После смерти бабушки во мне что-то надломилось. Раньше я никогда не ощущала себя настолько одинокой. И пусть мы немного времени проводили вместе, но знаете, когда чувствуешь, что у тебя есть «тылы», ощущаешь себя как-то спокойнее, устроеннее, что ли. И когда вдруг пропадает это чувство защищенности, теряешься и начинаешь испытывать серьезный дискомфорт. И чем дольше длится подобная ситуация, тем сильнее ощущаешь эту внутреннюю дисгармонию.
Так происходило и со мной. Сначала это были просто еле уловимые колебания тревоги, какая-то невидимая вибрация перемен внутри меня. Постепенно чувство смятения росло, увеличиваясь, как снежный ком. Подобно кругам на поверхности воды от брошенного камня, которые все нарастают, набирают силу и постепенно захватывают почти всю ее поверхность. Примерно то же происходило и со мной, в моей душе прорастало зерно сомнения, которое грозило заполнить собою все пространство. Смогу ли я чувствовать себя в жизни комфортно, не имея за своей спиной никого, кто бы мог меня поддержать, на кого я смогу положиться? Или же такая ситуация возможна только в молодости, а ближе к старости мне все равно понадобится то самое «родное плечо», на которое я смогу опереться?
Чем больше я размышляла об этом, тем большие сомнения охватывали меня, приводя в замешательство. Я стала замечать, что если говорю или делаю что-либо механически, не особо заботясь о словах и выражениях, о целях и конечном результате, то чувствую себя не так уж и плохо. Но стоит начать задумываться над своими действиями, над причинами, побудившими к этим действиям, у меня сразу же отыскивается миллион причин быть несчастной. А ведь еще несколько мгновений назад я о них даже не подозревала. С каждым днем я становилась все мрачнее, постоянно накручивая себя, пока наконец все окружающие не начали твердить в один голос, что пора бы мне уже развеяться и отдохнуть. Что я, по всей вероятности, дошла до крайней степени усталости и что с таким подходом к жизни ждать от нее чего-то хорошего просто наивно.
Уезжать куда-либо мне не хотелось. Я понимала, что в поездке мое депрессивное чувство одиночества охватит меня с еще большей силой. Когда есть чем заняться – это одно, но когда ты предоставлена самой себе и твои развлечения сводятся лишь к тому, чтобы поплавать, поесть, поспать, пропустить пару бокалов вина, быть может, иногда потанцевать, то через несколько дней понимаешь, что тебе от всего этого, мягко говоря, нестерпимо скучно. В путешествиях с подругами я вообще не видела смысла, зная, что мне тяжело общаться с женщинами больше нескольких часов. Встретиться в кафе, выпить кофе, поболтать – это приятно, но обрекать себя на сосуществование с чужим, по большому счету, человеком на протяжении недели, а то и двух, слишком серьезное испытание для моей психики.
Однако и оставаться на месте я уже больше не могла, поэтому начала перебирать в уме те места, о которых когда-то слышала или читала, осознанно делая акцент на архитектурные памятники и исторические места, которые, вероятно, заинтересовали бы меня, помогли бы отвлечься и справиться с внутренним дискомфортом.
Прошла неделя с того момента, как я начала серьезно задумываться об отпуске. Проснувшись утром, я неторопливо направилась в ванную, внимательно разглядывая свое отражение в зеркале, как обычно, делала это по утрам. Я обратила внимание, что шейные лимфатические узлы несколько припухли. «Странно, – подумалось мне, – у меня, должно быть, температура или какие-то другие серьезные симптомы простуды, ведь это явный признак болезни». Но чувствовала я себя вполне нормально.
Тем же вечером, зайдя в гости к подруге, я рассказала ей об этом. Она сочувственно разохалась и посоветовала сходить к врачу, что я и сделала. Пришла в поликлинику, в которой не была уже много лет, кажется, последний раз я посещала это медицинское учреждение, когда однажды сильно обожглась и мне нужно было делать ежедневные перевязки. Это произошло лет пятнадцать назад, не меньше. Я оглядывала давно забытые обветшалые стены, переводила взгляд на советские банкетки и как-то потеряла ощущение времени. Из задумчивости меня вывел голос пожилой женщины: «Вы последняя в 308-й?» Я подняла глаза и увидела перед собой старушку лет восьмидесяти, немного сгорбленную, с помутневшими, но все равно светящимися какой-то внутренней радостью глазами и абсолютно седыми волосами. «Да, я. Садитесь, пожалуйста!» – опомнилась я и, увидев, что свободных мест больше нет, уступила свое. Она доброжелательно улыбнулась и ответила: «Да вы просто подвиньтесь, здесь на двоих места хватит!»
Я так и сделала, и уже было опять впала в прежнее состояние, как вдруг старушка вновь вывела меня из задумчивости.
– Такая жара стоит, и мы все недовольны этим, ворчим, – проговорила моя соседка, – а ведь напрасно!
Я посмотрела на нее, пытаясь понять, чем могу поддержать этот разговор, но ничего не приходило в голову. Погода действительно стояла необычайно жаркая для мая. Последние две недели редко было меньше тридцати градусов.
– А на самом деле это мы с вами виноваты в том, что на улице так жарко! – продолжала моя неожиданная собеседница.
– Мы с вами?! – недоуменно переспросила я.
– Ну, не только мы вдвоем, но вот и та женщина напротив, – при этих словах полная дама лет пятидесяти удивленно зыркнула на мою компаньонку, – и вот тот мужчина в конце коридора.
Мне совершенно не хотелось продолжать разговор с явно нездоровой пожилой женщиной. Но ей, казалось, было все равно, слушает ли ее кто-нибудь.
– Ведь мы постоянно злимся на всех, закрываемся изнутри на сто замков, а так нельзя. Добрее нужно быть, отзывчивее. Умри человек сегодня на улице, сотни людей пройдут мимо и даже не оглянутся. А ведь это все создает такие проблемы, такие проблемы. – Сумасшедшая старушка покачала головой.
Я бессознательно, отрешенно улыбнулась, подошла моя очередь. Врач осматривала меня, а я все думала о том, почему старушка заговорила со мной обо всем этом. Потом меня направили на анализы, к другим специалистам, заявлявшим о том, что они толком не знают, что со мной происходит.
По большому счету, я пока не чувствовала себя хуже, однако наличие непонятного заболевания в лимфосистеме все же заставляло меня испытывать внутреннее беспокойство. К тому же я стала больше уставать, чаще пребывала в подавленном настроении.
С каждым днем я все чаще задумывалась о том, что, умри я завтра, хотя к этому нет никаких предпосылок, я бы жалела, что не сделала в своей жизни ничего особенного, выходящего из ряда рутинных обыденных действий. Я не говорю сейчас о подвигах или каких-то, например, крупных благотворительных делах. Просто о чем-то, что можно было бы вспомнить и завтра, и послезавтра, и спустя пятнадцать лет и даже позже. Поступок, которым бы я гордилась.
Я тщетно попыталась найти ответ в картах, но они упорно давали весьма расплывчатые прогнозы. Я посетила потомственную ясновидящую, но и она не сказала ничего определенного. Иногда вечерами я садилась в свою старенькую «праворукую» «Тойоту» и ехала куда-нибудь в парк, для того чтобы просто побродить по весенним аллеям и попытаться собраться с мыслями, постараться услышать саму себя, понять, чего же мне хочется. Я словно предчувствовала, что должна что-то сделать.
Как-то раз после работы я отправилась в Царицыно. Гуляя по парку, я вдыхала запах свежей, еще не запыленной листвы, переплетавшийся с ароматом чуть влажной земли, смотрела на заходящее солнце и думала о том, как много я не замечаю в повседневной суете, о том, сколько красоты проходит мимо меня. Я настолько ушла в созерцание природы, что не заметила, как ноги сами привели меня на место, которое я любила с детства. Я даже не знаю, чем раньше была эта груда камней. Сейчас же она напоминала не то разрушенное строение, не то ворота. С левой стороны, если стоять лицом к пруду – отвесная стена, с правой – пологая лестница на вершину некоего подобия башни. В детстве, когда мы приезжали сюда с родителями, мне всегда хотелось вскарабкаться туда, но они запрещали мне это делать. В юности я иногда приезжала сюда одна и даже несколько раз забиралась наверх. Сейчас мне снова захотелось оказаться на башне. Я неуверенно, в офисных туфлях на высоких каблуках, начала шагать по ступеням. Подозреваю, какой комичный у меня был вид, однако сейчас меня это меньше всего беспокоило. Я поднималась все выше и спустя некоторое время очутилась наверху. В парке стояла странная тишина, народу, несмотря на теплую погоду и время дня, было очень мало, что меня несколько удивило. Я уселась прямо на кирпичную кладку, свесила ноги вниз, вглядываясь в просматривающийся сквозь листву пруд, и задумалась о чем-то, не особо пытаясь даже понять, о чем именно. Мне просто нравилось ощущение умиротворения, которое царило внутри меня. Я давно уже не чувствовала такой глубокой внутренней гармонии.
