Он никогда никуда не торопился и в то же время, как никто другой, ценил каждую свободную минуту. Обладая хорошим чувством юмора, Игорь редко улыбался, думая обычно о чем-то своем.
На момент нашей встречи он сидел уже восемь лет. Приговор судьи был страшным и, как во многих случаях, рассчитан на среднюю продолжительность человеческой жизни лет в 150.
Мои отношения с 35-летним Памятником выстраивались медленно и неравномерно, несмотря на, как мне казалось, взаимную симпатию. Наверное, сказывались «краткосрочность» моей 5-летней отсидки, разница в темпераментах и мое категорическое нежелание поддаваться какой-то тюремной дрессуре.
Во время наших нечастых, но «качественных» встреч форт-фиксовский граф Монте-Кристо пытался вправлять мне мозги.
– Пойми Лева, это не пионерский лагерь и не турбаза, хоть все и ходят в шортах и майках. Это самая настоящая тюрьма со своими правилами и всеми вытекающими отсюда последствиями… Мы никогда не узнаем, чего можно ожидать от окружающего нас народа. Будь готов к худшему и всегда держи ухо востро… К тому же не забывай, что ты русский, и по тебе судят обо всех нас. Ты уйдешь из тюрьмы, а уважение к тебе и русским должно остаться.
То, что Форт-Фикс – это не хиханьки с хаханьками и не «пикник на обочине», я с каждым днем понимал все лучше и лучше. Каким-то шестым чувством з/к № 24972-050 начинал предвидеть всевозможные жизненные перевороты, включая и тюремные катаклизмы.
Впервые подобное произошло во время предварительного следствия и усилилось в уединении трехлетнего домашнего ареста.
Будто обладая способностями Нострадамуса, я чувствовал, когда в очередной раз на меня наедет прокурорша или уже в Форте-Фикс, когда случится многодневный «лок даун»[168], закрытие тюрьмы из-за очередного ЧП. В такие моменты все переходы зэков по зоне и корпусам перекрывались, а коридоры и входные двери в барак запирались на ключ.
Как только в спецчасть тюрьмы поступала информация о готовящейся или случившейся многолюдной драке, или когда охрана находила зэковский труп, или когда в больничку приносили полуживое тело, то по нашим коридорам начинали патрулировать спецназ и злобные немецкие овчарки.
Часть историй о тюремных ЧП я впервые услышал именно от Игоря Лива, поэтому, несмотря на некоторое внутреннее сопротивление, я старался прислушиваться к его советам и замечаниям. Тем более что буквально на второй день нашего знакомства Памятник предупредил меня, чтобы в случае каких-либо эксцессов я сразу обращался к нему.
Благо, опыта во всевозможных «разборках и терках» Игорю было не занимать…
…В 1998 году молодой отдел ФБР «по борьбе с евразийской преступностью» (известной широкой общественности под именем «русского» отдела или неширокой – «Отдела С-24») отрапортовал о разгроме знаменитой «бригады Татарина».
Как и в легенде о «Летучем Голландце», главарь организации бесследно исчез. Подобное с ним случалось и раньше, когда он «подельничал» еще с Япончиком-Иваньковым.
К моему новому тюремному товарищу судьба была менее благосклонна – его поймали, арестовали, велели паспорт показать.
Пятнадцать человек, в основном двадцати – двадцатипятилетних головорезов обвинили в серьезных преступлениях: рэкете, грабежах, вымогательстве, похищениях, финансовых махинациях, обмане государства, захвате заложников, мошенничестве и прочая, и прочая, и прочая.
Одним из тех головорезов и был Игорь Лив, приехавший в Америку из Ташкента в 18-летнем возрасте.
Внутри бригады Татарина и вокруг Игоря сплотилась «подбригадка» его друзей, с которыми он вместе бандитствовал по «малолетке» еще в Средней Азии.
В Америке наследники Робин Гуда наезжали в основном на тех, с кем еще недавно совместно прокручивали кое-какие полулегальные гешефты[169]: владельцев магазинов, бизнесменов и даже на «людей в белых халатах».
В Квинсе от зари до зари на группу Татарина работала медицинская поликлиника, обслуживающая «жертв» липовых автомобильных аварий.
Тридцать русских танцовщиц, работавших в стриптиз-клубах Нью-Йорка и Нью-Джерси, платили дань другу Игоря – Витасу, «координатору» проекта.
Трое бандитов были обвинены в убийстве известного русского боксера Корзева.
И т. д., и т. п., и т. д…
«Сдал» неспокойную бригаду попавшийся на пустяке Александр Сличенко – правая рука неуловимого Татарина.
Находясь в спецблоке Нью-Йорского централа Эм-Си-Си, он в течение нескольких месяцев давал показания на нескольких процессах над русской организованной преступностью. Позже за заслуги перед следствием раскаявшийся информатор попал в программу защиты свидетелей.
После разоблачений Сличенко ни Игорь, ни большинство его подельников на суд присяжных не пошли, а подписали стандартные договоры о признании вины. В ответ прокуратура отозвала многие обвинения и оставила лишь серию менее тяжких «преступных сговоров».
Всем русским гангстерам влепили как минимум по 120 месяцев тюрьмы. Многим – значительно больше, а некоторым – пожизненное заключение.
Кажется, было за что…
На воле Памятник носил кличку «Большой Китаец» из-за своих размеров и в силу того, что его родной дедушка был самым настоящим уроженцем Манчжурии.
Тем не менее на жителя Дальнего Востока внук не был похож совершенно и с тюремными китайцами не тусовался. Игорь Лив дружил с Сашей Комарковским и с нетерпением ждал его возвращения с Северной стороны.
Там, на Севере, находился спецотряд, попасть в который было так же невероятно сложно, как поступить в МГИМО. За участие в девятимесячной программе для бывших алкоголиков и наркоманов снималась часть срока.
Молчаливый Лив работал в конторе тюремной фабрики «Юникор»; по вечерам занимался супертяжелой атлетикой, учил языки и много читал.
Что по-настоящему творилось у него внутри, я не знал совершенно. Чужая душа – потемки. Особенно в случае с Игорем Ливом.
В отличие от Большого Китайца другой форт-фиксовский гангстер и криминальный авторитет Зина Малий был открыт обществу и мне, соответственно.
Арест Зиновия Малия и его подельников в 2003 году был преподнесен властями чуть ли не как окончательная и бесповоротная победа над гидрой русско-американской преступности.
Показывая вырезки из газет, Зина рассказывал, что когда в день ареста их выводили из здания ФБР на Федерал-Плаза в Нью-Йорке, менты постарались на славу.
Появление «тройки» и их проход до «черного воронка» снимали десятки телекорреспондентов и криминальных фотографов. Шумиха по всем правилам прокурорского пиара – бить в фанфары об искоренении жуликов и бандитов всех мастей.
Все без исключения правоохранительные агентства ежедневно выпускали и рассылали многочисленные пресс-релизы для местной и общенациональной прессы. Таким образом, осуществлялся наивыгоднейший симбиоз ментов и журналистов.
Для удобства последних вся информация пестрела ужасами, которые так любил читатель и зритель. В результате обывателя подвергали насильственной кормежке, к которой он, как собака Павлова, достаточно быстро привыкал. Половина всех американских новостей составляли сообщения о преступлениях – средних, мелких и малюсеньких. Большая часть промытых мозгов не понимала простой истины: самые страшные преступники, получавшие суперсверхприбыли, как правило, в этих новостях не фигурировали. Они сидели в государственных и правительственных офисах, в совете директоров мультимиллионных монополий и дергали за веревочки послушных марионеток. Посылали людей на войну. Начинали ее из-за нефти. И блюли свои собственные корыстные интересы.
«Капитал» в чистом виде!
С неимоверным трудом, пробивая плотины цензуры, к простому американцу попадали скандальные новости вроде сообщений о пытках в секретных тюрьмах ЦРУ. О которых прекрасно знали первые лица государства. На моих глазах Америка превращалась в весьма и весьма лицемерную страну, отвергающую прогресс во имя бога, а демократию – во имя национальных интересов.
Но это проблема любой сверхдержавы на самом деле.
Чтобы донести настоящую правду до «потребителя» новостей, требовались невероятные усилия, которые часто терпели фиаско.
Я и сам с этим столкнулся.
Из моих интервью в американских СМИ убирались многие скандальные детали, рассказывавшие о нарушении законов моими «жертвами» и свидетелями, а самое главное – самими спецагентами и прокурорами.
Так было с The New York Times, Daily News, CBS, Fox News и ABC. Некоторые собкоры позже извинялись и, как в Союзе, поднимали глаза вверх; некоторые в открытую говорили, что зрителя/слушателя/читателя интересует только «клубничка», а некоторые бросали в лицо, что за «просто так у нас не судят» и что они безгранично верят именно прокурорам.
В таких случаях я вспоминал карикатуру, которую как-то увидел в либеральном журнале «New Yorker». В студии художника в качестве модели сидел милый добрый песик, совсем еще щенок, и играл с мячиком. Однако на мольберте живописца он превращался в старого злобного пса с оскалившейся мордой и капающей от ненависти слюной. Над входом в помещение висела табличка: «Полицейский художник».
