– Давайте я вам налью. – Ольга встала, я придвинул свою чашку. – Кофе, конечно…
– Отличный кофе! – уверенным голосом соврал я. – Отличный! И что теперь требует солнцеликий султан от московского князя Сильвио? Вы, кстати, знаете, что наш героический Александр Невский добровольно отправился в Орду и стал приемным сыном Батыя? И что его усилия по объединению великоросских земель имели лишь одну цель – эффективность сбора дани для своего приемного папаши хана Батыя? Пованивает предательством, нет?
– Предательством кого? Народа? – засмеялась она. – Вы оперируете эмоциональными категориями. Вот давеча вы вспомнили шахматы… Ведь политика – она как шахматы, вам и в голову не придет во время игры говорить о предательстве. Вы жертвуете ферзя или ладью, предположим, для создания позиционного преимущества, вас же не будет совесть мучить, что вы предали своего ферзя или свою ладью. Это игра, верно?
Я сделал глоток, подумав, положил кусок сахара, потом еще один.
– Не говоря уже о том, что и Александр Невский, – продолжила она, – и Ордынское иго оцениваются порой положительно.
– Ну да, Гумилев! – Я принялся греметь ложкой, размешивая сахар. – Евразия! Благодаря татарскому игу и политике Александра Невского на Руси появились зачатки государственности. Эмбрион великой империи. Третий Рим! А зачем создавалось это государство? С какой такой великой целью?
Я посмотрел на Ольгу, мысленно уговаривая себя не заводиться.
– Цель была одна – сбор дани. Причем дань собирали свои. Собирали и отвозили в Орду. Князь Александр утвердил свое правление в Новгороде, угрожая городу нашествием Батыя. Своего приемного папаши! Великая Российская империя берет свое начало именно из ордынского ярма. Да, прав был Сильвио: рабство – вот квинтэссенция Руси!
Кофе получился сладким, как сироп.
– Я даже не говорю о жертвах. – Я отпил горько-приторный бурды. – Орда физически уничтожила два миллиона русских, почти четверть тогдашнего населения. Сегодня мы называем это геноцидом. Но величайшая гнусность истории российского государства заключается даже не в этих двух миллионах зарезанных, посаженных на кол, заживо сожженных и не в двух с половиной столетиях рабства, а в том, что рабство это осуществлялось руками своих же соплеменников. И величайшие герои земли Русской на деле оказываются беспринципными подонками и предателями. Их интересует лишь власть. Власть любой ценой, вплоть до предательства своего народа.
Как это часто бывает в русских спорах, горячих и бессмысленных, наш разговор явно шел в нежелательном направлении. Я это понимал, но с ослиным упрямством продолжил:
– В начале шестнадцатого века в Италии вовсю бушует высокое Возрождение, из десятиметровой глыбы каррарского мрамора Микеланджело высекает Давида, этот символ непокоренной Флоренции. Рафаэль Санти пишет Сикстинскую мадонну, Леонардо создает величайший портрет всех времен и народов – Джоконду. А что творится у нас? Что там на земле Русской?
– А на земле Русской, – язвительно ответила Ольга, – правит князь Московский Иван Третий, получивший прозвище Великий. Иван Третий – собиратель земель русских. Именно он и положил конец татарскому игу.
Я демонически захохотал, Ольга простодушно угодила в мою ловушку.
– Иван Великий? Но почему князь? Почему не царь? – Я поглядел на нее и злорадно ответил: – А потому, что царем мог называться только ордынский хан, а холуи при всем желании выше «князя» прыгнуть не могли. Князь Московский Иван поехал в Орду и, как пишет летописец, «поехал и холопом назвался». Во как! Холопом! Иван Великий! А иго на Руси кончилось не благодаря усилиям русских, а лишь по счастливой случайности – Крымский хан разгромил Орду. Раздолбал!
Я смачно треснул кулаком в стол. Ольга отодвинула чашку и зло посмотрела в сторону. Я торжествовал.
– Кстати, – великодушно добавил я, – нынешние действия Сильвио тоже могут войти в историю как величайшее предательство русского народа или как грандиозная победа российской государственности. В зависимости от того, кто будет писать историю.
– Историю будем писать мы! – Ольга повернулась и жестко посмотрела мне в глаза.
Прибалтика бурлила: из Риги ночью бежал генерал-губернатор Сальников со всем кабинетом, в Таллине жгли российские флаги, тысячная толпа вышла на улицу и окружила ратушу. По информации «Ройтер», полиция перешла на сторону демонстрантов.
И только из Москвы не было ничего конкретного. Там шли переговоры между Кантемировым и Сильвестровым, и шли они за закрытыми дверями.
Меня отвели к Жанне Сильвестровой – я потребовал встречи с ней. Жанна выглядела старше, чем тогда на экране, взрослее. Дело было не только во внешности. В ней не было и намека на детскую наивность, это была личность с вполне сложившимся характером. Да еще каким!
Жанна свято верила, что именно сквозь нее проходит невидимая ось, на которой держится мироздание. Она была убеждена, что вселенная вращается вокруг нее. Ради нее мчались курьеры из парижских салонов, ради нее дымили шоколадные фабрики Бельгии, в теплицах Голландии расцветали тюльпаны. Для нее французские парфюмеры в серебряных ретортах выпаривали новый аромат – горечь кофе с медом жасмина, – смесь невинности и порока; бойкие горничные ловкими руками взбивали пуховые подушки в ее спальне с видом на Монблан, лыжный тренер, загорелый белозубый красавец, уже ждал ее у частного подъемника на эксклюзивном западном спуске. Ради нее горбатились африканские негры в алмазных копях, в Силиконовой долине калифорнийские кудесники придумывали сверхновый смартфон – тоньше бритвы, легче вдоха. Ради нее Снуки Топаж записывала новый клип, а Курт Леруа изобретал силуэт зимней коллекции «Русские соболя».
Я почти сразу пожалел, что пришел. Мне чертовски стало жаль Сильвио: знаете, что она ответила, когда я рассказал, как он чуть с ума не сошел, узнав о похищении?
– Раньше надо было с ума сходить, – улыбаясь мне в лицо, ответила эта маргаритка. – Ушел поезд, ту-ту!
И весело изобразила паровозный гудок.
На душе стало мерзко, точно мне сообщили какую-то гадость про хорошего знакомого. Жанна непринужденно болтала: ей, видите ли, больше всего хотелось стать знаменитой, просто знаменитой. Она была уверена, что похищение сделает ее звездой; а как же – по всему миру люди будут следить за судьбой русской девчонки, такой невинной, такой симпатичной. А после счастливого и драматичного освобождения, уже в звездном статусе, она получит свое личное ток-шоу на телевидении.
– Называться оно будет «Жанна!» – Она манерно развела руками, точно распахивая занавес. – С восклицательным знаком.
– А как же. – Я мрачно кивнул.
– И там на сцене такие буквы будут – ЖАННА, огромные, золотые, с блестками такими, на них прожекторы разноцветные направлены, знаете такие прожекторы, они так переливаются разноцветно?
Я снова кивнул. Мне очень хотелось встать и уйти, немедленно встать и уйти, не говоря ни слова.
– И такая музыка, – она плавными ладонями стала делать восточные жесты, – музыка, музыка, а зал аплодирует, аплодирует… И тут появляюсь я, но не просто выхожу, а выплываю на такой лодке, как бы в виде лебедя. Белые крылья там… И я там сижу – вот так.
Она вытянула шею и гордо посмотрела на меня.
– Жанна, – я начал медленно, сдерживая себя и стараясь не сорваться, – лебеди и музыка – это все хорошо… Но ты понимаешь, что ты… ты предала своего отца… Отца, ты понимаешь?
Я нервничал, она продолжала улыбаться, улыбка линяла, превращаясь в презрительную гримасу.
– И даже не в нем дело. – Я бессильно сжал кулаки. – Дело в тебе! Как ты с таким камнем на душе жить дальше будешь? С такой грязью… Как, господи?
С каждой секундой мне становилось все более тошно. На язык просились злые, желчные слова. Мне очень хотелось сделать ей больно. Она внимательно следила за мной, совсем как хитрый маленький зверек, потом вдруг влажно облизнула губы и приоткрыла рот в похотливом ожидании.
Москва медленно приходила в себя. Медленно и с трудом пыталась очухаться после ночного кошмара. На серых улицах появились осторожные прохожие, покатили редкие автомобили. В воздухе стоял сладковатый кладбищенский дух, из центра на юг потянулись крытые брезентом армейские грузовики. Они ползли по набережной, через Замоскворечье, по Каширскому шоссе в сторону Домодедово.
Там, в районе Тупицино, на военном полигоне, оцепленном солдатами внутренних войск, экскаваторы рыли длинные траншеи в рыжей глине. В отдалении, пыхтя соляркой, томились бульдозеры. Водители грузовиков осторожно подавали задом к краю траншеи. Солдаты в полевой форме, руководимые каким-то штатским, разгружали машины. Пустой грузовик отъезжал, штатский подавал сигнал, бульдозер засыпал яму рыжей глиной.
