И мы все дружно загорланили:
– Хэпи бёрсдэй ту ю! Хэпи бёрсдэй ту ю! Хэпи бёрсдэй, дарлинг Илья Ляксеич! Хэпи бёрсдэй, дринкь до дна!
Удивительная вещь – время. Иногда спешишь куда-нибудь, мчишься со всех ног, умоляешь каждую секунду длиться подольше, чтобы успеть, но время тоже мчится, как и ты, и даже не собирается сбавлять ход. А когда чего-то ждёшь, например, свой поезд, когда на вокзале метель и холод, и, казалось бы, вот уж он должен подойти, вот уж остались какие-то три минуты – эти три минуты растягиваются в твоём восприятии на несколько веков. Но вот время опять не ползёт, а бежит, мчится подобно бешенному вихрю, набирая обороты, и ты тщетно пытаешься понять и нагнать его неуловимую сущность, но ничего не получается. Словно к ногам привязаны гири, и пустяковые дела, в обычных обстоятельствах требующие нескольких секунд, растягиваются на часы, но так и остаются незавершёнными… Невыносимые ощущения!
Вчера этот же путь от работы до метро занимал всего несколько минут, если не секунд, а сегодня словно уже два часа куда-то шпаришь на первой космической скорости, а метро не видно и на горизонте. Что за чертовщина! А в метро надо по эскалатору – вниз, затем в вагон, там две пересадки, опять в вагон, по эскалатору – наверх, на вокзал, мимо касс, к перронам!.. И на это сегодня как всегда уйдут не привычные полчаса, а целый век. Как время ужасно тянется, когда нам надо, чтобы оно прошло поскорей! «Как медлит время, когда мы спешим, и как оно спешит, когда мы медлим».
Это к тому, что сознание пытается растянуть десять минут на преодоление километра пути: я опаздываю на электричку. Я прорываюсь к вокзалу сквозь вяло текущее столпотворение, неизбежное в любом большом городе, тем более в пятницу вечером. Кто-то считает понедельник трудным днём, а мне он как раз очень симпатичен своей размеренностью и лунной сонливостью. Даже начальство в понедельник не так кричит, как оно начинает это делать в среду или к четвергу. А уж про пятницу и говорить нечего. Боюсь пятницы и всё тут. Особенно после обеда. Как же мы могли так извратить этот день Венеры, богини любви? Совсем не так надо жить в пятницу. Ведь пятница – это всегда праздник, за которым идут ещё два – суббота и воскресенье.
На улице май месяц, солнце печёт жарко, но Балтика ещё напоминает о себе холодным, временами прямо-таки ледяным ветром. Зима у нас любит спорить с наступлением лета иногда до конца весны. Жара пополам с таким ветром не очень приятна, особенно при беге. Очень может быть, что ещё и снег пойдёт…
Так что же наше время? Представлений о нём столько же, сколько и людей. Они наскакивают друг на друга, и мы не понимаем, почему не найти единого подхода. Да и надо ли? Для трёхлетнего ребёнка один год представляет собой треть жизни, а для столетнего старика – маленькую часть большого пути. Поэтому в детстве дни тянутся дольше, чего никак не добиться в старости. Время радости летит быстрее времени печали, и отпуск проходит как один день, а полчаса в кабинете стоматолога кажутся вечностью. Но где-то есть несчастнейшие из людей, которые постоянно ищут способы «убить время». И чем настойчивее они пытаются его убить, тем больше времени у них появляется! А кому-то его не хватает, вот как мне сейчас…
Кто-то налетает на меня, потому что у него время ещё сильнее сжато. Его у него ещё меньше, хотя куда уж меньше! Не успеваю разглядеть его, как субъект развивает параболическую скорость и тает в межчеловеческом пространстве. А вот шагает счастливый человек, у которого времени пруд пруди. Это сразу видно. Он бы даже рад поделиться им с кем-нибудь, но время – не деньги, вопреки известному высказыванию. Его взаймы не дашь.
Время может существенно замедляться, когда скорость объекта приближается к скорости света. А перемещаясь быстрее света, можно угодить в прошлое. Что нам там делать? Сбавляем ход, сбавляем, а то и в самом деле угодим в другой временной пласт. И доказывай там начальству, что отчёт за прошлый квартал уже сдан. Не поверят. Придётся делать снова. А то и за весь прошлый год.
Мы – рабы минутных стрелок, а наши далёкие предки (не путайте, пожалуйста, это слово с жаргонным обозначением родителей у современной молодёжи) умели изящно владеть временем, которое в их представлениях было связано с реальной жизнью человека и природы. Они вставали с восходом солнца, а не под пиликанье будильника, обедали с наступлением голода, а не с 11.30 до 12.00, ложились спать с наступлением сумерек. В память о той гармоничной эпохе многие органы пищеварительного тракта до сих пор работают по этому расписанию. Поэтому если современный и образованный человек после десяти вечера загружает в желудок пищу, поджелудочная железа к тому времени уже спит и не участвует в этой противоестественной для организма вакханалии.
Наши предки и помыслить не могли, что секунда равна 9 192 631 770 периодам излучения атома цезия-133. Как только в мире появилось единое время, бесспорно способствующее развитию мировой экономики и социально-политической глобализации, у человечества появились глобальные же проблемы. Мир стал восприниматься как нечто целое, уместившееся в одной секунде, которая равна периодам излучения чего-то неудобоваримого…
Как хорошо так думать о всякой ерунде, потому что за этим занятием я и не заметила, как очутилась на вокзале. Вокзал бурлит: где-то вяло, где-то слишком бурно. Где-то вовсе царит застой, как в заросшем пруду. В таком «пруду» лучше ожидать свой поезд, чем в зоне бурления, где уезжающие и приезжающие постоянно таскают чемоданы, вежливо или грубо просят расступиться, сомкнуться, пригнуться и совершить ещё кучу изматывающих телодвижений. Зато «пруд» неожиданно снимается с места, когда подают какой-нибудь поезд, и есть риск уплыть в едином потоке не на свой маршрут.
И тут время опять растягивается. Его становится так мно-о-ого, и даже удивляешься, куда только что так спешила и боялась опоздать? Уже думаешь, куда бы это время деть, отложить про запас, когда его будет не хватать. А пока шатаешься из угла в угол, бессмысленно шаришь глазами по витринам магазинов с одной мыслью: «Скорее бы уж объявили мой поезд, а то от нечего делать ещё прикупишь какую-нибудь совершенно ненужную ерунду». Эта мысль, кстати, отпечатана практически на всех лицах ожидающих в виде гримасы этакого мучительного разочарования. Уже и в туалет сходила, хотя и надобности не было, и съела мороженое, отстояв в длинной очереди, и сделала два круга вокруг главного табло. Но на нём напротив маршрута и времени отправления нужного мне электропоезда так и не появился номер перрона.
Времени стало ещё больше! Оно сделалось замедленным и вязким, как сахарный сироп высокой концентрации, где в одной капле сахара содержится больше, чем нужно. Так и в одной секунде теперь умещается сто-о-олько минут, что можно купить и проглотить ещё одно мороженое… А ведь это мысль!
Мороженое куплено и съедено, но минутная стрелка словно бы прилипла к циферблату – должно быть увязла в этом самом сахарном сиропе. Секундная сдвинулась всего на пять делений! Да мне кажется, или часы идут назад? Мистика какая-то, ей-богу…
– О господи! – вздыхает кто-то рядом в унисон с моими мыслями.
– Когда подадут-то, чёрт её дери? – звучит нетерпеливый вопрос с другой стороны.
– На днях, – отвечает кто-то лениво сзади, и раздаются такие же устало-полусонные смешки или вздохи безнадежности.
Все напряжённо смотрят на табло. Так на бирже ценных бумаг, должно быть, смотрят на изменение котировок. Так ярые болельщики ждут результатов матча вдали от стадиона. Но табло молчит. При этом невозможно вежливым голосом откуда-то с небес беспрестанно передают объявления о тех поездах, которые пойдут значительно позже ожидаемых, или тех услугах, к которым непонятно кто и прибегает. Например, такое объявление: «Если вам нужна виза Казахстана, то обратитесь туда-то по такому-то телефону». Это сообщение аккуратно обновляется каждые четверть часа на русском и английском языках, а про наш поезд, который уже должен отправляться – молчок. А нам не до заграниц. Нам бы до дома доехать, который в сотне вёрст отсюда. Объявили бы хоть на пальцах, мы бы поняли.
Начинаю «нарезать круги» вокруг касс, хотя билет у меня уже есть. Кружу там, потому что надо хоть куда-то пойти, пока нет поезда – сидеть или стоять в атмосфере вязкого времени невозможно. У некоторых кассирш вид такой измученный и несчастный, как будто они все собирались стать звёздами экрана или большой политики, но по недоразумению угодили вот сюда, продавать билеты каким-то болванам. Вряд ли кто из них в детстве мечтал выбивать «документы для проезда» всяким надоедливым типам. Хотелось чего-то большего, а пришлось делать унизительное с их точки зрения – обслуживать. Вот это-то «обслуживать» многие из наших представительниц обслуживающего персонала потом и не могут простить людям. И мстят! Иногда им удаётся весьма болезненно «укусить» своих обидчиков – покупателей билетов. Они их демонстративно игнорируют, и в то же время следят за реакцией: на какой минуте кто из них сломается и превратится в жалкое хныкающее существо, вид которого так тешит больное самолюбие неудачника. Таких словно бы набирали на работу по одному объявлению: «У вас проблемы с самооценкой? Вы любите самоутверждаться, унижая и оскорбляя других людей? Вы ненавидите людей в принципе? Работа кассиром ждёт вас!».