– И чему тебя только в институте учили? – удивлялась Люба.
– Меня учили строить самолеты! – парировал муж.
– Но ведь здесь легче…
– Правильно! Поэтому я и не буду утруждать перепланировкой мои светлые мозги! Эта квартира того не стоит.
Ну да, того не стоит. Наверное. Люба в которой раз поразилась спокойствию мужа и взяла обустройство неудобной квартиры в свои сильные руки. Молодая женщина купила десять метров мебельной ткани спокойной расцветки, вызвала из службы быта мужика, который, разделив в уме непомерно большую комнату на три части, закрепил рельс на потолке. Две трети комнаты теперь служили гостиной, а одна треть – спальней. Все равно все было слегка бестолково и со странной геометрией; тем не менее у каждого появился свой уголок. От Леши жена получила снисходительную благодарность:
– Ну вот, и при чем тут мое техническое образование. В конце концов, я закончил не швейный техникум.
Действительно, подумала Люба, не швейный. Можно подумать, что она портниха. Ну да ладно, во всяком случае молодая семья теперь обладала хорошей, можно даже сказать, престижной квартирой практически в центре Москвы. Привилегия коренных москвичей с их бесконечными дядями, тетями, которые, отходя в мир иной, иной раз успевают переписать свои богатства в виде жилплощади на не очень-то удачливых племянников. Ситуация Глебовых не была исключением, и Люба старалась гасить вспышки своего недовольства, с благодарностью поминая безвременно ушедшего в небытие Лешиного дядю. До этого молодые жили с Любиной мамой и младшим братом. В той квартире и Юлечка родилась.
А вообще-то Глебовы были нормальной современной семьей. Юля училась во втором классе, родители работали. Вечерами родители прочитывали поочередно какие-нибудь хорошие книги, и все вместе читали «Волшебника изумрудного города». Как правило, их взгляды на прочитанное совпадали. Нравились им одни и те же фильмы. Кроме того, и Леша, и Люба скептически относились к классической музыке, но оба любили джаз.
Относительно домашних животных они договорились еще в начале своей семейной жизни, как они считали, раз и навсегда. Жить в Москве и завести собаку-кошку – издевательство над животными. С какой стати бедные животинки должны путаться под ногами, ютиться в тесных и душных помещениях. Что это за жизнь? Нет, нет и нет. Никогда! Это было общим мнением родителей.
В свое время Юлька просила хотя бы хомячков. Больших трудов стоило уговорить ребенка отказаться от этой идеи, ссылаясь на запах и необходимость постоянной уборки. Последнюю точку в затянувшихся переговорах поставил рассказ одноклассницы Юльки – Арины, которая со слезами рассказала, как их хомяк-мама сожрала свое потомство. Юлька долго плакала, отказываясь верить.
– А мы и не будем верить. Арине это показалось. Но на всякий случай хомячков покупать не станем. Ни к чему нам эти страсти-мордасти.
На этом все и согласились, и жили счастливо. У всех свои заботы. Школа, продленка, маршрут работа-дом. Вечером у Любы стирка, готовка, у Юли – уроки, на Леше – глажка-пылесос и тоже уроки. День за днем. Обычная московская семья. Выходные начинались с генеральной уборки, потом шли вместе на рынок закупать продукты на неделю, обязательная прогулка всей семье. Вечерами смотрели телевизор и читали книги. Иногда что-то читали вместе. Обычно это происходило так:
– Пап, почитаешь?
– Давай!
Люба очень любила такие вот воскресные вечера. Как правило, она тут же откладывала другие дела, брала в руки вязание и вместе с Юлей с удовольствием слушала любимого всеми Алексея Алексина. Сначала читали, потом обсуждали.
Она даже не хотела второго ребенка. Им было хорошо втроем.
Юлька подросла, и можно жить друг для друга.
Люба с Юлей смотрели на ярко-зеленого маленького возмутителя спокойствия и не знали, что делать.
Леша присвистнул:
– А кто ж ты, дорогой друг?
– Сам кто такой, дурак вонючий! – вдруг что есть силы заорала птица.
Лешка разинул рот от возмущения, Люба тут же велела:
– Юля, выйди.
– А чего это я должна… – девочка не успела договорить. Ее перебил хриплый голос попугая:
– Должна! Ты мне теперь всю жизнь должна. Давай наливай!
Люба с Лешей переглянулись.
– О! Тут дело не простое!
– Подожди, я сбегаю к Матвеевне на первый этаж. У них вроде клетка от канарейки была, – и Люба, поменяв тапки на уличные туфли, понеслась вниз по лестнице.
Через час беготни со стремянками и швабрами семье удалось-таки затолкать попугая в клетку.
Взмыленный Лешка закрыл дверцу на крючок. Все это время птица орала как ненормальная:
– В клетку, да? В каталажку? Дармоеды!
А после того, как поняла, что сопротивляться бесполезно, вдруг мирно проговорила:
– А давайте выпьем! Закуска есть? А давайте выпьем? Или ты мне не товарищ?
– Звать-то тебя как? Как пить-то, не познакомившись? – Леша плюхнулся на диван без сил.
– Кеша я! – бодро представилась птица. – А давайте выпьем!
В эту ночь никто из Глебовых не спал. Кеша всю ночь истошно голосил, предлагая выпить.
Утром в дверь позвонила Матвеевна с первого этажа. Видимо, решила проверить, по какому назначению Глебовы используют дорогую ее сердцу клетку.
– Кто пришел? Это ты, карга старая? – прищурившись, проорал попугай, на этот раз басом. – А ну хромай отсюдова. Ишь, нарисовалась. Может, взаймы надо? А выкуси.
– Что это у вас? – обалдело спросила пожилая женщина.
– Это у нас в клетке такое чудо.
– Так накройте его. Одеяло есть какое или платок?
Люба вытащила из шкафа большую павлово-посадскую шаль свекольного цвета, с красивым узором из розовых и зеленых огурцов. Кеша затих в тот же момент.
– Это надо, голосистый какой. Всю ночь спать не давал! – Матвеевна присела к столу. – Я думала, может, гости? Только никогда к вам такие матерщинники не приходили, господи прости. Это ж надо, сколько слов эта божья птичка знает. А на вид – махонькая такая.
Леша, завязывая ботинки, тряхнул головой:
– И не говорите, он постоянно разговаривает разными голосами. Бывает же такое. Вероника Матвеевна, вы не слышали, может, кто ищет?
– Ну, в нашем подъезде такого точно нет. У нас вроде люди интеллигентные живут. Этот же, прям, от алкаша какого сбежал. А вы объявления повесьте, может, кто отыщется.
Люба на работе подготовила с десяток листовок и по пути домой расклеила на всех соседних домах.
«Найден волнистый попугайчик, ярко-зеленый, зовут Кеша. Много разговаривает».
Хотела еще прибавить «активно ругается матом», но не знала, а можно ли вообще писать такие вещи.
Из-за этой расклейки домой пришла последней. Леша с Юлькой сидели перед клеткой, а Кеша давал концерт:
– Чего уставились? Может, вам делать нечего? А может, выпьем? Это кто пришел? У, старая карга! Давай, хромай отсюдова!
– Мам, смотри какой умный, – Юля выбежала в коридор, услышав поворачивающийся в замке ключ. – Сразу понял, что это ты пришла.
– А это ты как определила, потому что он про хромую каргу кричал?
– При чем здесь карга?! Это он так всех женщин называет. А мужчин – «паразит сраный»! – довольная Юля произнесла совершенно нехарактерное для нее слово, хитро посматривая на мать. Мол, это же не ее слова, а просто повторила дословно; интересно, будут ее ругать или нет.
– Леша, – истерично закричала Люба, – немедленно накрой это чудовище.
Леша вышел встретить жену, помог ей снять пальто.
– Да ладно! Ты только послушай, что он говорит. Я вроде с мужиками тоже в баню хожу, но таких длинных выражений никогда не слышал. Это ж песня. Прям записывать за этим Кешей нужно.
– Засранцы! Куда все подевались! Уже давно выпить охота. Ты где ходишь, карга старая?
– Мама дорогая, – Люба схватила свой шикарный парадный платок и прямо в сапогах бросилась в комнату.
– Вот тебе, получай, – и она накрыла попугая шалью.
На объявления никто не откликался, Глебовы старались без надобности клетку не раскрывать, но кормить птицу и убирать клетку все равно было нужно. Кеша сидел, нахохлившись, на жердочке и всегда был наготове. Каждый раз начинал с приветствия:
– Ну что, дармоеды, проснулись? Где вас черти носили?! Уже три часа!
Три часа было всегда, независимо от времени суток.
– Показывайте, что принесли. И кому вперед? – при этих словах Кеша начинал быстро переступать с одной лапки на другую, раскачиваясь и хлопая яркими пестро-зелеными крылышками. – Охренели, что ли? Это ж даже дворничихе не хватит.
Каждому члену семьи Кеша с ходу дал кличку. К Любе прилипла «старая карга». Лешу попугай практически полюбил, называл его не иначе как «братан». И после принятия пищи каждый раз, всхлипывая, говорил:
– Братан, последним делюсь. Для тебя ничего не жалко. Хлопнем по последней.
Маленькая Юля каждый раз приветствовалась так:
– А это кто у нас еще такой? Ну-ка, ну-ка, подойди поближе. Аче маленькая? Может, больная?
