В полном бессилии Надя сидела за столом перед чашкой остывшего чая, к которому так и не притронулась. Боже, о чем с ней сейчас говорил муж? Она никак не могла взять в толк, в чем он ее обвиняет. Или не обвиняет? Тогда почему обижается? Ну не хочет она слышать ничего плохого, не хочет допускать негатива в свою жизнь. Это же нормально. Почему она должна говорить о неприятном? О тяжелом? Она все свои домашние дела делает хорошо, все функции супруги выполняет безупречно. Чего же еще от нее хотят? Ах, этого мало? Надо еще и другом быть? А ей и так казалось, что лучшего друга, чем Глеб, у нее нет.
Изумление Нади было настолько глубоким и искренним, что слезы душили ее, по-настоящему перехватывая горло. Она вышла в ванную, долго умывалась там холодной водой, пока не замерзли руки.
Когда она вышла, Глеба в кухне не было. Он закрылся в кабинете и включил компьютер. Ей пришлось в одиночестве убирать со стола и мыть посуду. И даже телевизор, который всегда работал в кухне, на этот раз был забыт.
Поздним вечером, когда уже ложились спать, Глеб спокойным голосом, будто бы подводя итог сказанному, добавил:
– Знаешь, о чем я сожалею?
Она полуобиженно-полувиновато взглянула на него.
– О том, что раньше не сказал тебе этого.
– Чего «этого»?
– Того, что ты эгоистка, что по-настоящему ты любишь только себя, что у тебя нет привязанности ни к кому и что меня ты рассматриваешь только как приложение к своему собственному комфорту.
Она усмехнулась:
– А что было бы, если бы ты сказал раньше?
– Не знаю… Не знаю, что изменилось бы в наших отношениях… Может, они вообще бы разрушились, не знаю… Но мне почему-то надоело врать самому себе. Понимаешь? Хотя… – он раздраженно махнул рукой. – Вряд ли ты это поймешь.
– А почему врать-то? Глеб! В чем обман?
– Ладно, Надь! Давай спать! Я как-нибудь сам решу свои внутренние вопросы. Как, собственно, всю жизнь и решал их самостоятельно, без твоей помощи.
Он уже собрался было выключить свет, но задумался и печально произнес:
– Тебе было плохо весной… Да и в начале лета тоже…
Она вскинула на него заплаканные глаза.
– Я это почувствовал. Но ни тогда тебе вопросов не задавал, ни сейчас не спрашиваю. Просто был рядом, просто не выпускал тебя из-под своего контроля. Тебе было грустно – ты грустила, было больно – ты проживала свою боль. Я не лез в душу, но если бы хотела поделиться, я бы выслушал. Не хотела говорить, я уважал твой выбор. Это и есть дружба, понимаешь?
На этих словах он выключил свет и лег в постель. Через пару минут передумал: забрал подушку и пошел спать в гостиную на диван.
* * *
Через несколько дней Надежда затеяла генеральную уборку. И если обычно она опасалась что-то выбрасывать из кабинета Глеба, то на этот раз решилась все же более тщательно разобраться с сомнительными вещами. Старые журналы – явно на выброс, пустые коробочки из-под дисков – туда же. Календари прошлых лет, засохший клей, запылившиеся блокноты, сваленные горой в углу стола. Протереть настольную лампу, ведро освободить от мусора, проветрить комнату и поднять с пола упавшие бумаги.
Она, не читая, сложила стопку листов, но за один из них зацепилась взором и удивилась увиденному. Это было стихотворение, написанное от руки. Явно не Глебом. Его бы почерк она узнала. Значит, Глебу! Ни даты, ни подписи, ни обращения.
Надя прочитала несколько раз и ничего не поняла. Ну просто ни одной мысли из прочитанного не могла осознать, кроме разве что последней фразы…
Понемножку, потихоньку,
Не спеша
Шла к твоей душе моя душа…
Незаметно, ненароком,
По чуть-чуть.
Там табличка есть: «Не трогать!
Не спугнуть!»
Там при входе возле двери
У крыльца
Все ошибки, все потери без лица…
Там глаза от слез опухли,
Вниз глядят.
Примеряют, одевают честный взгляд.
А душе небезразлично,
С кем ей быть,
У нее своя привычка есть – любить!
У нее одна задача – отдавать!
У нее одна удача – принимать!
Не волнуйся,
Не тревожься,
Не грусти!
Сердце больше пусть не рвется!
Отпусти!
Мы же вместе, мы же рядом,
Оба-два.
Ты мне выпал, как награда!
Навсегда!
* * *
Кое-как закончив уборку, она рассеянно накрыла стол к ужину. После того разговора настоящего примирения так и не случилось. Они жили вроде бы привычной жизнью, вели обычный образ семейного существования, но напряжение не проходило, оба были зажаты, обижены, погружены в собственные переживания, и никаких особых шагов к примирению ни одна из сторон не делала.
После ужина Надя все же решилась спросить:
– Глеб, ты извини… Я случайно наткнулась… Уборку у тебя в кабинете делала.
Он не дослушал, закричал сразу:
– Зачем? Я же тебя просил: ничего не надо трогать! Надо будет, сам уберу! Ну и что ты там обнаружила? – Он был явно недоволен произволом супруги. Конечно, мыть полы и вытирать пыль – не мужское занятие, но выбрасывать что-то или просматривать свои личные бумаги Глеб не разрешал никому.
– Да я ничего такого… Проветрила и полы… Там просто бумаги на пол упали от сквозняка, когда я окно открывала.
– И что? – он тяжелым взглядом уперся в ее лицо.
– Я стихи увидела.
– Ну?
– Это ты писал?
– Нет.
– Тебе?
– Да!
– Может, ты объяснишь?
– Неужели ты готова к объяснениям? – с некоторой издевкой произнес Глеб. Впрочем, издевка была нарочитой, а горечь, скрывающаяся за ней, вполне искренней.
– Глеб… – у Нади опять упало сердце, и она вновь заколебалась: а надо ли ей знать? А хочется ли ей этой истины? Выдержит ли она ее? Задавая свой вопрос, она надеялась на какой-то другой ответ. Ну, мол, прочитал в журнале, понравилось, попросил секретаршу переписать. Или что-то подобное. Боже, как же все глупо! Как нелепо все получается!
Он ждал. Ждал ответа на свой вопрос. Хотя, похоже, в ее мечущихся глазах прочел все ответы заранее. Она сама их еще не сформулировала, а он уже понял, что она опять смалодушничала. Усмехнулся:
– Понравились стихи?
– Глеб, я ничего не поняла.
– Да это и не удивительно.
– Скажи только одно…
– Нет, Надя! Ничего я тебе говорить не буду! Ничего объяснять не буду! Потому что если объяснять, то все целиком и полностью, от и до, а не так, как тебе удобно – здесь надо, а тут молчи, про то говори, а вот об этом ни слова. Не дай бог твое сердце разволнуется!
– Глеб, ну послушай! Мы же живем вместе, под одной крышей, и нам надо как-то примиряться друг с другом.
– Да, Надя! Мы живем под одной крышей. Это ты правильно сказала. Но и только! А я бы хотел, чтобы мы жили с открытым сердцем. И близкого своего человека считали не просто партнером по браку или сожителем!
Он перевел дух и продолжил спокойнее и тише:
– Мне бы хотелось, чтобы у человека, с которым я живу, сердце было точно так же открыто навстречу мне. Может, звучит несовременно, но я хочу жить с душой нараспашку… Понимаешь?
– И что теперь? – она недоуменно разводила руками и вообще пребывала в каком-то беспомощном состоянии.
– Да ничего. Как жили, так и будем жить под одной крышей. Пока.
– Что значит «пока»? Глеб, что это значит?
– А это значит, что я жду.
– Чего?
– Не чего, а кого!
– Ну и кого же?
– Человека, который захочет и сможет жить так же, как и я, – нараспашку!
– А я? А как же я? Выходит, ты будешь использовать меня все это время, пока чего-то там ждешь?
Он засмеялся:
– Не больше, чем ты меня использовала все эти годы… А впрочем, если считаешь для себя невозможным жить так, как сейчас, всегда есть выбор…
– Пожалуйста, остановись! Глеб, остановись! Ты со мной, я с тобой! И никаких других вариантов быть не может.
Он невесело усмехнулся:
– Ты наивна, Надя! И выдаешь желаемое за действительное! Бог с тобой! Ты такая, какая есть. Я не в обиде. Я прожил с тобой вполне нормальную жизнь, но сейчас хочу по-другому.
– Кто она? – решилась на главный вопрос Надя.
– Ты уверена, что хочешь услышать ответ?
И опять она сникла, опять пропала куда-то ее решимость.
– Ладно-ладно! Не говори, не надо! – она чуть ли не руками замахала, лишь бы опередить своим возражением его ответ – Только одно мне объясни!
Он расхохотался в голос:
– Ты неисправима, Надя! Ну, что тебе объяснить?
– Раз она уже есть, раз она тебе стихи пишет, то почему же ты тогда не с ней? Что-то же тебя держит здесь?
Он взъерошил волосы, закинул руки за голову, встал на свое любимое место – лицом к окну – и проговорил тихо, но очень отчетливо:
– Жду, когда позовет…
:
Сначала зачесались руки на сгибах. Она расчесывала их до кровавых полос, потом лечила царапины, сыпала присыпку, мазала какими-то старыми и, как она считала, проверенными мазями, найденными в холодильнике. Скорей всего, срок их годности давным-давно прошел и вряд ли они могли помочь, тем не менее иногда становилось лучше, и невозможно было определить, от чего именно. Может, ела по-другому или протерла руки новым лосьоном, или все же мазь вон та, пусть уже остатки, но зато вроде бы после нее чуть полегче…
