Туфель не было. В прихожей обуви не было вообще. Сообразив, что Зинаида туфли убрала специально, пытаясь скрыть от Володи, что она в доме, Петрова с легкостью подбежала к двери прямо босиком, но выскочить не успела. Косоротов схватил ее за рукав и стал тянуть обратно в квартиру. Сражение в дверях обещало быть недолгим: перевес явно находился на стороне пьяного спортсмена.
«Бог с ним, без туфель, значит, и без куртки», – вовремя сориентировалась Люся и выскользнула из рукавов.
Утративший сопротивление Косоротов резко качнулся, потерял равновесие и опрокинулся через невысокие перила второго этажа прямо в лестничный проем. Петрова обмерла, заглянула вниз, отметила, что в одной из бетонных ступеней торчит штырь, направленный прямо в прогал, не увидела на нем кусков одежды и попыталась разглядеть лежавшее внизу тело. Тело шевелилось. Гора издавала какие-то звуки и кровью, как показывают в кино, не сочилась.
– Зинаида Васильевна! – звонко крикнула она. – Вызывайте «Скорую»! – и побежала вниз по ступенькам.
– И что?
– Что – и что?
– Так босиком и ушли?
– Ты не поверишь! – засмеялась Петрова. – Из двора выбежала, передо мной помойка, а рядом с ней – тапочки!
– Чего рядом с ней?
– Тапочки! Ну, кто-то выбросил. Не выбросил, видимо, жалко было, а выставил: вдруг кто-нибудь подберет.
– Поверить трудно, конечно.
– Как хочешь. Но я сочла это за знак. Это меня Бог пожалел. А ведь ноябрь был!
– Значит, в тапочках и ушли?
– В тапочках и ушла.
– И тот, от кого вы ушли в тапочках, значит, пишет, а мама звонит?
– Да, с Володей мы периодически списываемся: я же тебе говорила – у него жена, работа, закодировался, не пьет.
– А мама звонит?
– Звонит, но реже.
– А зачем звонит?
– Выясняет, где он.
– А вы?
– Успокаиваю.
– Связной, что ли, работаете?
– Ну, можно сказать и так. Зато всем хорошо.
– И вам хорошо?
– И мне, – Петрова хитро смеется. – Знаешь, я тебе еще и не такое расскажу! В другой раз.
Это «в другой раз» повторялось неоднократно: одна история сменяла другую, и почти в каждой появлялся образ Матери Терезы, за спиной у которой проступали тяжелые ангельские крылья. В зависимости от времени года на них то таял снег, то оседала пыль. А порой крылья намокали и теряли всяческую презентабельность.
Но были, были в Люсиной жизни минуты, когда ангельские атрибуты сваливались за ненадобностью в передней, и Петрова водружала уставшее от беготни тело в удобное кресло, прописанное в доме младшей подруги.
– Ты меня-а-а, наверное, бу-у-дешь осуждать, – изрекала она, напрочь игнорируя вопросительную интонацию.
– Это вопрос?
– Нет. Ну точно, ты меня будешь осуждать!
– Что-то случилось? – уточняла давшая слово ничему больше не удивляться наперсница.
– В сущности, ничего такого, чтобы…
– Тогда почему осуждать?
– У меня роман, – значительно сообщала Люся и наблюдала за реакцией подруги.
– Ну и что?
– У меня ро-ман с же-на-тым муж-чи-ной!
– А с каким еще мужчиной можно завести роман? Все неженатые либо в диапазоне до тридцати, либо в медвытрезвителе. Остальные подобраны, приручены и «скреплены тесными узами».
Судя по всему, реакция подруги Петровой была по душе.
– Кофе есть?
– Есть. И даже коньяк.
– Коньяк не могу, – вздыхала Люся. – За рулем.
– Тогда коньяк отменяется. И кто Он?
– Подожди, на звонок отвечу.
Люся лезла в сумку и рылась в ней в поисках мяукающего телефона. Вместо него извлекалась пачка рецептурных бланков, записная книжка, косметичка и пара рекламных проспектов. Петрова нервничала, телефон звонил, подруга терпеливо ожидала.
– Вот! – радостно сообщала Люся, сощурившись, подносила трубку к уху и кричала: – Алле! Алле!
Телефон безмолвствовал.
– Наверное, не дождались. Перезвоню? – заискивающе обращалась она к подруге.
Перезванивала. Потом записывала адрес. Потом переводила взгляд на младшего товарища и переспрашивала:
– На чем я остановилась?
– И кто Он?
– Он…
Снова звонил телефон. Петрова извинялась и принимала очередной вызов.
– Так кто Он? – вопрошала утомившаяся среди моря звонков подруга.
– Ну, имя тебе ничего не скажет. Главное, что мы едем вдвоем отдыхать.
– Вот так вот собираетесь и едете? – засомневалась Люсина наперсница.
– Конечно, не все так просто. Сама понимаешь…
– Я-то понимаю, просто плохо представляю, как вы оставите своих многочисленных родственников и пациентов.
– Разве я не имею права на личную жизнь?
– Имеете. Но тогда отключите телефон.
– Ты права, – соглашалась Петрова и поспешно тыкала пальцем в нужную клавишу, но делала это не окончательно: выключался только звук, а связь с внешним миром сохранялась.
Подруга видела Люсин хитрый маневр, но на полной изоляции не настаивала.
– И когда вы едете?
Петрова открывала рот для ответа, но вместо него сообщала, что ей снова звонят.
– Я вижу, – констатировала приятельница и наблюдала за миганием табло на трубке.
– Это Он, – сообщала Люся и виновато смотрела прямо в глаза. – Подожди, пожалуйста, я отвечу.
Из соображений политеса подруга удалялась, но фрагменты интимного воркования до нее все-таки долетали.
– Аль-ле, – пела Петрова. – Нет, не у пациентов. Могу…
«Видимо, спрашивает, может ли она говорить», – реконструировала подруга.
– А почему? А как она узнала? Что со мной? Просто узнала?
Количество вопросов на минуту разговора становилось все больше и больше, а голос у Люси становился все глуше и тревожнее. Когда Петрова произнесла: «Я не настаиваю», младшая подруга появилась в дверях с сакраментальной фразой:
– Кофе остыл.
– Ты слышала? – Люся поправила сползшие на нос очки.
– Слышала.
– Он не едет.
– Я поняла.
– И знаешь почему?
– Пока нет.
– Жена устроила скандал.
– Она что, уже в курсе?
– Не думаю. Говорит, что не знает. Просто требует, чтобы остался или ехал с ней.
– А вы что от него требуете?
– Я? – изумлялась Петрова.
– Вы.
– Я хочу, чтобы Он отдохнул.
– А вы?
– А что я?
– Вы не хотите отдохнуть?
– Хочу, – выдыхала Люся и снова хваталась за трубку. – Алле, Света! Во сколько? Минут через двадцать. Ну почему не приеду? Приеду. Куплю. Ну не могу я раньше!
Светка бросала трубку. Петрова обмякала в кресле.
– Мы так и не договорили, – напоминала младшая подруга.
– Потом.
– «В другой раз»? – цитировала Люсю несостоявшаяся слушательница и сообщала: – Возьмите трубку, вам звонят.
– Это Роза, – встречно комментировала Петрова. – Алле, Розочка! Да, моя мурочка. К ужину буду. Заеду к Свете на часок, потом – два вызова. Около дома. Поставлю машину – и все.
– Все?
– Все, – устало улыбалась Люся. – На сегодня.
Выходила в переднюю. Кряхтя, надевала на себя не успевшие соскучиться по хозяйке ангельские крылья, чмокала растревоженную приятельницу и пулей вылетала из гостеприимного дома.
«Пока-пока!» – доносилось из-за двери вместе со стуком каблучков. В окно было видно, как садится в машину Петрова, ведущая очередной телефонный разговор. Желтая коробочка выкатывалась из двора, перестраивалась в нужный ряд и исчезала из виду вместе с владелицей.
А младшая подруга еще какое-то время стояла у окна и, улыбаясь, качала головой, повторяя одно и то же: «Ох уж эта Люся!»
