2 августа 1949 года. г. Рославль
Инуська! Любимая!
Я уже написал и отправил тебе сегодня одно письмо. В нем я сказал тебе, что все мои дела идут успешно, выше моих ожиданий и что только с твоими письмами – ниже их.
А теперь я спешу исправиться и от всей души передать тебе самое большое спасибо за три твоих письма, которые я сейчас получил на почте.
Инка! Я так рад им! Как я их много и долго ждал! Как мне хорошо сейчас сидеть и перечитывать их уже не знаю – в который раз!
Мне радостно видеть твое беспокойство обо мне. Теперь ты уже знаешь, что у меня все хорошо, и не будешь так беспокоиться обо мне.
Наши общие планы относительно моего приезда к тебе, по-видимому, сбудутся вскоре после получения тобой этого письма. А, может быть, и раньше. За твое хорошее лечение я очень рад, а за твою хандру тебе влетит от меня, так и знай!
К моему возвращению, а оно не за горами, ты должна поправиться до 57 кг в весе. Приеду – сам буду делать тебе не только общий, но и всесторонний осмотр. Имей в виду1
Еще раз спасибо за письма. Больше их не пиши, скоро встретимся. Крепко обнимаю и целую много раз. Всегда любящий лишь одну тебя и всегда только твой – Борис.
* * *
1 августа 1949 года
– Как я люблю
Глубину твоих ласковых глаз,
Как я хочу
К ним прижаться сейчас губами… –
Боренька! Здравствуй, мое солнышко, моя радость!
Вчера я не написала тебе письма, т. к. приезжали мои родители, и я целый день провела с ними, а вечером смотрела фильм «Сталинградская битва».
Вернулась уже в первом часу и сразу легла спать. Но как я была счастлива, что наконец-то держала в руках твои первые письма! Ты должен понимать меня, мое одиночество, мое желание поскорее получить от тебя весточку, мое волнение за твои дела, за благополучную дорогу, за все-все!
Твои письма влили в меня силы. Я совсем ожила с их получением. Я еще раз получила подтверждение моих пожеланий, узнала, что ты так же, как и я, скучаешь обо мне, помнишь меня… Что тебе доставляет удовольствие пользоваться моими вещами, которые я дала тебе в дорогу. Разве все это не должно меня радовать?
Очень хочется, Борик, получить твое письмо с места. В нем ты обещал описать свои дорожные впечатления. Жаль, что ты безрезультатно пытался дозвониться ко мне перед отъездом. Но ты все равно не застал бы меня, так как я вернулась из твоего города только в 2 часа ночи, а ты в это время был уже далеко в пути.
А я так скучаю здесь без телефона! Вернее, не без телефона, их здесь хватает, а без возможности поговорить с тобой, узнать о твоих делах, так. Как мы делали это раньше.
Я чувствую себя хорошо, не волнуйся! Вчера утром взвешивалась. За 8 дней я поправилась на 1,9 кг, так что можешь поздравить меня, значит мое лечение идет мне на пользу.
Сейчас уже первый час ночи, буду спать. А ты не скучай, не беспокойся за меня. Помни, что все твои пожелания исполнятся, и все у нас будет хорошо…
* * *
2 августа 1949 года
– … Тайна дум моих глубока,
Как туман, что вдали встает,
Грудь мою съедает тоска,
Вкруг – простор серебряных вод…-
(М. Ауэзов. «Абай»)
Боренька! Любимый мой!
Очень жду твоих писем уже сюда, но их все нет. Ты чувствуешь, как я скучаю здесь, т. к. каждый день пишу и пишу тебе письма, независимо от того, получаю твои или нет…
… Мне кажется, что мы очень давно не видели друг друга, а на самом деле – только 15 дней. А разве это мало?…
* * *
4 августа 1949 года
Боренька! Любимый мой!
До конца твоей поездки еще 29 дней, а я уже начинаю ждать твоего возвращения. Я еще не читала твоих писем с места, но знаю, что два письма от тебя за 25 и 26 июля лежат дома, поэтому я пока не знаю твоих планов на будущее. Но мне почему-то кажется, что ты должен уже скоро приехать.
Неужели мое сердце обманывает меня? Я уже не пишу тебе писем «до востребования», а пишу на твою п/п.
Не хочу думать ничего плохого, хотя иногда лезет в голову всякая ерунда. Верю, что мы скоро встретимся. Твоих писем что-то опять нет. Не хочу верить, что у тебя что-то случилось, просто они задержались где-то в дороге.
– А сердце болит и болит у меня,
Как будто с ним год не видалась! —
* * *
8 августа 1949 года
Боренька! Любимый мой!
Сегодня родители привезли мне целых пять твоих писем! Только что кончила их читать. А ты боялся, что я только через месяц их получу, а мне их каждую неделю регулярно доставляют.
… Сейчас буду вторично перечитывать твои письма и попутно отвечать или спрашивать….
… Я уже больше не пишу о том, как я хочу поскорее увидеть тебя. А твое письмо за 29.07 заставило меня призадуматься, т. к. в нем ты сообщаешь, что твои дела затягиваются, и даже ты начинаешь беспокоиться за благополучный исход. А в письме за 30.07 – вообще ни одного слова о делах.
Еще раз перечитала все твои письма, а душа осталась неспокойной.
У меня для отдыха осталась одна неделя. 16-го вечером я уже уеду домой. Обидно, что отпуск прошел не так, как хотелось. А потом опять начнется работа, опять эти редкие, долгожданные встречи… И кто знает, когда нам приведется встретится теперь…
За меня не беспокойся, и помни, что ни при каких обстоятельствах я не позволю себе ничего лишнего. О некоторых эпизодах я напишу тебе завтра. А сейчас – спокойной ночи! …
0 час. 52 мин. 09.08.49 г.
Здесь в письмах просматривается двухнедельный перерыв, который, видимо, соответствовал возвращению папы из Рославля и совместному отдыху сначала с мамой в санатории в Бад-Эльстере, а вторую неделю – дома у мамы. Значит, им все-таки удалось отдохнуть вместе, и все подробности поездки они обсудили наедине, так что и это останется их тайной.
Следующие письма датированы уже концом августа.
23 августа 1949 года
Инусенька! Родная моя кукла!
Вот и прошел наш отпуск, за который мы так беспокоились и переживали. Снова остались позади уже не только моя командировка, но и наша встреча после нее, и все проведенные вместе дни. Впереди опять расставание и снова ожидание новой встречи.
Оставляя свой дом, я уезжаю с самыми хорошими мыслями о нем и всей вашей семье. Мне хочется от всего сердца поблагодарить нашу дорогую мамашу за ее заботу обо мне, за внимание, за родительскую ласку и то бережное отношение к нам обоим, которым она окружала нас все эти дни.
Мне немножко неудобно. Что мы так мало были с ней вместе и этим, конечно, обижали и ее и папашу. Но они простят нас и поймут. Ведь нам всегда хотелось быть только вдвоем.
Мы так привыкли за эти дни быть вместе, что теперь нам еще труднее будет пережить разлуку. В облегчение этого мне хочется сказать, что это будут уже последние разлуки перед нашим общим счастьем. Пережить их поможет наша уверенность друг в друге, наша большая любовь.
Я знаю, родная, что тебе будет очень больно читать эти строчки и думать, что меня здесь уже нет, и что придя домой с работы, тебе уже не удастся помучить своего киндеренка. Мне нисколько не легче твоего… Надо в горестях окрепнуть, словно каменный утес.
Не грусти, не мучай себя. Не беспокойся о нашей дружбе, не думай ничего лишнего. Все будет хорошо.
А я буду вспоминать наш общий отдых, Бад-Эльстер, твою семью, тебя и все наше.
Уезжаю. Всегда только твой – Борис.
9.30, г. Хемниц
P.S. Нашу маму я полюбил как свою родную, и буду счастлив, если обрету право беспокоиться о ней так же, как она умеет это делать по отношению ко всем нам и ко мне.
С папой мне никогда не приходилось ни о чем разговаривать близко, поэтому прости, если я скажу, что мое последнее пребывание совсем мало сблизило меня с ним.
Б. Орехов.
* * *
23 августа 1849 года
Боренька! Родной мой!
Прошло только 2 часа, как ты уехал, а я уже места себе не могу найти.
Проводив тебя, я зашла к себе в комнату, где уже сидела мама. Передо мной встала картина нашего прощания, вспомнились дни, проведенные в этой комнате вместе с тобой, и стало так грустно… захотелось броситься на диван, уткнуться в подушку и все-все мысли и чувства направить к тебе…
А тут мама говорит:
– Ну, теперь тебе бежать уже некуда. Осталась с тобой только одна я.
Казалось, она не сказала ничего особенного. Может быть, это были даже слова утешения, но почему-то они явились толчком для моих нервов, которые не выдержали дальнейшего напряжения, и я расплакалась, уткнувшись в ее плечо. А ее последующие уговоры произвели обратное действие. Сейчас я уже успокоилась немного, рабочий день кончается, а как будет дома – не знаю. Когда ты сел в машину, мне так захотелось обнять тебя, нет, даже не обнять, а задушить, а ты сидел и не чувствовал, что твоя жизнь висела на волоске, и только потому, что шофер слишком быстро тронул машину, ты остался жив!
Да-да! Не смейся! Ведь ты не чувствуешь и того, что мне хочется как ребенку расплакаться, когда у него отнимают любимую куклу или игрушку.
