– Но почему? – удивилась Вероника. – Возможно, в момент лечения это и оправданно, но потом, когда все будет позади… Мы же взрослые люди! Я еще понимаю, когда у педагогов с девятиклассницами…
– Вы всегда остаетесь моей пациенткой, – возразил Александр. – Вы можете обращаться ко мне за консультациями и приходить на операции, если они вам понадобятся… Но дело не в вас, Вероника, а во мне. У меня есть железное, стальное, основополагающее правило – не иметь никаких отношений с пациентками, кроме деловых. Вы знаете, что делает мужчину мужчиной?
– Ну… – замялась Вероника, – это в общем-то ни для кого не секрет, если вы имеете в виду физиологию.
– Мужчину делает мужчиной способность устанавливать правила и соблюдать их.
– Да, вы правы, – согласилась Алецкая.
– Что же касается табу на отношения врачей с пациентами, то это все неспроста. На эту тему написано много книг, но я изложу самую суть, чтобы вы меня поняли и, если можно, простили… Очень коротко. Врач, любой уважающий себя врач, не должен делить пациентов на плохих и хороших, добрых и злых, любимых и нелюбимых. Подобное деление может стать серьезным препятствием в работе. Даже такое светлое чувство, как любовь, если оно направлено по отношению к кому-то из пациентов, способно принести вред. Стоит только впустить эмоции в сферу отношений с пациентами, как полностью окажешься у них в плену, я имею в виду эмоции. Начнешь, даже сам того не желая, делить пациентов на плохих и хороших, симпатичных и несимпатичных и кончишься как врач. Диплом останется, сертификат останется, а врача не будет…
Несмотря на намерение быть кратким, Александр говорил долго – минут десять, не меньше. Дважды сбивался и уходил в философские дебри, ссылаясь то на Платона, сказавшего, что быть обманываемым самим собою – хуже всего, то на Канта с его категорическим императивом[36]. Вроде как Александру удалось найти правильные слова, потому что Вероника слушала его спокойно. Когда он закончил, просидела молча около минуты, выглядывая за стеклом на улице что-то интересное только ей, а потом подвела итог:
– Жаль. Давайте забудем.
А по глазам ее, даже сквозь очки, было видно, что ей больно.
Наверное, это и есть настоящая любовь, когда больно, подумал Александр, терзаясь от того, что вынужден столь откровенно лгать, и от общей неловкости положения. И Веронику было жаль. Но лучше уж так, лучше подсластить горькую пилюлю, чем сказать правду. Алецкая все-таки пациентка, «не навреди» – главный принцип, который Александр должен соблюдать по отношению к ней.
Выйдя из кафе, они немного погуляли по городу, разговаривая обо всем и ни о чем. Гулять было приятно, потому что у обоих было такое ощущение, будто все неловкое и сковывающее осталось в кафе, где-нибудь под столом. В одном из переулков на асфальте им попалась надпись: «BURATINO MUST DIE»[37], которая почему-то вызвала у обоих бурный смех (ну прямо совсем чуть-чуть не хватало до истерического). Буратино, длинноносый деревянный человечек, и вдруг должен умереть! Это же так смешно.
Немного позже, когда Александр отвезет Веронику домой и поедет по пустынным воскресным московским улицам (эх, каждый день бы так!) к себе, он вспомнит про надпись на асфальте и будет искренне удивляться тому, как сильно она их развеселила. И главное – почему. В конце концов, он придет к выводу, что им с Вероникой после тяжелого разговора был нужен повод для «выправления» настроения, и они его нашли. Алена бы объяснила происходящее с точки зрения психологии, но Алена уже ушла из жизни Александра, так что впредь все объяснения придется находить или придумывать самому.
18. Совершенное несовершенство
Под утро снился дурной сон, дурной в полном смысле этого слова. Чем дурной сон отличается от плохого или от кошмара? Плохой сон, при всех своих недостатках, содержит определенное рациональное зерно, то есть какая-то логика в нем имеется. Кошмар пугает, и от этого испуга просыпаешься, то есть кошмар недолог. А дурной сон – это вязкая бессмысленная муть, наполняющая душу тревогой. Непонятной и оттого еще более тревожной.
Во сне Александр покупал мотоцикл. Только подумать – Александр покупал мотоцикл! Александр – и мотоцикл! Где имение и где наводнение? С мотоциклами у Александра с детства были напряженные отношения. С тех самых пор, как его, пятилетнего, едва не задавил кретин, которому вздумалось на полной скорости проехать через двор. Впечатление было столь сильным, что вызвало нечто вроде идиосинкразии к мотоциклам – нелюбовь плюс боязнь плюс стремление держаться подальше. Смешно, конечно, но что поделать – детские комплексы привязчивы и стойки. Возможно, с этим следовало что-то делать, возможно, надо было обратиться к психоаналитику, но идиосинкразия не мешала жить, поэтому на нее можно было не обращать внимания. Александр ездил на машине, а то, что он крайне настороженно относился к встреченным на дороге мотоциклистам, было только на пользу – к мотоциклистам на дороге именно так и стоит относиться, уж очень они шустры. Осторожность никогда не вредит.
Так вот, во сне Александр покупал мотоцикл. Стоял в огромном, забитом мотоциклами ангаре (стеллажи в три этажа и кругом мотоциклы, мотоциклы, мотоциклы…) и пытался узнать у симпатичной грудастой девушки в байкерской косухе (а во что еще одеваться продавцам мотоциклов?), какая из моделей пользуется наибольшим спросом. Логично, в общем-то – если ты сам несведущ в теме, то обратись к помощи коллективного разума, то есть если ничего не понимаешь в мотоциклах, то тупо купи наиболее востребованную модель. По отдельности люди ошибаются часто, а вот коллективный разум редко когда подводит, если он действительно разум, а не стадный инстинкт.
– Нельзя, к сожалению, – трагически взмахивая густыми ресницами, отвечала девушка. – Эти данные есть только в бухгалтерии, и их строго-настрого запрещено разглашать. Уволят сразу же, как узнают. У нас вообще очень строго.
– Жаль, – вздыхал Александр. – Но мне очень-очень нужно…
– Извините – ничем не могу вам помочь.
– Но мне очень-очень нужно… Если можно…
– Нельзя, к сожалению. Эти данные есть только в бухгалтерии, и их строго-настрого запрещено разглашать…
И так без конца. В какой-то момент девушке надоело твердить одно и то же, и в ответ на очередное «мне очень-очень нужно» она строго посоветовала:
– Советую вам сменить психоаналитика. Тот, к которому вы сейчас ходите, вам не поможет.
– Почему? – удивился Александр, забыв о том, что ни к какому психоаналитику он не ходит.
– Потому что у каждого в шкафу свой скелет, но не у каждого в шкафу свой дневник, – туманно ответила девушка и ушла куда-то в глубь ангара.
Александр проводил ее взглядом (попка у девушки была грушевидной) и наконец-то проснулся. Потряс головой, прогоняя остатки сна, и отправился под душ.
День обещал быть насыщенным. Одна ринопластика, довольно масштабная – из большого, если не огромного, носа предстояло сделать маленький, аккуратный, чуть вздернутый кверху носик. А пластическая операция – это вам не скульптуру подправить. У скульптур нет сосудов и нервов, с ними проще. И осложнений никаких не бывает… Хорошо скульпторам…
Ринопластика была не только масштабной, но и очень ответственной. Пациентка, девятнадцатилетняя студентка ГИТИСа, напрямую связывала будущую жизнь, карьеру и личное счастье с формой носа, и связывала весьма категорично, заявив Александру на первом осмотре, что жить она с таким носом не хочет и не будет. Это прозвучало как обещание покончить с собой, если врачи не помогут. Александр успокоил пациентку, заверил, что все будет хорошо, что жить ей с таким носом осталось недолго (в хорошем смысле – ключевые слова не «жить», а «с таким носом»), и начал готовить к операции. Молодые люди – самые недисциплинированные пациенты. То накануне операции накачаются спиртным под завязку, то опоздают часа на два, что равносильно отмене операции, то вообще про нее забудут. Поэтому Александр взял за правило звонить всем юным пациентам утром в день операции и напоминать, что через пару-тройку часов он ждет их в клинике.
– Я все помню! – бодро откликнулась обладательница большого носа. – Сейчас как раз фотографируюсь.
– Зачем? – вырвалось у Александра.
– На память! Чтобы не забыть, какой уродиной я была когда-то.
– Ну, вы совсем не уродина, Лана, – сказал Александр. – Не выдумывайте.
Девушку и впрямь нельзя было назвать «уродиной». Даже с большим своим носом она выглядела милой. Не красавица, конечно, но определенный шарм есть. Шарм – он же или есть, или его нет, и от размеров носа общее впечатление, производимое человеком, не зависит.
– Докторам положено утешать, – ответила Лана, – но мне виднее. Скажите, Александр Михайлович, а нельзя ли мне будет уйти домой прямо сегодня? Так не хочется ночевать в больнице…
– Нельзя, – тоном, не допускающим возражений, сказал Александр и напомнил: – Мы же это уже обсуждали. Если все будет хорошо, завтра сможете уйти домой. И если честно, то наши послеоперационные палаты не столько похожи на больницу, сколько на четырехзвездочный отель.
