиться? Тем, что у меня дочь такая растет? А Роме все равно. Он… я не знаю, где он, с кем он. Мы даже не живем вместе. Иногда мне кажется, что он приходит домой только ради Дашки. А так бы вообще не приходил. И знаешь, я была бы только рада. Мне было бы так удобнее. Он стал совсем другим. Мне с ним неинтересно. Понимаешь? Вообще ничего общего, как и с Дашкой. Чужой человек, который меня раздражает. Разве у тебя так же с Вадимом? Нет, конечно же, нет. Почему у меня так? Скажи, я совсем сумасшедшая? У нас каждый день скандалы. Рома где-то ходит, иногда не ночует. Наверное, у него есть любовница. А мне наплевать. Понимаешь? Когда они с Дашкой уезжают к Валентине Даниловне, я хотя бы дышать начинаю. Мне хорошо без них. Я даже не скучаю. Я…
– Тебе нужно к врачу. Нужно подумать о себе. Если тебе будет хорошо, то и Даше будет хорошо. Дети чувствуют состояние родителей, – отозвалась Полина.
– Не хочу, ничего не хочу. Я уже была у всех врачей, пила все таблетки. Без толку. Даша чувствует ко мне только ненависть. Хорошо мне не будет. Я забыла, как это бывает, когда хорошо. Понимаешь? Все, я устала бороться. Ты видела – я делала все, что могла. Я старалась. Зачем только, не понимаю. Зачем я вышла замуж за Рому? Ведь могла за любого выйти. Зачем он мне сдался со своей мамашей? И никто не остановил. Я не хотела ребенка, почему я ее родила? Я старалась дать Дашке все, что могу. И ей это не нужно. Я живу с Ромой только ради Даши – он ее отец, он дает ей то, что я не могу. Он платит за ее учебу и гребаную музыкалку. Господи, как мне все надоело! Я пыталась жить не ради себя, ради Дашки. И кому это нужно? Никому. Почему ты меня не остановила? Тогда, когда было еще не поздно?
– Я не могла. И никто не мог.
– Что мне делать? Я хочу развестись.
– Для Дашки это будет тяжело. Она любит отца. И ты сама говорила, что для тебя важно… э… материальное благополучие. Подумай сто раз.
– Я уже двести раз подумала. Каждый день только об этом и думаю. Что ты предлагаешь – продолжать жить ради дочери? Она мне потом спасибо скажет? Ничего она не скажет. Наплюет и разотрет. Я ей не нужна. Я для нее – вселенское зло. Она обожает отца и бабку. Знаешь, как она называет мою маму? «Та бабушка, которая сумасшедшая». Это ей Валентина Даниловна вбила в голову. Господи, за что мне такое? Знаешь, когда я решила развестись? Когда увидела, как Рома с Дашей чистят картошку. Им никто не был нужен. Даша чистила чистилкой, аж пыхтела, а Рома ножом. Они были одним целым, а для меня места не нашлось. Понимаешь? У меня нет с ними ничего общего.
– Надо было встать рядом и пожарить им картошку, – заметила Полина.
– Я знаю. Психолог тоже говорила, что нам нужно совместное занятие. Но я физически не могла заставить себя подойти к ним. И я ненавижу их картошку. Терпеть не могу. Они стояли и ели прямо со сковороды – Рома объявил, что так вкуснее. И Дашка была счастлива, понимаешь? У нее было счастливое лицо. Ей ничего, кроме этой картошки, которую она цапала со сковороды, в жизни не нужно.
– И ты устроила скандал.
– Нет. Я попросила есть как люди, за столом, из тарелок, а не как животные.
– А они продолжали есть.
– Да… Рома еще подмигнул Дашке, мол, ешь, я разрешаю. У меня было только одно желание – вывалить им обоим эту сковороду на головы. Я сойду с ума. Валентина Даниловна права, я стану такой же сумасшедшей, как моя мать.
– Тогда разводись, если решила. Рома хороший отец, будет давать деньги на Дашу.
– Он у меня ее отберет. Ты думаешь, он всегда такой мягкий? Он очень изменился за эти годы. Стал злым, нетерпимым. И жадным. Так странно – всегда легко расставался с деньгами, а сейчас каждую копейку считает. Я всегда ненавидела жадных мужиков, Рома таким не был. Тратил все, что было. На меня никогда не жалел. Сейчас я с ним даже в магазин не могу ездить – он чеки проверяет, следит, как кассирша отбивает, один раз или два. Если я крем покупаю или шампунь, то он аж в лице меняется. Ничего не говорит, но я же вижу – ему жалко. На шампунь жалко. Сегодня утром я увидела, как он доливает воду в моющее средство. Так его мать делает. У меня всегда были свои деньги, его это раздражало, но он молчал. Да я плевать хотела, как он к этому относился. Зачем я уволилась? Думала, что так лучше будет. Для семьи лучше. Это такое унижение. Он мне выдает на хозяйство. Так и говорит – «на хозяйство». Я спросила тут в шутку: а трусы мне можно купить новые, это считается хозяйством? Он обиделся. Ты видишь, до чего я докатилась? Я должна просить у мужа деньги на трусы. Если я только рот раскрою, Дашу он заберет. Ему и не придется ничего делать – она сама решит, что хочет жить с папой. Да еще свекровь руку приложит. И у меня нет сил, никаких сил. Я не выдержу, сорвусь, все испорчу, будет только хуже. И куда мне уходить? К кому? У меня нет сил даже любовника завести. Не хочу, ничего не хочу. У тебя так бывает – когда ничего не хочешь?
Ольга Борисовна держалась на удивление хорошо, можно даже сказать, просто отлично. Память ей уже изменила, но сердце работало исправно. Да еще и таланты открывались – она увлеклась монофонами, которые считала гениальными, и мечтала когда-нибудь издать отдельной брошюрой. Полина принесла Лизе образец творчества:
«Соседка Светлана сживала соседей со свету. Соседи считали Светлану сумасшедшей. Светлана ссорилась с соседями, сводя с ума склоками, сутолоками, скабрезностями. Сумасшедшая Светлана спокойно смотрела сериалы, солила сыроежки и собиралась съехать в соседнее село к сожителю».
– Полина, это нормально? – удивилась Лиза.
– Это очень хорошо. Тренировка памяти, если хочешь. Любая работа мозга идет в плюс. Ты знаешь, что она для меня написала? «Прекрасная Полина, прими поздравления. В прекрасный полдень пожелаю прибавления потомства, процветания!»
– Очень мило, – скривилась Лиза, – тогда я буду вышивать котов и натюрморты. Или рисовать Ван Гога по цифрам – знаешь, есть такие наборы, с кисточками и красками. Тыкаешь кистью в нужный цвет и закрашиваешь контур. Получается ваза с подсолнухами. У моей свекрови вся стена в таких натюрмортах.
– Если тебе это будет нравиться, вышивай, рисуй. Я вот носки вяжу. Хочешь, тебе свяжу? Настоящие, шерстяные.
– Нет, не хочу. Это называется монофоны? Бред какой-то. Как можно потерять память, но знать, что такое монофоны?
– Мне кажется, это тоже из времен ее молодости. Она живет не сейчас, а тогда. Когда она ходила на алексеевскую гимнастику и писала монофоны.
– Никогда про это не слышала, – удивилась Лиза, – так странно, я ничего не знаю о жизни собственной матери. Никогда не спрашивала, а она не рассказывала.
– У нее целая тетрадка с этими монофонами сохранилась. Мне кажется, она всерьез ими увлекалась.
