– Дурацкая жизнь, дурацкая судьба, – зло подумал Алексей, целый день так и не будучи в силах стереть из памяти серые умные глаза и красивое лицо мальчика.
Узнав за неделю многое о Сереже и так и не перестав злиться на жизнь, вытворяющую подобное с людьми, Алексей Корнилов, наконец, собрав все свое мужество, набрал номер квартиры Глеба, решив поговорить с мамой мальчика – самого Глеба Матвеева тревожить он не хотел, все еще надеясь, что его догадка при анализах не подтвердится.
– Полина Александровна? – он выдавливал из себя каждое слово, зная, что встретившись с ней, ему все равно придется объяснить и необходимость анализов, и последствия, если они окажутся положительны. – Добрый день, меня зовут Алексей Корнилов, я – новый врач дипмиссии, меня вам представляли, по прибытии, – мне нужно поговорить с вами о Сереже…
Полина перебила его так быстро, что его сердце заныло, словно Сережа Матвеев был его сыном:
– Что… что случилось? – от волнения у нее сорвался голос, и Алексей заставил сказать себя дурацкую и такую привычную для врача фразу:
– Пожалуйста, не волнуйтесь, ничего не случилось, я хотел просто с вами поговорить.
Полина, уняв дрожь, договорилась с ним о времени и уже через два часа сидела в кабинете Алексея: он не хотел встречаться с ней в школе, подумав, что Сергей может увидеть там мать.
– Полина Александровна, – начал Алексей, не чувствуя в себе ни сил, ни желания продолжать. Глядя на женщину, полную надежд, связанных с будущим ее сына, он пытался хотя бы не разрушить их первой фразой, не сломать ее жизнь в одну минуту. – Полина Александровна, мы проводили ежегодную диспансеризацию. Вы знаете… – он видел, как Полина напряглась и в глазах ее загорелся страх, но теперь он знал, что должен продолжать быстрее, чтобы у нее не было времени испугаться самого худшего. – Я хотел просто сначала спросить у Вас: в предыдущие годы у Сережи не возникало проблем с замедлением роста? – он замолчал, ожидая паники, но с удивлением понял, что Полина начинает улыбаться, и паника, и страх постепенно стираются с ее лица.
– Алексей, я была так напугана Вашим звонком, я подумала, что что-то действительно…
Алексей уже не слышал ее. «Почему, если я не говорю, что их родственник или ребенок умирает, все они вздыхают с облегчением…» – он подумал это зло, и уже – не жалея женщину, сидящую напротив, видя памятью только серые темные глаза мальчика, продолжил так жестко, что Полина в секунду потеряла улыбку и начала щурить глаза, пытаясь понять слова врача.
– Полина Александровна, я не хочу ни пугать Вас, ни скрывать от Вас мои предположения. Сергей отстает в росте от своих сверстников, это должны были заметить на последней диспансеризации в прошлом году. Я не знаю, почему врач не поднял тревогу, но я считаю необходимым провести анализы.
Полина, выйдя из состояния почти гипнотического, ответила так раздраженно, что Алексей не сразу понял – еще неосознанный страх последствий или злость на него были в этом звенящем голосе:
– Алексей, я не понимаю, зачем Вы меня пригласили сюда, зачем напугали – Сережа абсолютно нормально физически развитый и здоровый ребенок, он нагонит несколько сантиметров позже и…
Алексей не мог слушать чушь, которую женщина чеканила словами, то ли пытаясь успокоить себя, то ли действительно веря в то, что говорила.
– Полина Александровна, я подозреваю у Сережи нанизм – заболевание, при котором мужчины не достигают роста 130 и женщины – 120 сантиметров, связанное с генетическими нарушениями, – теперь он замолчал и отвернулся к окну, зная, что теперь ей действительно нужно время – еще раз услышать его слова, потом понять их, потом… Реакцию он знал, и через несколько минут именно ее обрушила на Алексея женщина:
– О чем Вы говорите, в нашей семье ни по линии мужа, ни по моей не было…
Алексей прервал ее резко и громко, не желая выслушивать картину идеально-здоровой семьи со здоровыми генами и нежеланием увидеть за страхом и тупой уверенностью, что плохое случается только с другими, саму возможность болезни ребенка:
– Прошу Вас, прекратите! Мои подозрения обоснованны, и мы должны сделать анализы, чтобы узнать, есть у Сережи заболевание или нет. Предпринять шаги нужно в любом случае! Если заболевание подтвердится, единственное, что мы можем – так это попробовать увеличить Сережин рост на насколько сантиметров – гормональное лечение. Если же нам повезет – и он не болен, после того, как мы выявим другую возможную причину, я назначу лечение просто против замедления роста.
От громкости и резкости его тона Полина замолчала и смотрела на него, не отводя глаз. Но он понял, что медленно она начинает воспринимать смысл сказанного и вдумываться в него.
Тишина в кабинете тянулась и стекала часами на картинах Дали, пока Полина, смотревшая до этого в пол, не подняла лицо, по которому слезы текли, капая куда-то вниз:
– Давайте направления, – голос ее был настолько твердым, что Алексей почувствовал теперь уже уважение к женщине, пережившей в эти минуты и крушение всех надежд, и растерянность, и страх, и ненависть к жизни, и нашедшей силы надеяться. Он выписал направления молча и протянул ей:
– Полина Александровна, пожалуйста, Сережу не пугайте раньше…
Закончить фразу она ему не дала:
– Мне нечем его пугать! – ее уверенность в отсутствии болезни у сына была столь твердой, что Алексей даже почувствовал, что в его подозрениях по целому ряду причин могла быть действительно ошибка, и захотел ошибиться так сильно, как раньше, пытаясь помочь людям, отстаивал диагнозы, опровергаемые другими врачами.
Полина, спокойно положив ненавистные листки в сумку, не глядя на него, пошла к двери и, только уже открыв ее, обернулась:
– Надеюсь, мне не придется Вас благодарить, Алексей…
Он только грустно, но абсолютно искренне ответил:
– Я тоже надеюсь, Полина Александровна.
Она закрыла за собой дверь, а Алексей стоял и думал, что он действительно надеется, что она будет его не благодарить, а орать него, как не пристало жене дипломата, за то, что напугал ее, что зря прогонял по врачам и лабораториям, напугал всю семью и вообще – бездарь, а не врач.
Алексей подошел к окну, пытаясь отвлечься от трагедии, которая только начинала разворачиваться на его глазах и с его участием. Как врач, он знал это. Швейцарская осень золотилась и шуршала умолкающей на зиму природой и, казалось, все участники жизни движутся медленнее, чем месяц назад, когда он только приехал. И странное чувство, что сейчас и это медленное движение прекратиться, жизнь замрет, прокатилось страхом по его телу. Как замрет и жизнь Сережи Матвеева на росте 130 сантиметров, повесив тупой знак «кирпич» перед дорогой, ведущей его в будущее.
Выйдя из кабинета врача, Полина чувствовала, как злость на врача утихает. И на тихой осенней улице, по которой машины, медленно проезжая, шуршали шепотом, она уже почти спокойно думала о том, что право на ошибку имеет каждый, даже врач. Тем более, что речь идет не о смертельной ошибке, и что, в конце концов, он, в отличие от предыдущих врачей дипмиссии, относится к работе не формально, и ничего плохого в том, что Сереже просто сделают дополнительные анализы и они будут за него спокойны, нет.
Дома Полина была уже совершенно спокойна и почти забыла о слишком тяжелых для бумаги листках в сумке. И только глядя на сына, снова задалась вопросом:
– Как же я не замечала, как мы не замечали, почему никто не замечал, что Сережа такой маленький? – она вспомнила о причине этих мыслей и поняла, что, рассматривая сына, застыла с кухонным полотенцем в руке, и Сережа удивленно смотрит на нее, ожидая вопроса или чего-то, что она, может быть, хотела сказать.
– Мам, что-то случилось? Ты странная такая… – серые глаза мальчика смотрели на нее откуда-то из низкой глубины, и она стала проваливаться в какое-то бессознание от страха, поднимавшегося от сердца, заливающего болью всю грудь и комком остановившегося в горле.
– Нет, Сереженька, это наверное, погода такая, – она прошептала это, изо всех сил останавливая слезы, уже стоящие в глазах и хотевшие ручьями обиды на жизнь сорваться, обрезая лицо горячими струями безысходности.
Полина, сделав усилие, резко прошла из кухни в ванную, где долго ледяной водой смывала обиду, пытаясь заменить ее верой, и оставив Сережу впервые в его жизни беспокоиться за родителей: он привык, что в семье не происходило ни конфликтов, ни споров и никогда не случалось ничего плохого. И сейчас у него не было даже предположений о том, что могло привести маму в такое состояние. О проблемах в других семьях он слышал, но рос в уверенности, что это происходит только с другими. Расстроенный, он не знал, что делать: прилично ли спрашивать маму, может быть, это – что-то очень личное и она не захочет говорить, тогда ей придется или врать ему, или обидеть, не сказав ничего. Может, попробовать ее успокоить? Но как он будет успокаивать, не зная, о чем она плачет… И Сережа решил оставить ее одну – он много раз слышал, что людям это помогает, они могут подумать и, может быть, позже случившееся не будет казаться им таким страшным, плохим или болезненным.
