Переходя со своей программой из кабинета в кабинет, Петр Серафимович ни у кого не нашел поддержки. Ему объясняли, что, по его программе, ради туманного и отдаленного блага для всей страны (то есть, неизвестно для кого) требуется уже сейчас отнять у реальных людей реальные деньги, которые приносят студенты в кассу как плату за обучение, а также кладут в карманы преподавателей как плату за экзамены. И во всех кабинетах Петру Серафимовичу выражали недоумение от того, что его новая программа противоречит старой его программе, признанной и во многом реализованной, в частности, на его собственном факультете. Конечно, соглашались руководители, на практике получилось не совсем так, как планировал Петр Серафимович, но так всегда бывает в жизни… И никаких конкретных шагов по реализации своей новой программы Петр Серафимович сделать не смог.
Но Петр Серафимович все-таки добился своего, правда, тоже не совсем так, как планировал. В одном из последних кабинетов, из тех, после которых идти уже некуда, Петр Серафимович услышал:
— Ваши аргументы невозможно опровергнуть. Вы совершенно правы. Мне очень нравится ваша программа. Реализация программы, без сомнения, принесет пользу стране. Изложена программа просто и ясно. Чувствуется, что все в ней продумано, даже выстрадано. Я понимаю, что несколько лет вы добивались создания европейских университетов, а добились только «азиатских» взяток и теперь хотите исправить дело, реабилитироваться, так сказать. Несколько излишня горячность, с которой вы рассказываете о своей программе, объясняется, я думаю, тем, что вы уже не раз излагали свои идеи разным начальникам, а поддержки не получили. Ведь так? А знаете почему? Потому что никто не станет работать бесплатно, а тем более себе в убыток. Никакими перспективными проектами, никакими соображениями о государственной пользе нельзя заставить начальника работать. Поговорка «не за страх, а за совесть» придумана для исполнителей, а не для начальников. Только страх или личная заинтересованность могут заставить начальника приложить усилия. А усилий для реализации вашей программы требуется очень много и работать придется много лет… Но, конечно, сначала начальник должен понять, чего от него хотят… Ни один руководитель не возьмется за непонятное дело. Положим, вы сумели объяснить суть дела. Далее, нужно объяснить начальнику, что ему за это будет? Брать с вас деньги невозможно. Во-первых, у вас нет столько денег, во-вторых, ваша программа и в перспективе вам лично денег не принесет, поэтому требовать с вас деньги бессовестно, что ли… Вы работаете, потому что это — дело вашей жизни. Но я тут причем?
Петр Серафимович с интересом слушал этого циника, восседающего под портретом президента. Рядом с его креслом в напольном штативе стоял флаг России, очень большой, хоть на демонстрацию с ним иди.
— Но за свою работу начальник получает большую зарплату, — сказал собеседнику Петр Серафимович.
— На нашу большую зарплату нельзя удовлетворить даже маленькие потребности большого человека, — с улыбкой ответил большой человек. — Зарплату начальник считает компенсацией за то, что он потратился, когда добивался своего места. Нет, кое в чем вы правы, есть идеалистические стимулы для работы: талант, чувство долга, совесть. Но эти стимулы побуждают работать незначительное меньшинство, и, в основном, тоже исполнителей, а не начальников. Большинство же руководящих работников не имеют, как и Евгений Онегин, «высокой страсти» «для звуков жизни не щадить». Поэтому работают хорошо, только когда боятся, или когда надеются много получить. А если уж заведется у начальника талант, если он, помимо своей воли, произведет что-нибудь великое, то жди неприятностей. Вот Николай Коперник не торопился обнародовать свое гениальное открытие. Талант талантом, а должность важнее. Пусть пока Солнце вокруг Земли вращается, до пенсии гения, так сказать. А выйдя на пенсию, можно сообщить, что на самом деле, Земля вращается вокруг Солнца… Это я отвлекся, вернемся на… неподвижную Землю, на твердую почву, как говорится. Я хочу вам помочь, потому что программа ваша правильная и нужная. И сейчас я ищу, что за эту работу я могу получить, за что мне ввязываться в вашу борьбу? И вот я нашел, поэтому ваше дело в шляпе! А не нашел бы, сказал бы вам тоже самое, что другие. Так вот, пока я сижу на этом месте, надо мне стать доктором наук и профессором, а то потом неизвестно, как пойдет жизнь и карьера. Вот, давайте-ка, Петр Серафимович, совместными усилиями напишем докторскую диссертацию мне, и еще кое-кому, кто нам понадобится для дела. Потом мы профессорами станем…
— Аттестат профессора получить сложно, если человек не работает в науке, есть серьезные требования… — сказал Петр Серафимович.
— Не беспокойтесь, когда дойдет до дела, мы через Госдуму проведем положение «о присуждении и присвоении», в котором эти требования ослабим. Получим «корочки», тогда опять ужесточим, — с улыбкой успокоил Петра Серафимовича государственный деятель.
Программа Петра Серафимовича была принята, благодаря чему бесплатное обучение в университетах России существует до сих пор. Петр Серафимович помог написать три докторских диссертации, двое из трех докторов наук быстро стали профессорами.
После успеха своего начинания, во многом перечеркнувшего его предыдущую деятельность… А впрочем, в диалектическом смысле, можно считать, что новая программа Петра Серафимовича стала продолжением его предыдущей программы, потому что обе программы были направлены на совершенствование высшего образования, а то что методы достижения этой цели могут быть различны, так ведь это — диалектика, как у Гегеля «отрицание отрицания», и Иосиф Бродский писал, что «жизнь качнётся вправо, качнувшись влево».
Так вот, после завершения этого этапа своей деятельности, Петр Серафимович из деканов ушел. Это было непросто сделать, потому что на его место никто не претендовал. Потребовалось найти и уговорить преемника. И из активных преподавателей ушел, оставив себе полставки профессора — одна лекция и один семинар в неделю, еще дипломники и аспиранты. Тут было проще, «нагрузку» охотно разобрали другие преподаватели. Петр Серафимович решил, что активной деятельности с него хватит, и года у него такие, что пора обдумать и обобщить все, что было, самому разобраться, а может быть и другим объяснить, написать… Ведь есть о чем писать.
«Писатель выполняет три задачи, — размышлял Петр Серафимович. — Ведет читателя через перипетии сюжета: бои, погони, свидания, расставания, браки, разводы и т. д. и т. п. Иначе говоря, увлекает человека событиями другой жизни, действительной, выдуманной или предполагаемой. Во-вторых, рассказывает читателю о незнакомых землях, о других временах, о тайнах других профессий или показывает обычные события с необычной стороны. Наконец, писатель, рассказывая читателю об этом, передает другому человеку свою систему ценностей, рассказывает, что, по его мнению, хорошо, что плохо, как следует поступать, как не следует. Часть этих сентенций читатель неизбежно принимает и в неожиданных ситуациях знает как себя вести — ведет себя, как герой книги. И наоборот, человек не хочет уподобляться отрицательному персонажу. Тот, кто читал роман «Верноподданный» Генриха Манна или знает про Иудушку Головлева, постесняется разводить демагогию, а женщина, которая помнит пьесу «Три сестры» Чехова, не станет дома топать ногами на близких и визжать, как Наталья».
Петр Серафимович не чувствовал себя в силах придумать историю о незнакомой сфере жизни, потому что боялся, что стыдно будет, если попадешь впросак, вставишь в текст какой-нибудь «стремительный домкрат». Может быть, написать повествование о жизни преподавателей, хорошо ему известной? Подобное повести «Кафедра» И. Грековой. Автор повести — женщина-профессор, даже псевдоним она себе взяла математический «игрекова». Назвать свою повесть можно «Факультет», тут уж Петру Серафимовичу все известно до тонкостей, тут уж он не ляпнет… Нет, перспектива вести своих выдуманных героев через перипетии выдуманного сюжета не увлекала Петра Серафимовича. Потом ведь знакомые преподаватели начнут себя узнавать, обидеть кого-нибудь можно… А если просто записывать только свои рассуждения, выводы, оценки? Тоже нет, в этом случае получится настолько скучное произведение, что читать его сможет только сам автор, в душе которого от каждого абзаца самопроизвольно возникают яркие картины собственной жизни, пережитые им острые ощущения, которые он, неумелый писатель, не смог передать на бумаге … «Пожалуй, писать ничего не стоит…» — решил Петр Серафимович.
Подобным размышлениям о своем жизненном пути пожилой профессор Рязанцев посвящал часы. Такая возможность у Петра Серафимовича была, потому что нагрузка на работе у него значительно уменьшилась, заботиться о хлебе насущном ему не нужно было, жена за ним ухаживала и с уважением относилась к его переживаниям, а сыновья были взрослые, благополучные и никаких усилий от него не требовали.
