В Курортном Игорь отвез Бориса домой, а сам заехал к Лёхе. С удивлением обнаружил, что брат в розовом передничке жарит котлетки. Прежде такого не бывало.
– Игорёшка, залетай, на котлетки нападай! – прогорланил тот, увидев Игоря. – Шарик, а ты – пошел вон! Я позову тебя, давай-давай!…
Пятясь задом, афган покинул кухню, но улегся прямо за дверью, не упуская контроль над ситуацией.
– Дети с няней у бабушки, но завтра приедут, а тогда готовить будет некогда. Слушай, по хозяйству столько хлопот! И как Алёнка справлялась?!
Яновы разлили принесенный Игорем коньячок по бокальчикам, помянули покойницу. Разговор крутился вокруг Лёхиной семьи, быта и жизни.
После второго тоста – за детей – Лёха спросил:
– Значит, Алёну по ошибке убил первый муж этой твоей Евы?
Игорь знал, что брат только и думал об этом, но из деликатности не решился заговорить сразу. Янов подробно рассказал обо всех деталях дела.
– Так, значит… – пригорюнился Лёха, опрокинув в рот бокальчик. – Видишь, как получилось – Алёна мне через тебя досталась, а ты через меня получил Еву. Если бы я тогда не разругался с женой, она б не ушла, Корда убил бы Еву и ты бы с ней не познакомился.
– Все случается так, как и должно случиться.
Мобильник Игоря подал голос.
– Игорь, – звонила женщина, чей голос Янов не узнал. – Это Наташа, помните? Вы со мной ужинали. Я знаю, что вы в Курортном, мне Ева сказала. А я как раз еду в санаторий. Давайте с вами встретимся? Ева разрешила мне иногда пользоваться вашей помощью.
– Знаете, это неудачная мысль, – ответил пьяноватый Янов. – Ева не может мной распоряжаться, я – не вещь. Всего доброго.
Он прервал разговор, но беспокойство, возникшее после вчерашних слов Евы, встрепенулось.
Брат звякнул своим бокальчиком по бокальчику Игоря.
– Игорешка, ты чего сник? Ну, давай, накатим!
Смотрю из автобуса на удаляющуюся фигуру Игоря. Он выглядит большим, сильным, независимым, неуязвимым, но очень несчастным. Сдвинуты брови, глаза в глубокой тени, напряжены мышцы вокруг рта, сжаты кулаки. Мой любимый исчезает в дали, в тумане, во времени. Лучше уж так. Я не переживу потери тебя, Игорёк!
Мне следует думать о новой жизни – будто смеха ради, тринадцатой.
Ейск похож на Краснодар. В некоторых домах и промышленных сооружениях чувствуется основательность и изящество позапрошлого столетия. Мне нравится, что для курорта этот город слишком уютный, а для делового центра – слишком милый. Мне нравится зелень Азовского моря, его игрушечность. Нравятся люди, ритм города, порт, воздух. Тут хорошо.
Первая составляющая новой жизни – красота – обнаружена. Это море.
Проходит почти месяц, пока я въезжаю в обстановку. Мне сложно после того, что произошло в проклятом, проклятом Гродине. Хочется забыть, но это невозможно. Звонит Игорь, звонит Маша, звонит Наташа, звонит Селена – единственная, чьи звонки мне необходимы.
Игорь почти ничего не рассказывает, иногда он пьян, иногда устал до беспамятства и хочет услышать мой голос, чтобы суметь уснуть. У них в Курортном теперь повышены требования к безопасности – государство развивает отдых и туризм в регионе, а отдуваться приходится правоохранительным органам. А уж убойный отдел и вовсе на передовой: расследования любого дела должно происходить моментально. Я сочувствую его усталости, рассказываю о своих делах, ощущая себя безумно далекой от Игоря.
Маша звонит не реже Игоря. Она рассказывает о Вэле, лежащем в коме, видимо, уже без всяких перспектив. Рассказывает о своем сыне в Германии – как он хорошо и сыто живет. Маша восхищена тамошним уровнем жизни, достатком, культурой в бытовом смысле. Очень скучно слушать – еда, одежда, техника и вежливость прохожих мало интересны. Советую и ей уехать в Фатерлянд, но она не желает – мол, там бывший, он решит, что Маша приехала ему на шею, а она ничего от него не хочет, и все такое. Притом страдания о Неметчине не прекращаются.
Селена не приезжает. Говорит, что должна найти Диму, а единственная ниточка – отец. Девочка надеется, что Вэл придет в себя и расскажет, что за женщина звонила Диме с телефона, зарегистрированного на Вела, и тогда удастся найти Сашиного сына. Я тоже часто думаю – что же случилось, и нельзя ли предпринять еще что-нибудь в плане его поисков. Только опыт в этих делах у меня никакой. Да и Янов контролирует ситуацию: объявил Диму в розыск, отслеживает оперативную информацию по пропавшим людям, по обнаруженным – только не это! – телам. Он сумел связаться с родственниками Димы в Польше. Они его не видели, пообещали сообщить, если он объявится.
Позвонила Наташа. Пожаловалась, что Игорь не захотел с ней встретиться. Как будто он обязан. Такая настырная!
Прошло почти два месяца после маминого отъезда, когда случилось чудо.
Одним ранним утром пришел Дима. Совершенно не так, как я ожидала. Спросоня открыв дверь, я тупо уставилась на него – приснился или нет?
– Лена, я вернулся! Знаешь, оказалось, что моя мама жива!
– Почему же ты не звонил? – спросила я и бросилась ему на шею.
Дима вкусно пахнул морозом, снегом, улицей. Его куртка оставалась холодной – я поежилась. Дима расстегнул молнию, шагнул в комнату, продолжая обнимать меня, прижимать, целовать. Кое-как мы захлопнули дверь…
Его появление казалось невероятным счастьем, радостью, которая уже не ожидалась. Мы целовались, я даже немного плакала, он – сцеловывал мои слезы, убеждая, что все хорошо.
Вот тогда-то я и узнала, что такое страсть, физическая любовь. Уже никогда в будущем я не соглашусь на обычный секс – не имеет смысла. Если любишь, то все иначе: ты и понимаешь, что происходит, и не понимаешь. Ты и счастлив, и безумен, и уже теряешь, и снова обретаешь. Мысли заменены чувствами, слова – прикосновениями и объятиями. Смех и слезы сливаются в единое. И ты счастлив, благодарен, готов отдавать, радовать того, кто дарит тебе это счастье, в удесятеренном объеме…
– Ты только доверяй мне и все будет хорошо, – попросил Дима.
Сидя на полу гостиной, на бабушкином древнем ковре, мы ели колбасу, сыр, пили кофе и кормили друг друга шоколадом.
– Так что же произошло?..
– Я нашел маму! – его руки – в одной зажат кусок колбасы, в другой тает кусок шоколада – опустились. – Она очень больна, в жутком состоянии. Твой отец, оказывается, помогал ей некоторое время, но бросил ее. Кому нужен инвалид! Ей было нечего есть, ведь пенсия у нее мизерная.
– Но ты говорил, что она умерла в психиатрической больнице!
– Тот доктор, Ищенко, что написал книгу о своих врачебных подвигах – садист, лжец и аферист. Сначала он проводил над мамой жестокие опыты – накачивал ее непроверенными препаратами, отчего она чуть не умерла. Потом истязал ее, заставляя признаваться в самых разных вещах – сексуальных извращениях, попытках убийства. В итоге он стал профессором, написал книгу, прославился, а маму выдворил из больницы, решив, что больше она ему не нужна. Ищенко оформил документы, якобы мама умерла, а сам дал ей паспорт умершей, по-настоящему одинокой женщины ее возраста. Мама и живет под ее именем. Потому я и не смог ее найти прежде.
– А кто же тогда настраивал тебя убить мою маму?
– Не знаю. Мама не писала мне прощального письма, потому что не травилась. Мы с ней решили, что это…
– Мой отец?
Дима смутился.
– Да, мы так подумали…
Пришлось рассказать, что мой папа совершил попытку самоубийства, разыграв, будто убить его хотела моя мама. Дима изумился до крайней степени.
– Почему ты не звонил?
– Не мог! Связи в мамином поселке под Гродиным нет. И еще она умолила не выдавать ее и провести с ней какое-то время. Я безумно люблю ее. Прости меня…
– Убить тебя готова! – ответила я вполне серьезно. – Ну, да ладно. Янов тебя искал, с ног сбился. Мама переживает. Ты же сын Александра Даниловича, не чужой.
– Слушай, мне так жаль, что я вызвал такую панику! Но скоро мы всем раскроем правду. Только давай, ты поедешь со мной к маме? Никому не рассказывай пока об этом. Мама еще не готова, чтобы о ней все узнали. И я прошу – помоги мне вылечить маму!
– Как?
– Расскажу, когда мы приедем к маме. Поехали!
– Но если я маму не предупрежу, она с ума сойдет!
Он положил на поднос колбасу и шоколад, обнял меня, стараясь не касаться липкими пальцами. От его поцелуя мои щеки просто запылали.
– Клянусь тебе, все будет хорошо! – сказал Дима. – Я люблю тебя…
Наступил декабрь. Снега в Ейске почти нет – от моря продолжает исходить слабое тепло. Зима без снега кажется мне убогой, но я все равно хорошо чувствую себя в этом городе. Иду по набережной, вдыхаю соленый холодный воздух, мечтаю, как буду валяться на пляже с Селеной, как буду плавать, загорю…
