На беглый взгляд, городок, где они очутились вскоре, ничем не отличался от того, куда привёз их автобус. Но Андрей указал Ивану на отличие. На центральной площади была достопримечательность – древняя прачечная. Она представляла собой осенённый фигурой Мадонны свод с рядами каменных раковин. По стенам в раковины стекали ручейки родниковой воды.
– Тут и сейчас стирают – сказал Андрей. – Так, если кому охота постирать на людях.
– Да… – кивнул Иван. – Мне нравится. – И зашёл в тень свода потрогать мокрые камни. Детская страсть археолога колыхнулась в нём. – У тебя есть чего-нибудь такое? – спросил он, обернувшись. – Платок?
– Постирать охота? – заулыбался Андрей. – Ничего у тебя не выйдет! Для этого надо быть женщиной, родившейся в здешних местах! – объяснил он с гордостью и потянул его за локоть. – Пойдём! Мы сейчас выйдем на такую вертикальную улочку – и там уже до дома три минуты!
Прачечная умилила Ивана. «Ничего не видел, ничего не знаю о мире. А сколько протеста! “Манная каша” выражает осуждение!..» – мысленно бранил он себя.
– Мой дом, – по дороге рассказывал Андрей, – это не просто дом! Странно и нелепо, что его продали иностранцу. Тут жил настоящий герой-антифашист! Спасал евреев, партизанил. Там ещё была большая любовь, но это я потом расскажу. После войны это всё досталось наследнику, но он здесь не жил. А наследники наследника выставили дом на продажу. Мне всё это в агентстве рассказали. Так что вот – угрохал все деньги, и у меня ещё долг. Осваиваться начну не скоро. Но всё равно – главное сделано!
Они спустились по солнечной, вертикальной почти что улице. Случись здесь русская зима – путь вниз превратился бы в трассу для бобслея, заканчивающуюся трамплином в море. Позади домов желтел апельсиновый лес, расположенный ярусами. Перед одной из оград Андрей остановился и, улыбнувшись, ни слова не говоря, отпер деревянную дверь в сад.
Иван увидел маленький дом из местного камня, с плоской средиземноморской крышей и крылечком, в тени которого спрятался каменный умывальник и барельеф Мадонны. «Опять, этот чудесный камень у них повсюду!» – растеряно подумал он. Тут сильный шелест апельсиновой листвы, не многим отличный от шелеста дачных яблонь, охватил его и пронял насквозь.
– Ну, ты, я вижу, рад? – волнуясь, спросил Андрей. – Нравится тебе, я вижу.
Иван кивнул. Он поднялся на крыльцо и, прежде чем войти в дом, долго смотрел на умывальник и барельеф.
В комнате Иван увидел лёгкие кресла в желтую и голубую полоску с размывами, и такие же, с размывами, жёлто-сине-зелёные полосатые занавески. Вдоль стены располагался белый камин и кровать, укрытая синим пледом. Со второго этажа, куда они взобрались по шаткой лестнице, виднелось полукружье моря, а перед ним – спускающийся широкими террасами сад. Прилегающий к дому кусочек сада тоже принадлежал Андрею. За него следовало ежегодно платить налог, но это не смущало хозяина. Как понял Иван, Андрюху и вообще мало заботили предстоящие трудности – он был оголтело рад своей авантюре.
– Пойдём, посмотрим деревья, – сказал Иван, в шелесте листвы чуя свою стихию.
Это был чистый, набожный и вместе с тем отважный сад, земля, исполненная добродетелей. Зимние штормы не мешали ей плодоносить. Хозяева обрабатывали её с молитвами. Иван сел на корточки и потрогал землю. Несмотря на зимний сезон, она оказалась пыльной.
Андрей собрал в пакет осыпавшиеся плоды. Он ещё не обзавелся корзиной.
– Мне даже неудобно перед апельсинами! – сказал он. – Что я их вот так, в пакет! – И как будто в оправдание добавил, – вообще-то они кислые.
Стемнело быстро. Птицы улеглись, забелели игольно-тонкие звёзды. Шелест моря у подножья рощи стал громче.
– Телевизора нет! – похвастался Андрей, когда они возвратились в дом. – Есть ноутбук, но здесь я его не достаю. Давай ужинать? У нас с тобой вино и пирог – плохо ли?
Иван глянул в окно – там, между веток, он сразу увидел звёздочку. Было ещё не поздно, одиннадцать – по московскому, восемь – по местному, но после задержки в аэропорту сознание расплывалось.
– Не хочется есть, – сказал он. – Засыпаю… – и, увидев разочарованную мину Андрея, добавил, – утром. Утром всё расскажешь. Хочешь, встанем в пять?
Андрей рассмеялся и отвёл его спать – на тот самый синий диванчик с пледом, а сам по скрипучей, давно уже аварийной лестнице поднялся наверх.
Когда Иван лёг и веки слиплись, море зашло к нему. Оно обступило постель и натекло в сознание. Иван чувствовал, это был добрый дружественный визит, но ему не хотелось волшебства. Он открыл глаза и повернулся на другой бок – больше море не заходило. И всё-таки, чувство ласкового приёма, осталось. Как будто этот край всем своим ветром, водой и камнем жаждал его симпатии.
Утром, не позднее семи, Иван проснулся, тихонько вышел во тьму и направился вниз по апельсиновым террасам с ответным визитом к морю. Как по лестнице для исполинов, он спускался по ним, иногда задевая кроссовками рыжие мячики, но так и не добрался до берега, потому что в кроне какого-то дерева запела птичка. Иван остановился и прислушался к её голосу. Ему вспомнилось февральское солнышко, воробьи, но он не заскучал. Напротив, захотелось схватить лопату и взрыхлить эту землю – как дома расчистил бы снег. Собрать всё зеленое и оранжевое, что упало и что пока на ветвях, – и корзинами мерить счастье! Если выйдет много корзин – значит счастлив несомненно. Если мало – счастлив чуть-чуть.
«Вот так вы и завоевываете для себя землепашцев! – подумал Иван, проникаясь симпатией к оранжевым деревцам. – А если сесть в лодку и проплыть вдоль скал – то и совсем будет не уехать?»
Он постоял ещё, наблюдая, как понемногу светлеет небо, и прикинул: «Если тут семь, значит у нас десять». Пора было звонить своим.
С обычной тревогой он вызвал домашний номер и уже через пару минут был в курсе, что самочувствие у бабушки с дедушкой сносное, без катастроф. Зато в Москве ночью грянул трескучий мороз! Батареи отопления шпарят, как сумасшедшие, придётся класть на них мокрые полотенца – чтоб не посохли цветы.
«Что за земля! Мороз, батареи – и тут же вам апельсины, море зелёно-розовое…» – думал Иван, простившись с бабушкой и убрав телефон.
Он сошел ещё на несколько великанских ступеней вниз, выбрался на огибавшую террасы крутую тропу и по ней зашагал в городок.
Ему хотелось посмотреть, как очнутся от сна тишайшие улицы. Так приятно, наверно, было бабушке видеть потягивающегося спросонок внучка – давным-давно.
Он двигался по улочке, дающей на просвет золотой слиток моря, и предвкушал открытия. Низенькие дома, «мадонны» над каждой дверью, часовенки, нежные статуи из серого камня, кроны цитрусовых за заборами – всё нравилось ему. В одном из окон, стремительно переместившись в сказку, Иван увидел девушку, склонившуюся с лейкой над цветочным ящиком. Чёрные локоны затеняли опущенное лицо, но лоб и носик были чудесные. Прочь сомнения! Подняться и посвататься! В этих чистых местах нельзя заводить роман. Нужно сразу явиться к родителям и просить руки. И знать, что любишь навеки. Прекрасный обычай!
Тут простая мысль пришла ему в голову. Он подумал: «А ведь место может стать судьбой человека! Поменяешь место – поменяешь и судьбу. Поживёшь здесь – и тобой завладеет любовное настроение, потому только, что оно цветёт здесь наравне с цитрусовыми. Как невозможно не полюбить сад и море – так невозможно не полюбить».
Побродив с полчаса, Иван вернулся к дому Андрея, прошёл мимо крыльца с каменным умывальником и вышел в сад. Круг прогулки замкнулся. «Здесь лёгкий воздух, – мысленно подытожил он. – Идеально для человека, не обременённого чувством долга».
Рассвело. От моря ему навстречу, белея на зелёном и синем, шёл Андрей.
– Я уж думал, ты мне вчера приснился! – крикнул он Ивану, ускорив шаг. – Встаю – тебя нет!
Иван подождал, пока его друг приблизится.
– Я гулял, – сказал он. – Собрал все плоды.
– Что ты имеешь в виду? – заулыбался Андрей. – Какую-нибудь красотищу? Да, этого тут полно! – и вдруг сказал переменившимся голосом. – Послушай-ка, мне надо с тобой поговорить!
– Давай поговорим, – кивнул Иван.
Рядышком они побрели между деревьями.
– Вот и представь… Жил, как человек – бац! – отыскал себе на голову счастье! – начал было Андрей и умолк. – Не знаю даже, как это всё рассказывать… – он оборвал с деревца жёсткий апельсиновый лист, смял и понюхал. – Ну да ладно! Это, кстати, ты мне накаркал, помнишь, в Париже, тостом своим. Так вот, история такая. Юная девочка, продавщица в местной кондитерской. У неё жених – прекрасный добрый парень. Стекольный мастер, художник… Я и не собираюсь конкурировать. Но понимаешь, у меня такое чувство: если не буду жить по соседству – умру. И я решил, что отдам свою жизнь этому месту, где она родилась – природе, людям. А что ещё я могу отдать? И кому – раз ей меня не надо? А мне хочется отдать себя – потому что я себе в тягость. Вот я и решил. Буду здесь работать на земле. Со временем куплю виноградник. Подружусь с соседями. Буду смотреть, какие у неё вырастут дети…
