– Сколько ящиков привёз?
– Ни одного.
– Как?!
– Пацаны, это же кильки.
– Какие кильки? Горбуша!
– Да, но она в томате, значит, кильки.
Получив нагоняй от друзей за свой снобизм, мой друг поднял бокал лимонада за встречу. Тост был коллективно забракован.
– Выпьем прежде всего за Юрия Владимировича Андропова. За то, чтобы ему хватило сил накрутить хвост этим ворюгам!
Рассказывая эту историю, мой друг удивлённо меня спросил: «Вот выпили они за здоровье Андропова, за то, чтобы он, как они выражаются, накрутил хвоста ворюгам, а сами?» «Друг мой, – сказал я ему, а как иначе? Никто из них не знает, кто, кроме него самого, стучит по партийному «куда надо».
Народная мудрость гласит: «Неумная голова всегда найдёт приключения на филейную часть тела». Это я специально смягчил, так как байка обо мне любимом.
Спрашивается: зачем мне, снабженцу, потребовалось ехать на уборочную, да ещё бригадиром? Мне не хватало забот? Но шеф попросил. Говорит: «У тебя есть опыт работы с людьми, заодно отдохнёшь». Забегая вперёд, скажу, что это был ещё тот ещё отдых. Но – по порядку. За мной закрепили ГАЗ-51 чуть младше меня. Он отслужил положенное ему в армии, был списан, а затем восстановлен на военном же авторемзаводе. Кто в курсе – поймёт. Ну а прочим я не смогу даже при всём желании объяснить, как это чудо техники передвигалось.
Приключения начались, можно сказать, с первой минуты нашего путешествия. Нас разместили в жутком плацкартном вагоне. То, что он был, мягко говоря, не убран, – полбеды, он ещё скрипел и шатался, как пьяный бомж, к тому же решето по сравнению с ним – просто монолит. Вы думаете, как может скоротать время простой шофёр? Правильно: пить горькую. Нахождение в коллективе обязывает. Короче, я думаю, что поступил правильно, решив, что раз пьянки избежать нельзя, её надо возглавить! И вот где-то в середине пути, утром, лежу я на нижней полке. Уже проснулся, но боюсь открыть глаза. Нет, не потому, что мне в лицо ударит свет, а потому что мне в голову ударит похмелье. Кто-то кричит мне в ухо: «Вставай, на пятом пути грузин в разлив продаёт вино!» Плохо соображая, что происходит, хватаю первую попавшуюся под руку ёмкость, и мы, ныряя под вагоны, спешим к грузину. Я вполуха слушаю попутчика, который рассказывает мне о качестве вина. У меня одна цель – выпить стакан: тогда боль пройдёт. В ту же секунду моя голова раскалывается. Я падаю мордой в гравий. В глазах темно. Что-то липкое течёт по лицу. Не пугайтесь, я остался жить. Кто бы иначе поведал эту, как всегда, правдивую байку? Нет в жизни ничего сложного. Всё просто. Вылезая из-под очередного вагона, я забодал подножку. И вот мы прибыли на станцию назначения. Нас распределили по колхозам. Я оказался в группе из двадцати водителей. Не скрою, появление в деревне такого числа молодых парней не осталось без внимания, в основном среди местных дам. Представьте себе картину: «А мы не ждали вас, а вы припёрлися». В деревню въезжают упомянутые двадцать машин, из которых вываливаются молодые, небритые, с опухшими лицами парни, а впереди идёт бородатое очкастое существо в рваных джинсах, рубаха завязана узлом на пузе, голова наискось перевязана несвежим бинтом с проступившим пятном крови. В первый же день я понял, как безнадёжно далёк от народа! Выйдя из общежития, где нас разместили, я решил прогуляться по деревне, подышать свежим воздухом. Ко мне подошёл абориген с предложением выпить. «Вестник дружбы города и села или парламентёр», – подумал я. Пить не хотелось, и я ответил отказом. А чтоб не обидеть его, сказал, что не пью. И тут я увидел в его глазах сострадание. «Болеешь?» – спросил он. Чувствовалось, что он искренне переживает за меня. Мы ещё немного поболтали, и, уходя, он сказал: «Баб наших не трогайте». «Значит, всё-таки парламентёр», – понял я. Наутро всех собрали на весьма специфический инструктаж. Начался он с того, что у всех забрали права до возвращения в Ленинград. Объяснение простое: «Вам они ни к чему, гаишники вас трогать не будут (некому зерно возить), а так и вам, и нам (начальству) спокойней».
Рабочий день – с восьми утра до восьми вечера, выходной – когда дождь будет. Не халтурить, то есть на просьбы за бутылку отвезти сено или дрова следует отвечать категорическим отказом.
Хорошо, допустим, прибегать к нетрудовым доходам – грех. А что делать колхознице? Как ей запастись на зиму, скажем, дровами? Деревенский автотранспорт в количестве двух единиц в бессрочном ремонте! Этот запрет, мягко говоря, игнорировали обоюдно. Ребята халтурили, а начальство типа не замечало. Выражаясь современным языком, сделка происходила так: останавливает бабка машину и говорит:
– Милок, дровишек подвези, я табе дам пол-литра самогона и десять рублёв.
– А чё так много?
– Так я ж кузов подмету.
Замечу в скобках, что с кузова можно было вымести до полмешка зерна. Никакого ущерба народному хозяйству эти «хищения» не приносили, так как дорог, даже в советском понимании, не существовало. Вместо них были разбитые наезженные направления, по которым можно было проехать только в сухую погоду. Впрочем, через несколько дней они превратились в сносные за счёт зерна, высыпавшегося из кузова. Да и это зерно, которое засыпало ухабы, не влияло ни на что. Собранное зерно отвозилось на элеватор, где после многочасового ожидания в очереди под разгрузку высыпалось на открытую площадку, там оно и догнивало. Но даже когда это зерно лежало в луже на току, нельзя было его взять на прокорм скоту. Это считалось хищением со всеми вытекающими. Как я уже упомянул, происходил бартер с доплатой. Водила привозил дрова, сено и получал обед, плюс стакан (ну не лезет, по местным понятиям, сухая ложка, даже с супом, в рот), бутылку огненной воды и деньги. А вот полученные за труды дензнаки обменять на водку было невозможно. Никакие уговоры не помогали. Бабуля закатывала глаза, божилась, а когда это не помогало, честно шла к соседкам и всегда возвращалась с пустыми руками. И это понятно. Где бабка достанет водку в уборочную, если ей потребуется подвезти сена или ещё что-то? Ребята выезжали под загрузку в восемь утра, через час возвращались разгружаться и к десяти уже делали вторую ходку. Тут и столовая открывалась. Из-за жары им приходилось ездить в одних плавках – как вы понимаете, климат-контроль отсутствовал за ненадобностью, чай не Канада. И вот к столовой лихо подлетает грузовик, из кабины выпрыгивает водила в плавках и бежит за пивом. При виде такой картины местные бабы визжат. И не понять, то ли от восторга, то ли от возмущения они закрывают лица руками, но почему-то с растопыренными пальцами. К вечеру потные и чумазые водители ехали в баню. Мне не раз приходилось подменять ребят. Работа, как говорил известный поэт-трибун, адова. В машине пекло, от комбайна летит пыль, солома вперемешку с землёй. Комбайнеру безразлично, куда он ссыпает зерно: ему платят за убранный гектар. А дальше – хоть зерно не расти. Однажды вечером после такой подмены я ехал из бани. Слева от дороги, под фонарём, мужики играли в домино. Из дома напротив вышла бабища. Она подошла к забору и, положив на него свои огромные молочные железы, крикнула через дорогу, обращаясь к супругу: «Ваня!». Далее шёл простой русский текст, который я вынужден из-за специфики перевести. Супруга интересовалась, собирается ли её возлюбленный исполнять супружеский долг или продолжит забивать козла. Если да, то она его – тут она повторила название игры – ждать его – опять название игры – не будет! От неожиданности я выпустил из рук руль. Под мой оглушительный хохот машина съехала в кювет, по счастью, объехав фонарный столб. Так мы и жили. Водилы работали как проклятые, не забывая о помощи населению во всех возможных формах.
В один из вечеров меня встретил председатель и сообщил, что завтра праздник и все приглашены. Теряясь в догадках, я спросил:
– Что празднуем?
– Отделки.
– Отделались от уборочной?
– Ага.
– А как же…
– Что?
– Ну вы ж хлеборобы.
Он посмотрел по сторонам: «А пошёл ты…».
На следующий день вечером в столовой собрались все причастные. На столах – нехитрая закуска. Бутылка водки на двоих, как мне объяснили, для начала. Я это понял сам без объяснения, увидев пятерых пока ещё трезвых блюстителей. Открывая праздник, председатель выступил с краткой красочной речью:
– Товарищи! Эта… мы в этом году… эта. Я хотел сказать, что мы в этом году лучше, чем эта… Голос из зала прервал оратора: «Петрович, хорош трындеть! Водка стынет!» Председатель: «И то верно, ну, за отделки!» Праздник удался на славу. Менты сначала форс держали: мол, мы порядок блюдём – потом сели за стол. Да у них и работы не оказалось. Так, пару раз один мужик другому в глаз вдарил. Праздник как-никак – отделки.
А потом, как всегда, с опозданием, нас бросили на свёклу. По традиции партийное руководство, которое, по-моему, в школе не училось, иначе оно бы знало, что осенью бывают дожди, потребовало ударно убрать свёклу. По причине размытых дождём дорог мы стояли. Но для партии нет неразрешимых проблем. В этом я убедился, когда каким – то чудом смог выехать из деревни. Ближе к городу, к которому я направлялся, справа от дороги, простиралось от горизонта до горизонта неубранное свекольное поле. Половина его была уже перепахана «кировцем», а у другой, ещё не тронутой, стояло местное начальство и о чём-то живо, судя по жестикуляции, беседовало. Битва за урожай была в разгаре.
