Маша Трауб - Истории моей мамы

– Мам, ну, зачем?

– А мне приятно! – отвечает она.

Я всегда знала, что кроме мамы никто не устроит мне праздник. Никто не выложит передо мной заветную мечту, будь то немецкая кукла или джинсы.

У меня сохранилась фотография – мама сидит на подлокотнике кресла. Ей лет тридцать шесть – тридцать восемь, до сорока. Модный сарафан, открытые колени, босоножки на каблуках. На столе – вино и закуска. И мама – веселая, радостная, красивая. Фотография была сделана накануне очередной командировки. Тяжелой. Ей опять нужно было кого-то защищать. И она вернется из этой поездки с отросшими седыми корнями. Уставшая, истощенная. Но пока – она танцует, веселится и пьет вино.

К ней до сих пор приходят соседки – посоветоваться. Кому-то нужно продать участок, кому-то развестись с мужем, кому-то спросить про наследство. Мама дает советы. Она до сих пор помнит наизусть статьи Гражданского кодекса, который уже давно изменился. А по номерам статей Уголовного кодекса прошлого века запоминает телефоны, потому что не умеет сохранять в телефоне контакты.

Что я помню из своего детства? То, что состояние опьянения усугубляет вину, а состояние аффекта – смягчает. За преступление, совершенное группой лиц по предварительному сговору, дают больший срок. Мама вбила в меня намертво, что за любой проступок придется расплачиваться. Не сейчас, так позже. Но придется в любом случае. Еще я очень легко запоминаю страницы, на которых остановилась, когда читала книгу: 117 – изнасилование по советскому Уголовному кодексу, 103 – убийство, 121 – мужеложество.

Я боюсь приезжать в нашу старую квартиру, в которой выросла. Номер телефона там так и не поменялся. И каждый раз я вздрагиваю, когда раздается звонок, и тянусь к трубке и к ручке с блокнотом – все записать, чтобы передать маме. Телефон по-прежнему дает о себе знать – звонками из прошлого. В любой момент я могу услышать: «Маруся, привет, это дядя Саша, а мама дома?» или «Маша, это ты? Как дела? Это тетя Лена, ты меня помнишь?»