– Ну? Решайся. Там, в коктейле, ещё и отвар тисовой хвои был. Но срочное промывание всё равно поможет…
– Да, да! Это я! Я это сделала!
Триноль вскинулась чёрными волосами, тушь потекла по её щекам, смешиваясь со слезами бессильной ярости.
– Да, он говорил мне про неё…. Всегда говорил, смеялся…. Что она такая нежная, сказочная, а я…., что пиво пью…, что пирсинг у меня крестьянский, а я же его так люблю…! Он же знал про это! Знал, а потом смеялся…. Когда свадьба была назначена, я успокоилась, думала, что теперь он мой, а она…, Аля, там, в беседке…, спокойно так, мне сказала, что будет всегда любить его, Игоря, что он для неё дорог… Я как в тумане вся стала, хотела их прямо там поссорить, чтобы он увидал, какая она…, а он ещё и поцеловал её… Я думала, что когда она…., отравится немного…, не до смерти, конечно, что… не будет такой красивой…. А у неё, оказывается, сердце…
Капитан Глеб не успел отпрянуть, Триноль вскочила и вцепилась в ворот его рубашки.
– Я же не хотела её убивать! Не хотела! Нет…!
И снова упала лицом на скатерть.
На шум оглянулись единственные, кроме них, посетители кафе. Немолодой мужчина что-то зашептал свой спутнице, они быстро поднялись из-за столика и ушли. Пухлый официант, бдительно прислушавшись к крикам Триноль, пробовал было набрать какой-то номер на служебном телефонном аппарате, но Настя решительно остановила его.
– Мне не жить без него…. А если станет известно, что я так…, с Алей…, то вообще Игорь никогда мне этого не простит… Я ему так и сказала, а он…. Не говорите ему ничего, пожалуйста.
Триноль ещё раз попыталась встать из-за стола, но, ослабев в истерике, без сил снова опустилась на стул.
– Я умру?
Из-под черных прядей, сквозь мутные потоки серых слёз на капитана Глеба смотрели усталые девчоночьи глаза. С мольбой и ненавистью….
– Нет. Коктейль ты выпила сейчас обычный, слабоалкогольный, но вот три свидетеля твоих слов и диктофон – настоящие.
– Как болит голова, как всё кружится вокруг, шум…. Уберите этот шум!
Триноль с силой зажала ладонями уши, опустила голову меж локтей.
– Молчите все! Тише! Прошу вас… Ты обманщик…
– Совершенно верно!
Капитан Глеб ласково улыбнулся и принялся потирать руки.
– Я – великий и ужасный обманщик!
По взглядам и выражениям лиц и потрясённого Сашки, и продолжающего кипеть молчаливой яростью Ивана было видно, как они оба хотят немедленно прекратить это страшное представление.
Но верёвка занавеса всё ещё оставалась в руках капитана Глеба Никитина.
Каждый из них понимал, что Триноль уже не способна сейчас ни говорить разумно, ни слушать чьих-либо спокойных и рассудительных слов.
Но Глеб лучше других знал, что такое момент истины….
С настойчивостью он тронул Триноль за плечо.
– А вот любимого своего Игоря Поттера ударила лопатой по голове именно ты! Он же умер, понимаешь! Умер, Игорь-то твой ненаглядный! Сегодня, только что…! Это ты, в полном сознании и в злобе нарисовала там его кровью «эйваз»?! Отвечай, малышка! Ну?!
– Умер? Может быть…. Как же так? Один он умер, без меня. Странно… Утром позвала его…, рассказать, что мне не жить теперь без него…. Всё про Алю, что это я с ней…, а если раскроют причины её смерти, то я вообще жить не хочу! Сказала, что мы вместе с ним можем уйти из этого мира…, я знаю как…. Хотела поцеловать его, а он…. Ударил меня по щеке…., закричал, обзывался…, ужасно! Я говорила ему, что не нужны нам другие люди…, что мы можем и без них, что люблю его…, о том, что он теперь мой….
Никто бы не смог так пристально выдержать этот безумный взгляд.
И шёпот таких слов.
Капитан Глеб схватил Триноль за запястья и держал так крепко, что мгновением пронеслась даже мысль о её нестерпимой боли и о будущих синяках.
– …Он ведь грубо выругался! …Послал меня…., сказал, что обязательно всем расскажет, что все должны знать про меня…. Он не хотел умереть вместе со мной…., он не должен был так, я же ведь…. Я ударила его! Кровь, свежая, такая красивая…
– Папа! Прекрати это! Не надо больше так…!
Замахав руками перед застывшим в напряжении Глебом, Сашка взмолился, толкнул его в плечо.
– Всё! Всё же ясно?! Ну, прекращай…
Услыхав голос сына, капитан Глеб Никитин словно бы очнулся, сильно выдохнул, откинулся на спинку стула.
Устало улыбнулся.
– Да, ты прав. Теперь – точно всё. Тогда давайте-ка ещё по кофейку, а?! Иван – после всего этого коньяк ведь можно пить и по-серьёзному! Сашка, ты-то как?
– Не хочу…
– А вы, девушка? Что вы будете из напитков?
Триноль выпрямилась.
Молчала.
– Эй, злодейка! Чего-нибудь выпить безвредного не желаешь? Если нет доверия мне, закажи сама.
Страшное, неподвижное лицо, в чёрных потёках слёз, в прилипших на щёки и лоб спутанных чёрных волосах.
И улыбка.
Ни для кого, только для себя.
Вдруг – спокойный и ясный взгляд.
– Нет. Спасибо. У меня с собой.
Из внутреннего кармана короткой кожаной куртки Триноль достала небольшую блестящую фляжку.
– ….Мужчины нечасто угощают бедных девушек. Не все они так внимательны, как вы, отцы…. Поэтому нам приходится кое-что всегда иметь с собой.
И ещё раз, странно красиво и удивительно мудро улыбнувшись, Триноль открыла фляжку. Несколько глотков – и девушка швырнула её, пустую, в сторону.
Прозвенев тонким металлом по плиткам пола, фляжка гулко стукнулась о дальнюю стену.
– Теперь действительно всё. Я пошла.
Триноль поднялась и сразу же, вслед за ней, в грозном молчании, из-за стола поднялся Иван.
– Не надо, Ванька…. Пусть идёт.
Три коньяка.
И кофе для Глеба.
– Можно к вам?
– Валяй…
Рыженькая официантка придвинула от соседнего столика стул, не решившись сесть на тот, с которого совсем недавно поднялась Триноль.
– Это она сделала?
– Да.
– Сама вам рассказала?
– Почти…
– Глеб, а что дальше? Так всё и закончится?
Глотнув коньяк наполовину, Иван с тяжёлым вопросом посмотрел на Глеба.
– Так она и уйдёт? Уедет куда-нибудь?
– Нет, не получится.
После коньяка капитан Глеб сразу же взялся за чашку с кофе.
– …Вещественные улики я сегодня же постараюсь передать следователю. Нас будут вызывать, расскажем, что знаем. Думаю, что у них теперь есть за что зацепиться.
После долгого молчания Сашка нахмурился, вспоминая то, что последнее время его тревожило.
– А про какие перчатки ты говорил ей? Вроде, про кружевные? Я же у неё из общаги ничего такого не забирал?! И не отдавал их тебе?!
– Правильно, не отдавал. На фотографии, там, где её рука, ну, где ещё котёнок и тис, видна такая перчатка. Я вспомнил, что и у свадебной беседки в ботаническом саду свидетельница Триноль была именно в таких перчатках. Подумал, что они у неё должны были сохраниться, на память.
– Ты уверен, что улик хватит?
Иван, не допивая в рассеянности свой коньяк, продолжал размышлять о возмездии.
– Хватит. Там ещё же и отпечатки на черенке лопаты сохранились…. А это уже серьёзно.
– Тьфу, алкашня….
Иван сплюнул на пол.
– Такие вот с молодых лет и…
– Ты неправ, Иван.
– Почему это?! Ты же сам видел, как она из фляжки-то лихо! Водяра-то у таких всегда при себе, видите ли, чтобы выжрать, если вдруг захочется…
– Да…
Встрепенулась, вступая в разговор, Настя.
– У неё эта фляжка была с собой и на свадьбе, в сумочке…
Ни пить, ни что-то ещё говорить никому из них уже не хотелось.
Глеб вертел по скатерти авторучку, Настя шмыгала носом, часто поднося к лицу большую салфетку, Сашка рассматривал свои ладони. Иван по инерции крепко сжимал в кулаке пустой коньячный стакан.
– Ну, вот и всё…
Но договорить капитан Глеб Никитин не успел.
Сквозь стеклянную дверь кафе, с улицы, мелькнул какой-то быстро шагающий человек, рванул дверь за ручку и ввалился, почти упал в зал.
– Эй, вы…!
Тот самый немолодой мужчина, который совсем ещё недавно, не пожелав слушать их шумный разговор, вместе со своей спутницей ушёл из-за соседнего столика.
– Там, ваша эта…
Мужчина тяжело дышал после бега, потный и растерянный.
– Девчонка ваша, чёрная такая, там, на автобусной остановке умирает!
Действительно, чёрная.
В розмахе чёрных коротких волос, в несмытых с лица и невытертых чёрных потёках слёз.
В самом центре любопытной, глухо бурчащей толпы.
На скамейке автобусной остановки.
Триноль.
Она умерла через несколько мгновений после того, как они, по одному, подбежали к остановке.
Сашка. Глеб. Иван.
Девчонка. В коротких конвульсиях, задыхаясь, с белой пеной вокруг рта.
Некрасивая.
Успела только выдохнуть.
– Хорошо, что его…, здесь нет…
Упал на колени около скамейки Иван, заплакал, зарыдал. По-мужски, не стесняясь, тяжело и громко.
