Следующая комната была битком набита молодыми монахами. Все они, как лунатики, ходили с закрытыми глазами, натыкались друг на друга и на стены, отвешивали друг другу оплеухи и продолжали своё беспорядочное брожение. От этого ужасного зрелища я хотел перекреститься, но забыл, как полагается крестное знамение. На мой молчаливый вопрос ангел ответил: «Все они – в грубой прелести. Мнят себя великими святыми в зародыше и требуют у Господа доказательств своей будущей святости в виде тонких видений. Мы посылаем им кое-какие видения, а они рассказывают их всем, кому только можно…»
В следующей комнате был длинный сточный желоб, наподобие писсуара в общественном туалете. (Да это и был общественный туалет!) Вдоль него рядком стояли люди в неудобных позах с выпученными глазами – их рвало. Приглядевшись и понюхав как следует, я разобрал и то, чем их рвёт. Это была рыба! Тухлые караси, полупереваренная стерлядь, зубастые щучьи головы – каких пород тут только не было! У одного человека в монашеском одеянии изо рта нескончаемым потоком текла чёрная кашица, у другого – красная. Я сообразил, что это разложившаяся чёрная и красная икра. «Чревоугодие», – прокомментировал проводник.
За следующей дверью не было людей – там были большие шелудивые псы с высунутыми языками, которые беспрестанно истошно брехали. Было видно, что брехать им давно уже не хочется, но их так захватила эта страсть, что они не могут остановиться. На двух-трёх псах я разглядел клобуки. «Постоянно лгали, – сказал мой проводник. – А вон тот, в клобуке, затворялся в келии и спал прямо в облачении, а когда кто-нибудь стучал, притворялся, что молится».
Из-за следующей двери слышались ужасные нечеловеческие вопли, похожие на крик гиены, возглас осла и рык раненого тигра одновременно. Мне стало дурно, я повернулся и хотел бежать, но ангел схватил меня за руку, сказал: «Смотри!» – и распахнул дверь. Там были монахи. Руки и ноги у них были человеческие, а головы – бараньи, козлиные и свинячьи (но тоже с рогами). Маленькие тупые глазки злобно смотрели на меня, пасти разевались в тоскливом зверином рёве, а ногами в грязных сапогах они попирали книги святых отцов. «Опять монахи! – подумал я удивлённо. – Как будто монахов на свете больше, чем мирян». «За что они попали сюда?» – спросил я своего проводника. В ответ я услышал: «Мы стаскиваем сюда тех, кто не слушает наставлений святых отцов – верит чувственным видениям и представляет духовный мир по-плотски. Лица у них примерно такие и были, а вот рога выросли уже здесь».
В следующей комнате возвышалось кресло судьи, а на нём сидел человек в облезлом парике. Лицо его было перекошено, он бил себя молоточком по лбу и орал диким голосом: «Иванов блудит… В ад его! Петров пьёт… В ад! Сидоров в храм не ходит… В ад! Кузнецов посты не соблюдает… В ад! В ад! В ад!!!» Проводник подмигнул мне и шепнул: «Судит мир! Не будем мешать… У него в попе – гвозди».
Комнаты тянулись бесконечно, и я не могу описать все те ужасы, которые увидел. У меня даже сейчас, когда я это рассказываю, немеет от страха в животе. Но вот наконец мы подошли к последней двери. Там было тихо, и я стал надеяться, что ничего страшного за ней не будет. Как я ошибался! В комнате был гигантский аквариум с нечистотами, из которых то и дело показывались на поверхность бородатые головы монахов. Монахи жадно хватали ртами воздух, но закричать не успевали – что-то утаскивало их вглубь, в самую гущу нечистот, и стояла зловещая тишина. Я представил себя на их месте и заплакал от жалости к себе. «За что их сюда?» – спросил я ангела, горестно всхлипывая. «Одни всю жизнь гадили своим ближним – клеветали, доносили начальству, распускали злые слухи, – сказал проводник. – Другие любили копаться в чужих грехах. Видишь, сколько дерьма накапливается за жизнь, если не исповедоваться…» «Как же монахи – и не исповедовались?» – удивился я. «Тебе лучше знать, как!» – сказал ангел и опять подмигнул. «А что их тянет за ноги вниз?» – спросил я. «Совесть, – ответил он. – Не волнуйся, они не утонут! Дерьмо в дерьме не тонет!»
Мы постояли у последней двери, ангел помолчал немного, а потом спросил: «Ну что, родимый, выбрал себе место, али ещё нет?» «А разве мы не пойдём в тот чудесный град?» – удивился я. «Нельзя, мой хороший, там тебе будет очень страшно и плохо. Святой Дух будет жечь тебя днём и ночью посильнее, чем любая сковорода, а любовь Божия разрезать твою душу на мелкие лоскуты пострашнее геенского огня. У нас тебе будет гораздо легче». Тут я закричал и проснулся.
Когда я рассказал своему духовному отцу сие чудесное видение, которого сподобился, он прослезился от радости, однако посоветовал никому больше не рассказывать. Но я боялся, что сия драгоценная жемчужина будет утеряна и не останется в назидание грядущим поколениям христиан. Поэтому я пошёл к другому отцу. Он тоже прослезился, но когда я попросил записать всё, увиденное мной, наотрез отказался. Так я и ходил от отца к отцу, пока один из них не внял моей просьбе. Вот такие препятствия на пути чинят бесы человеку, имеющему доброе намерение! Многие скорби праведным, но от всех избавит их Господь!»
Сим заканчивается повествование этого доброго моего брата, пожелавшего остаться неизвестным. От всего своего смирения скажу, что это я утвердил его в последнем намерении ради борьбы с тщеславием. Я и являюсь тем отцом, который внял просьбе этого великого подвижника благочестия и записал сие чудесное повествование. А чтобы вы, братья и сестры, не подумали, что он находился в прелести, добавлю, что всё, виденное им в тонком сне, есть чистейшая правда! Можете сами проверить.
С любовью, отец Борис
Исповедь грешника (рассказ сельского священника)
Дети мои! Хочу рассказать вам прискорбную правду о себе самом. Я – православный священник, настоятель сельского храма. Я – очень грешный человек. Я уже не молод, но сколько мне лет, я вам не скажу. Жизнь не раз била меня по больному месту, и я тяжко страдал, но, тем не менее, жив до сих пор. Видно, Господь помогает.
Житие моё весьма скучно и однообразно – постоянные службы, требы, посты, реставрация храма, причт наседает. К тому же я до смерти боюсь благочинного протоиерея, мне кажется, он подозревает меня в самых страшных грехах. Вот и решил взяться за перо, молодым в научение. Не буду отговаривать вас от священнического креста, но крест этот тяжек, хотя и отраден по-своему. Одно утешение – Царство Божие.
Дети мои выросли, но, к своему стыду, я не сумел их воспитать в благоговейном страхе Божием – матушка помешала. Женщина она благочестивая – на иной я бы и не женился, – но своей излишней опёкой довела она обоих наших сынков до мирской жизни. Хоть бы один принял сан, нет! Оба сбежали из дому: первый стал бизнесменом, купил квартиру, второй подался в военные, выучился на младшего офицера. Лиха беда – начало! Оба живут в невенчанном браке, а старший ещё и не расписан, и тут, конечно, моя вина. Когда были маленькие, как любили стоять в храме! Бегали, правда, бывало, святые иконы маленько сшибали, но ведь я их за это воспитывал! А подросли – всю благоговейность как отрезало! Тащишь за руки в святой храм, дверь изнутри на ключ запираешь, ничего не помогает! Только уйдёшь в алтарь, выходишь, а их и след простыл. Я думал, это чудо какое, сквозь стены они, что ли, научились проходить? Повели их к старцу. Он пару минут с ними побеседовал, выходит и выносит дубликат ключа, а Мишка с Вовкой плачут идут. А матушка моя потом роптала: «Видишь, – говорит, – твой старец до слёз детей довёл!» Но её, конечно, можно понять: сидит она целый день дома, сериалы смотрит; книжек хороших у нас нет, только богослужебные, – вот и избаловала. А они потом целый месяц как шёлковые были! А потом опять испортились, такие хулиганства стали творить, что я со временем вообще в храм их пускать перестал. Поймаю при выходе из туалета (стыдно сказать!), голову епитрахилью накрою и разрешительную молитву скороговоркой, пока не сбежали. А они вырываются, визжат! А причащаю как тяжко болящих, на дому – это они с удовольствием. А потом стали просить лжицу побольше купить, потому что «не вставляет»! Беда с этими детьми! Даже не знаю, когда я их упустил, вот теперь отмаливаю. Так что повторяю вам, дети мои, вслед за святыми отцами: воспитывайте детей в страхе Божием, а то из них невесть что может получиться!
Но если детей избаловала матушка, то причт, каюсь, избаловал я сам. Было дело – взял я регентом старую ведьму. Нет, в Бога-то она верила, но совместно с этим ворожила и шептала, особенно в сочельник. Мне праздничную Всенощную служить, а она ходит по домам и камлает на тарелке! Сколько раз ей говорил: «Покайся, Матрёна, за своё злодейство!» А она шепелявит: «Да только вчера исповедовалась, батюшка! Неужто не помнишь?» И идёт сглаз снимать! А где я другого регента в деревне найду? Мне бы рявкнуть на неё, а я не могу – сердце больно доброе. Другая певчая, помоложе, блудницей на всю округу прославилась. Бежит на службу прямо со срамного дела, опаздывает всё время, а из пальто у неё всякие срамные вещи сыплются. Мои-то мальчишки подобрали как-то раз пачку срамных вещей, спрятались за свечной ящик, наделали воздушных шариков и пустили по храму летать. Я иду на Великий вход, со святой чашей и святым дискосом, а они сзади подкрались и как лопнут один у меня над ухом! Но я не оплошал, вцепился в святыню изо всех сил и не выпустил из рук святые дары. Мне бы их выпороть, но чувствую – это не по-христиански, да и что они со мной потом сделают – страшно подумать. А когда Мишка с Вовкой стали деньги из ящичка «На реставрацию храма» воровать, тут я уж не выдержал, проявил решимость и запретил им даже ногой ступать во святой храм! Думаю: если так дело дальше пойдёт, скоро они святые иконы начнут выносить! Повторяю ещё раз – воспитывайте детей в страхе Божием! Я-то своих отмолил, ни один в тюрьму не сел, образумились, но можно представить, что станет с человеком, если не дать ему должное христианское воспитание!
