Матросы теплохода «Мытищи» занимались этой работой сорок дней и ночей. В трюме «Требинье» было не три десятка тюков с горящим хлопком, а больше чем три тысячи тюков. Таким образом, температура внутри трюма была шоковая.
Кичин сам руководил этой работой. Он спал по два часа в сутки, а остальные двадцать два проводил на «Требинье» с бригадами своих матросов, которые работали, сменяя друг друга через каждые четыре часа. Но Кичин хотел, чтобы каждая новая смена видела его рядом, чтобы не было потом разговоров, будто капитан послал их в огонь обжигать лица, руки, ноги и легкие, а сам в это время спит в своей капитанской каюте.
Через сорок дней последний тюк горящего хлопка был выброшен за борт «Требинье». А Кичин упал на палубе спасенного им судна и уже не вставал – от чудовищного переутомления его разбил паралич, у него отнялись речь, обе ноги и левая рука. Матросы на руках спустили его на мотобот и перевезли на «Мытищи». С борта «Мытищ» он дал радиограмму в Одессу: «Спасательные работы закончены. Прошу прислать буксирное судно для транспортировки «Требинье» в Одессу. Прошу также разрешить потратить от 4 до 5 тысяч долларов для приобретения подарков морякам, проявившим беспрецедентный героизм во время спасения «Требинье». Кичин».
Судовой врач заставил его послать в Одессу и его, врачебный, рапорт:
«В связи с огромным переутомлением во время спасательных работ на «Требинье» у капитана Кичина парализованы речь, обе ноги и левая рука. Полагаю необходимой немедленную госпитализацию капитана Кичина в Тулеарский госпиталь или транспортировку его на самолете домой. Судовой врач Еремин».
Ответ из Одессы последовал незамедлительно.
«Борт «Мытищи», капитану Кичину
За «Требинье» направлено буксирное судно «Адлер». Тратить валюту на приобретение подарков для команды «Мытищ» не разрешаю. Моряки, отличившиеся при спасении «Требинье», получат по прибытии в Одессу почетные грамоты и денежные премии. Сообщите, следует ли выслать в Тулеар подменного капитана или вы в состоянии сами вести судно.
Начальник Одесского пароходства Данченко».
– По законам морской этики только сам капитан может решить, нужна ему замена или он в состоянии сам вести судно. Но здесь дело было не только в этом, – сказал мне Кичин. – Просто, если бы меня положили в госпиталь, то пароходству пришлось бы платить большие деньги этому госпиталю – уж врачи выставили бы им счет тысяч на сто долларов! А кроме того, я и сам не хотел уходить с судна. Поэтому я отказался от госпиталя и от того, чтобы меня самолетом отправили домой…
– Но как же вы руководили судном, если даже речь была парализована?
– Матросы на руках выносили меня на капитанский мостик, сажали в кресло, и я писал свои распоряжения. Ведь правая рука работала и слух тоже… Пойми, я не мог уйти с судна в те дни – после всего, что мы пережили всей командой. Почетные грамоты и денежные премии в Одессе – через шесть-семь месяцев! Да кому они нужны будут? И что это за премии – по пятьдесят рублей на нос?! Короче, перед тем как выйти из Тулеара курсом на Вьетнам, я вызвал к себе боцмана…
Вдвоем с боцманом, который на любом судне выполняет обязанности завхоза, они разработали план «должностного преступления»: в пароходство ушла радиограмма о том, что во время буксировки «Требинье» в штормовом море лопнули два буксирных каната. Пароходству ничего не оставалось, как разрешить Кичину закупить в Тулеаре два новых буксирных каната стоимостью по пять тысяч долларов каждый. На самом деле, как вы помните, лопнул только один канат. Таким образом, боцман получил от Кичина разрешение истратить остающиеся пять тысяч долларов на покупку краски для ремонта «Мытищ» (бок судна был исцарапан во время столкновения с «Требинье», когда его пытались взять на буксир) и на… покупку подарков для команды. Еще через два дня, когда матросы починили поломанный трап и покрасили борт «Мытищ» новой краской, на судне состоялся так называемый отвальный банкет – прощальный ужин. Моряки «Мытищ» прощались со спасенным югославским судном и мадагаскарским портом Тулеар. Кок приготовил несметное количество шашлыков, капитан выставил команде ящики шампанского и сухого вина, боцман устроил даже небольшой фейерверк. Вся команда получила подарки – кто транзисторный приемник, кто магнитофон, кто джинсовый костюм, кто – спиннинг… Затем они пили шампанское за спасенное судно, за здоровье своего капитана, за тех, кто в море, за тех, кто их ждет в Одессе, за «три фута под килем». Многие держали бокалы еще перебинтованными, обожженными руками…
Наутро «Мытищи» покинули Тулеар и двинулись курсом на Вьетнам. Все грузчики Тулеара высыпали на пристань и махали им руками, некоторые даже сели в лодки и провожали «Мытищи» до рейда. Суда, стоявшие у причалов, салютовали им прощальными гудками, как героям. На «Требинье», пришвартованном к причалу, ветер трепал красный советский флаг.
Несмотря на все старания судового врача, Кичин не мог оправиться от паралича. Больше трех недель они шли от Мадагаскара до Вьетнама, и все это время, то есть каждый день, матросы на руках выносили Кичина на капитанский мостик, сажали в кресло, и он вел судно, давая команды записями в блокноте.
Во Вьетнаме их, конечно, встречали, как героев и лучших друзей. Ведь они привезли оружие для борьбы с американскими империалистами! Оружие для уничтожения американских прихвостней – южных вьетнамцев.
Вьетнамские врачи увезли Кичина с судна в джунгли, в подземный лазарет – подальше от бомбежек американской авиации. Здесь его лечили иглоукалыванием и буквально за три недели поставили на ноги.
Разгрузив военное снаряжение, Кичин повел «Мытищи» на Яву и на Борнео за пробковым деревом, потом – в Индию, затем – еще куда-то. То есть в рутинное плавание, какие выполняют сотни грузовых судов. Домой, в Одессу, они пришли в мае 1968 года, надеясь увидеть у причала спасенный ими «Требинье».
Но «Требинье» уже давно не было в Одессе. За то время, пока Кичин лежал в подземном вьетнамском лазарете, в судьбе «Требинье» произошли новые драматические перемены, не имеющие, правда, никакого отношения к его, так сказать, физическому или техническому состоянию. Просто «Требинье» чуть было не стал символом разрядки напряженности отношений между СССР и Югославией. Дело в том, что тогдашний министр иностранных дел СССР Алексей Громыко прочел в «Правде» о спасении советскими моряками югославского судна и обратился к Брежневу с предложением вернуть «Требинье» Югославии бесплатно – эдакий жест «бескорыстной дружбы и международного пролетарского братства». Он расписал Брежневу весь спектакль, который можно было бы при этом устроить в Одессе для прибывших за судном югославов, и тот политический капитал, который удастся на этом заработать: югославские газеты будут вынуждены описать «теплый и дружественный прием одесских моряков» и, конечно, «бескорыстный дар Советского правительства народу Югославии».
Но Виктор Бакаев, тогдашний министр морского флота СССР, узнал об этом проекте еще до того, как Брежнев дал на него свое согласие. Брежнев вообще не любил принимать решения сразу, а предпочитал поюлить вокруг острой проблемы, потянуть волынку. А Бакаев сразу смекнул, чем грозит его министерству этот «бескорыстный жест дружбы»: спасение «Требинье» и сорок дней стоянки «Мытищ» и «Требинье» в Тулеаре обошлись Одесскому пароходству и Министерству морского флота СССР в 200 000 долларов. Конечно, Алексей Громыко никогда не вернет министерству флота этих денег, и они повиснут на балансе министерства, а Громыко тем временем будет демонстрировать миру свою щедрость!
«Ну уж, хера!» – решил министр флота и приказал начальнику юридической службы министерства и начальнику отдела торговли немедленно, в течение нескольких дней, продать «Требинье» и весь его груз. Буквально в тот же день начальник юридического отдела министерства и старший юрист Одесского пароходства вылетели в Лондон для оформления документации в Ллойдовской страховой компании на право продажи судна и его груза.
Я познакомился в Одессе со старшим юристом Одесского пароходства. Эта молодая красивая женщина показала мне папки с документацией о продаже «Требинье» и его груза и сказала:
– Мы продали «Требинье» в Лондоне за один день – на аукционе. Первому же покупателю! За миллион четыреста тысяч… Отдали не торгуясь, хотя при других условиях за него можно было взять и два, и даже два с половиной миллиона. Но Бакаев и Данченко приказали продать немедленно, за любые деньги. Ну и еще восемьсот тысяч долларов мы получили за медицинское оборудование, которое было в трюмах «Требинье». Тут мы взяли практически максимальную цену – после того, как само судно было продано, можно было уже не спешить, поторговаться…
– Значит, капитан Кичин и его команда действительно принесли Одесскому пароходству два миллиона долларов чистой прибыли?
