Я заметила среди друзей твое лицо – та же самая фотография, что и на Фейсбуке. Мелькнула мысль о том, какая ты старушка, – у тебя даже на Майспейс аккаунт был. Я кликнула по ссылке.
На меня смотрело твое улыбающееся лицо. Вверху стоял твой последний статус: «Today has been the most perfect day that I’ve ever seen». Обновление от 23 июня 2007 года. Это же дата фестиваля! Значит, в свой последний день ты была счастлива. Ниже подпись: пользователь был активен 2926 дней назад. Женя, тебя нет уже почти три тысячи дней. Как же так?
Тебе будет приятно знать, что у тебя на стене много постов. Многие спрашивали, как ты и где ты, поздравляли с чем-то, скучали, любили тебя. Еще есть куча всего от Бена. В твоих альбомах я нашла сотни фотографий: группа, концерты, фестивали, ты и Крис. Он такой молодой и улыбчивый, с длинными светлыми волосами, как Курт Кобейн. Ты рядом с ним такая счастливая. Я впервые видела вас вместе. Кажется, он был влюблен в тебя. Хотя что я вообще могу знать об этом? Все мои знания о любви почерпнуты из песен My Chemical Romance и саги «Сумерки». Блин, ты же не знаешь о чем я, да? Неважно. Кажется, я ревную – совсем немного. Ты такая красивая, что захватывает дух.
Я зашла в твой альбом с видео. Там было несколько записей, почти все с концертов. Я открыла видео с заголовком «Дом с красной дверью – часть 1». На экране ноутбука появилась гостиная Криса, ты снимала ее через открытое окно в сад, по-тихому, как настоящий гонзо журналист. Камера тряслась, картинка дробилась. Крис и Марк сидели на диване и перебирали гору каких-то бумажек с озабоченными лицами. Поодаль стояла гитара – другая, попроще, не та красная с концерта три дня назад. Крис то и дело заправлял за ухо длинную прядь русых волос, внимательно рассматривая что-то в руках.
– Вот она! – триумфально вскричал Крис, подняв над головой обрывок салфетки. – Я знал, что не мог выбросить ее.
– Дай же скорее, – Марк выхватил мятую бумажку у него из рук и, приподняв очки, пробежал по ней глазами. Он говорил с простецким южнолондонским акцентом, заменяя сочетание «th» на отчетливое «ф», а не так как сейчас, как профессор. – Ага, точно! Это та салфетка из поезда, со стихами. А я-то уж думал, потерялась!
Он схватил в руки гитару и протянул бумажку Крису:
– Тут только мост и припев. Ну ты понял.
Марк заиграл на гитаре, внимательно глядя МакКоннеллу в глаза, и произнес одними губами: «Давай!» Крис начал петь. Это было что-то веселое и легкое, его голос был еще по-мальчишески звонким, без той горечи, которая сквозила в нем пару дней назад в «Королеве». Он то и дело сбивался на смех. Они смотрели друг на друга с сосредоточенностью ученых в лаборатории. Вот он – процесс творения воплоти. Вместо куплета Марк продолжил играть, мурлыкая себе под нос какие-то слова, а Крис вскочил с места, снял с головы Марка черную шляпу-трилби, закинул себе на макушку и принялся ловко отбивать чечетку в узком пространстве между диваном и столом. Через секунду в комнате появился Бен с губной гармошкой и подхватил мелодию, отстукивая ритм носком ботинка.
Я смотрела на экран не отрываясь. Никогда еще я не видела столь неподдельного веселья. Им было что сказать, только вот у них это не сложилось. Особенно странным было видеть их троих вместе, в одной комнате, зная, что жизнь сделает с ними за следующие восемь лет.
Тут камера задрожала. Марк прекратил играть и бросил взгляд в окно.
– Ты что, снимаешь? – спросил он, моментально деревенея и прямо на глазах превращаясь в того Марка Риммера, которого знала я.
– Да, – захихикала ты и прошла в дверь, – для вашего архива! Мой мальчик-звезда и его группа.
Крис послал в камеру воздушный поцелуй и направился прямиком к тебе. Бен присел на краешек дивана. Волшебство закончилось.
– Не снимай, пожалуйста, – тихо произнес Марк, и ты опустила камеру вниз…
Ой, подожди, мне еще что-то пришло. Сейчас проверю, что там, и посмотрю остальные видео.
Status: не прочитано
18:37 27 июня 2015, суббота
Dirty Pretty Things – «Truth Begins»
Привет!
Ни за что не угадаешь, где я. Хотя угадаешь – у меня включено гео. Я сижу на траве на парковке у Бронзовых ворот на фестивале Гластонбери и пребываю в легком отчаянии. Хочешь знать, как я здесь оказалась? Ты даже представить себе не можешь. Я думала, все закончилось. Но нет, на тебе, еще один перевертыш. Но я опять веду себя как королева спойлеров.
Где-то в пять утра в ночь с пятницы на субботу я вдруг поняла, что мне необходимо быть на фестивале. Я должна была кое-что сказать Марку, лично и срочно. И это не имело отношения к тебе и твоей смерти. Но его телефон все слал и слал меня в голосовую почту.
Мне нужно было попасть на Гласто! Я поискала информацию о билетах – оказалось, их раскупили подчистую еще в октябре! Можешь себе представить?! Люди готовы платить по двести с лишним фунтов и планировать свою жизнь за восемь месяцев, даже не зная, кто там будет играть! И, чисто для справки, фунт стоит сто рублей. Ты пропустила две волны экономического кризиса, оставившие мир в руинах.
Вообще, пора завязывать писать тебе: с тех пор как я узнала, что ты умерла, послания больше напоминают лирический дневник. Клянусь, я завяжу. Но только не сегодня. Сегодня мне нужна ты. К тому же, если со мной что-нибудь случится, эти записи найдут.
В конце концов я набрела на любопытную ссылку в комментариях к одному из постов про несправедливость политики продажи билетов на Гласто. Я написала личное сообщение человеку, который утверждал, что знает парня, который знает парня, который может помочь. После недолгих уговоров он признался, что работает в музыкальной индустрии и готов внести меня в список за символические сто фунтов. Я спросила у него, каковы гарантии, и он скинул мне ссылку на свою страницу в Фейсбуке. У него был весьма внушительный список друзей, не говоря уже о фотографиях, где его отметили. Почувствовав мои сомнения, он в качестве решающего аргумента скинул селфи из бэкстейдж-зоны с каким-то добродушным бородатым дедушкой. Не знаю, что он хотел этим сказать. Скрепя сердце, я перевела ему деньги и взяла билет на поезд до станции «Касл-Керри».
Устроившись в коконе из музыки и своих мыслей, я двинулась в путь. Поезд не успел даже отъехать от вокзала Паддингтон, когда у меня завибрировал телефон. Звонил отец. Как странно, к чему бы это? Не иначе родительское чутье.
– Папа? Вы вернулись?
– Ника, привет! Нет, еще в круизе. Я… – Линия хрустела, как простыни в дорогом отеле. – …Я просто хотел узнать, все ли в порядке, не ввязалась ли ты в какую-нибудь авантюру.
Мне захотелось обнять его, моего скрытного и скупого на проявления чувств отца.
– Нет, пап, все в порядке. Как мы и договаривались, я жду тебя и ничего не предпринимаю сама.
– Где ты сейчас?
Я посмотрела в окно на копошащуюся на перроне толпу.
– Я в… в Лондоне. – Это была даже не ложь. Пока что.
– Хорошо. Это очень хорошо.
Наступило молчание.
– Пап?
– Ника, я надеюсь, ты понимаешь, как сильно я люблю тебя. – Он был заметно пьян.
– Конечно. И я тебя.
– Я знаю, что исчезновение сестры повлияло на тебя. И что ты винишь меня во многом. Ты права. Я поступил малодушно. Я выбрал твою мать.
– Что?
– Ты должна знать. Когда я познакомился с твоей мамой, у нее уже была маленькая Женя, пара месяцев от роду.
– Что ты хочешь сказать?
– Женя – не моя дочь.
Я сглотнула комок:
– Тогда чья?
– Не знаю. Твоя мать не говорила, а я не спрашивал. Иногда думал, что она вышла за меня только потому, что девочке был нужен отец. – Он тяжело вздохнул. – Я так и не смог полюбить Женю. Она была мне чужой. А после того, как твоя мама сказала ей обо всем, она и вовсе не смогла жить со мной под одной крышей. Я оплатил ей учебу. И я испытал облегчение, когда она взяла деньги и сбежала.
– Деньги? – Значит, деньги все-таки были.
– Они предназначались на оплату учебы. Она так и не внесла их в кассу. Я попросил одного из друзей, летевшего в Лондон, передать ей конверт. Они встретились накануне того дня, когда ее видели в последний раз.
Я промолчала. Вот сейчас я могла бы рассказать ему, что знаю, кто убил ее и какое наказание он понес. Но вместо этого я просто молчала и наблюдала через окно, как мальчик и девочка, туго сцепив пальцы, говорят друг другу «прощай» на перроне.
– Поэтому я уверен, что она просто сбежала. Она никогда не любила никого из нас, кроме твоей матери, – сказал папа. – Ника, ты там?
– Да, пап, – рассеянно отозвалась я. – Ты прав, она просто сбежала. Не нужно себя ни в чем винить. Ты бы все равно ничего не смог поделать.
– Ладно, мне пора. Позвоню тебе через три дня уже из Майами. Я рад, что ты послушалась меня и не влезла в историю.
– Ага.
Я повесила трубку.
На самом деле в глубине души я всегда знала, что вы с ним не родные. Вы слишком разные. Мне стало понятно, почему мне не досталось твоего гена стройности. И конечно сразу многое прояснилось в их отношениях с мамой. Они не были первой любовью друг друга, как я думала всю жизнь. Папа стал для нее запасным вариантом. И всю жизнь доказывал, что она не ошиблась с выбором. А ты просто хотела, чтобы тебя любили. Поэтому тебя и тянуло на парней вроде Криса.
