Иван стал готовиться к отъезду.
Марго металась, как птица в клетке.
– Ну куда тебя несет? – каркала Марго. – То армия, то «Зима», только бы из дома. Как будто тебе тут стены говном намазаны.
– Не лезь в чужую жизнь, – посоветовал Иван.
– Где чужая жизнь? Твоя чужая жизнь? – всполошилась Марго. – Что ты такое говоришь? Прислушайся к своим словам.
– А ты прислушайся к моим. Сядь.
– Зачем?
– Сядь и слушай внимательно.
Марго села. Обескураженно смотрела на внука.
– Ты уже сжевала одного? – спросил Иван.
– Кого? – не поняла Марго.
– Своего сына, моего отца. Сжевала и выплюнула. Но тебе мало. За меня принялась. Так вот запомни: этого не будет. Я не дамся.
– Как ты с бабушкой разговариваешь… – одернула Вера.
– А что? Не так? Всю жизнь моим отцом разруливала, как регулировщик. Туда-сюда… Он плакал, спивался, но твоя рука тверда…
– Я хотела как лучше, – растерялась Марго.
– А откуда ты знаешь, как лучше? Ты что, Господь Бог?
Иван вышел в прихожую. Оделся и ушел. Куда? В свою жизнь. В библиотеку или к девушке с журфака.
Марго окаменела, как жена Лота. Потом очнулась. Проговорила:
– Вот… Заслужила…
Марго отправилась в зал Чайковского. На концерт хора имени Свешникова. Это был протест.
Марго решила жить своими интересами, а именно: ходить на концерты, встречаться с подругами, путешествовать. В Болгарию, например.
У нее не было других интересов, кроме интересов семьи. Она вникала в замыслы Александра, поддерживала паникершу Веру, обслуживала мужа, а о внуке – и говорить нечего. Принц. Свет в окне. Она собирала его по капельке, по росинке. И вот он вырос под два метра. И что? Оказывается, все ее усилия были не в ту сторону.
Марго купила с рук билет. Села в двадцатый ряд.
Зал был полон, что странно. Кому сейчас интересен академический хор? А вот интересен.
Дирижер собрал внимание. Хор вытянулся. Напрягся.
– Улетал соловушка далеко, на чужую теплую сторонку… – затянул солист серебряным тенором.
– Надолго прощаюсь с вами, люди, – вплелись альты. – Улетать пора моя настала…
Хор пел чисто и печально, будто отпевал. К глазам подступили слезы. Марго подняла глаза и увидела, что потолок побежал. Стены по бокам стали заваливаться.
Рядом с Марго сидела девушка с нотами на коленях, должно быть, студентка консерватории. Она наклонилась к Марго, тихо спросила:
– Вам плохо?
– Нет, нет… – испугалась Марго.
Она боялась обеспокоить собой, стать нагрузкой. Деликатность – качество настоящего интеллигента. Марго никогда не складывала свои проблемы на чужие плечи. И даже такую проблему, как страх смерти, она не стала ни с кем делить. Оставила при себе. Люди пришли слушать хор, а если она в это время собралась умереть, это ее дело.
– А когда весна проснется, я вернусь к вам с новой песней, – пел хор.
«Я вернусь к вам…» – отпечаталось в сознании Марго, и она полетела в крутящуюся воронку.
Приехала «скорая». Марго отвезли в больницу.
У Александра шло озвучание. Вторая смена. Его долго не подзывали к телефону. Наконец подозвали.
Александр прервал озвучание. Помчался в больницу.
Марго лежала не просто бледная – белая, как стена. Маленькое тело под тонким одеялом.
Александр не мог поверить, что деятельная, красивая Марго и эта белая седая старушка – одно.
– Ты поправишься, – убеждал Александр. – Сейчас в Америке появились новые лекарства. Я скажу Егорычеву, он привезет.
– У меня инсульт? – спросила Марго.
– Да. Но у тебя хороший инсульт. Я говорил с врачом.
Марго улыбнулась краем рта:
– Я не боюсь. Мне уже семьдесят шесть лет. Среднеправительственный возраст.
Все советское правительство доживало именно до этого возраста, несмотря на элитную медицину и суперпитание. Значит, больше не положено. Во всяком случае, нескромно.
– Сара жила до ста двадцати, – напомнил Александр.
– Какая Сара?
– Жена Авраама. Наша праматерь. А Моисей жил четыреста лет.
Марго не ответила. Потом проговорила:
– Я сжевала твою жизнь… Если хочешь, женись на Лене.
– Поздно. Я ее передержал.
– Ты еще не старый. Пятьдесят лет для мужчины – это расцвет.
– Не думай об этом. Отдыхай.
Марго закрыла глаза.
– Я завтра приеду, – пообещал Александр.
Александр вернулся на студию. Надо было закончить озвучание.
Марго осталась одна. Стала думать о том, что с ней произошло. Больше всего на свете она боялась – не смерти, нет. Она боялась «сесть в угол», как говорила дворничиха Дуся. Это значило оказаться парализованной, стать обузой для своих близких. Они, конечно, будут сочувствовать, не сдадут в богадельню, но качество их жизни ухудшится резко. Какая жизнь, когда в доме лежачий больной… Все сгрузят на Веру. Ей придется быть кухаркой, горничной, народной артисткой, медсестрой и сиделкой. Не много ли… Вышла бы в свое время замуж за генерала, носила бы каракулевую шубу. Так нет… Вклячилась в мальчишку на десять лет моложе, и в результате – ни одного светлого дня. Бедная Вера. И Александр бедный. Она вмешивалась, выстраивала его судьбу по своему разумению, и в результате три несчастных человека: Александр, Вера и Лена.
Иван сам по себе. Отдельный человек. Бабка ему не нужна. Ему, молодому, неинтересен опыт через поколение. Ему вообще не нужен ничей опыт. Он открывает свой мир.
Бог сжалился над Марго и отзывает ее из командировки. Если она не может больше служить своим близким, то и себе она тоже не нужна.
Было много хорошего, много любви. Александр и Ваня – они как солнцем заливали ее жизнь. И ей казалось: именно от любви лопнул сосуд в мозгу. И именно любовь залила жизненно важные центры.
В ушах возникло напряжение. Запел хор. Но откуда здесь хор? Или это гудят водопроводные трубы?..
Прощание с Марго проходило в актовом зале музыкального училища. Это было ее последнее место работы.
Марго буквально утопала в цветах. Лежала спокойная, седая и красивая. Ее знали и любили. И прощались не с телом, а именно с Марго – талантливой и недооцененной.
Вера – в черной накидке из вологодских кружев – сама скорбь. Она искренне скорбела, но и благодарила судьбу. Марго правильно сделала, что умерла. Марго все и всегда делала правильно.
Вера стояла у гроба, потом куда-то отходила и снова возвращалась. На ней была куча обязательств: транспорт, кладбище, поминки.
Александр не верил, что Марго больше нет. Он, конечно, видел гроб и мертвое лицо, но не осознавал, что это – правда. Потому что, если поверить, надо немедленно взвыть и застрелиться.
Второй режиссер Алик Пахомов со страхом поглядывал на Александра. Он боялся, что Александр взвоет и застрелится у всех на глазах.
Александр встретился глазами с Аликом и неожиданно подмигнул ему. Алик удивился. Мастер нуждался в поддержке, а он сам поддерживает соратников. Снимает пафос трагизма. Алик отошел в сторону и позвонил сценаристке Лене.
– Как он? – спросила Лена.
– Он мне подмигнул, – ответил Алик.
– Понятно… – отозвалась Лена.
Она понимала не только в его фильмах, но и в нем самом.
Лена на похороны не пришла. Марго – это территория Веры, и она не хотела мешать.
Иван на похороны бабушки не приехал. Станция «Зима» – не ближний свет. Вера не настаивала. Марго все равно нет. А то, что в гробу, – это не Марго. Пусть запомнит бабушку живой.
Поздно ночью, после поминок, Александр приехал к дому Лены.
Лена не села в машину. Они стояли под звездами.
– Меня мучают две вещи, – говорил Александр. – Первое: испытывала ли она предсмертные муки? Было ли ей больно? И второе: было ли ей страшно? Боль и страх. Я все время думаю: вдруг ее охватил смертный ужас, она стала искать меня глазами, а вокруг больничные стены, все чужое. Зачем я ушел на это чертово озвучание? Как будто на другой день нельзя озвучить. Или вообще не озвучивать. Будь проклято это кино.
Лена молчала. Потом сказала:
– С тобой жить нельзя. И умереть нельзя.
Александр рассчитывал, что Лена его утешит. Найдет какие-то слова. Все-таки писатель. Слов много знает. Но Лена почему-то не захотела утешить. Сказала злую правду. Кому она нужна в такие минуты…
Время шло. Дни наматывались один на другой, как клубок ниток. Александру не становилось легче. Наоборот. Тоска по Марго усиливалась. Становилась непереносимой.
– Сунь руку в огонь, – советовала Вера. – Физическая боль перебьет душевную.
Этот рецепт Вера вычитала в романе у Маркеса «Сто лет одиночества».
Александр вначале не обратил внимания на дурацкий совет своей жены. Потом поразмыслил: зачем жечь руку, когда можно сделать необходимую операцию.
Александру давно советовали вырезать желчный пузырь, забитый камнями. Александр все не мог найти время для операции, да и что за удовольствие: ложиться под нож. А сейчас – самое время под нож. Страх перед операцией, сама операция, наркоз, швы – все это оттянет его от боли душевной. Он будет бороться, выживать и выздоравливать. Выплывать в другие воды.
