– А что мы там будем делать?
Наталка объяснила, что поход в город мертвых – это проверка на прочность, на смелость. Нужно спуститься к скелетам и выдержать – не закричать, не испугаться. Если пройдешь проверку – настоящий друг, а не слюнтяй какой-нибудь. И тогда можно даже в разведку. Если закричишь – все, трус. Никакого доверия тебе нет.
– К настоящим скелетам? – с ужасом спросила я.
– К каким же еще! Там даже волосы на черепах бывают! Говорят, что мертвецы по ночам в склепах встают, кости свои разминают, богатства перебирают.
– Наталка, а мне тоже нужно спускаться к скелетам? – я уже была готова заплакать с горя. Ведь я только-только научилась отпускать одну руку с руля велосипеда. Было бы очень обидно в такой момент оказаться в руках скелета и умереть.
– Нет, тебе не надо, – разрешила моя подружка. – Ты еще не готова. Я за тебя время отсижу в склепе. Тогда будет по-честному. Такие правила. Если кто-то боится, но друг за тебя поручился и может отсидеть твое время, то это считается.
– А ты не боишься – и за себя, и за меня? – ахнула я. – Может, не надо?
– Конечно, не боюсь! Что я, со скелетом не справлюсь? Да я его! – воскликнула Наталка и подпрыгнула на месте. Потом она выхватила перочинный ножик и показала, как она расправится со скелетом. – Только спички надо взять. Они огня боятся.
Поскольку решения моей подружки были окончательными и бесповоротными, я не стала спорить. Надеялась только на то, что поход сорвется по уважительной причине. Но тетя Соня, услышав про поход и пионерский костер, не стала возражать. Правда, была еще надежда на Ларису Арнольдовну, которая, услышав про костер, решила нас сопровождать. Наталка вежливо сказала, что они все будут только рады, хотя лицо сделала такое, как будто готова была отдать пионервожатую на растерзание скелетам. За день до назначенной даты Лариса Арнольдовна пришла к нам в дом и сказала, что никак не сможет пойти – ей нужно в город уехать по пионерским делам, – и торжественно вручила нам переходящее знамя дружины, чтобы мы могли его нести и петь под ним пионерские песни. Наталка радостно взяла знамя, отсалютовала и обещала лично его нести всю дорогу до костра.
– Только не сожгите, – предупредила пионервожатая.
– Клянусь беречь. – Моя подружка прижала знамя к груди.
Лариса Арнольдовна чуть не прослезилась от счастья, что у нее такие пионерки – и утопающих спасают, и медали получают, и костры устраивают. Тетя Соня тоже была очень горда дочерью и выдала нам в дорогу целую вареную курицу.
– Мамочка, не надо! – Наталке стало стыдно, что нам еще и курицу дают, хотя должны были дома запереть.
– Надо, даже слышать ничего не хочу, – ответила тетя Соня. – Лучше дома возьмите, чем по огородам воровать.
– Мы не воруем! – воскликнула Наталка.
– Да, да, я знаю, вы берете взаймы, и только то, что можете съесть, а это воровством не считается, – улыбнулась тетя Соня, повторяя кодекс поведения, который был принят в компании ребят.
Наталка с ребятами решили выехать из села так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в наших честных намерениях. Ребята во главе с Наталкой выстроились велосипедной кавалькадой. Моя подруга держала знамя. На улицу высыпали дети, которые побежали за нашей процессией. Костик даже галстук надел для отвода глаз. Тимур горланил песню про орлят, которые учатся летать. По дороге мы встретили тетю Тамару, которая проводила нашу процессию тяжелым взглядом. Я хотела остановиться и рассказать ей, что мы затеяли, но не решилась. Надеялась только на то, что знахарка сама догадается, что дело нечисто – ведь представить себе, что наша компания в полном составе двинется на пионерский костер… Да что они, Наталку с ребятами совсем не знают? Ну ладно Лариса Арнольдовна, но тетя Тамара! Разве она могла в такое поверить?
Я до последнего оглядывалась в надежде, что знахарка нас остановит. Но она постояла на дороге и пошла по своим делам. Мы ехали на велосипедах около часа. Один раз сделали привал и съели курицу тети Сони с огурцами, которые Дамик с Тимуром своровали с чужого огорода – не есть же курицу всухую, без огурцов!
Я была уже без сил. Ноги болели, руки немели. Мне хотелось вернуться домой и упасть на кровать. Наталка в это время спорила с Тимуром на куриной дужке – у кого в руках окажется большая часть, тот и победил. Победил Тимур, но моя подружка даже не расстроилась – спор был детский, шуточный, не призовой.
– Долго еще ехать? – окликнула я ее.
– Уже приехали, – отозвалась она и бодро соскочила с велосипеда, будто и не ехала целый час.
Мы забрались на холм, который был усыпан крошечными домиками, как будто башенками, с узкими окошками. Вокруг было очень красиво. Облака, казалось, лежали прямо на голове – густые и ватные. Очень сильно пахло цветами. Мне было совсем не страшно, а даже интересно и приятно. Правда, хотелось спать.
– Привыкнешь, – сказала мне Наталка. – Это от лаванды или от маков.
Она расстелила покрывало, достала лепешки, ребята разожгли костер. Обычный пикник. Только толстая и длинная веревка, лежавшая рядом, – ее привез Мишка – немного смущала. Но я старалась не думать ни о веревке, ни о Мишке.
– Чего мы ждем? – шепотом спросила я его.
– Мертвецы ночью оживают, – ответил он. – Они дневного света боятся. После заката полезем.
Сумерки упали резко. Именно что упали. Вдруг стало темно, хоть глаз выколи. Ребята по очереди подбрасывали хворост в костер, поддерживая пламя. Наталка достала куртку, покрывала. Холодно стало тоже внезапно. Прямо до костей пробирало. И даже костер не согревал. Ребята занимались ужином – засовывали в угли картошку, варили чай из ягод.
– Уже скоро, – сказала мне Наталка.
– А что будет? – спросила я, потому что больше всего на свете хотела домой.
– Увидишь! – подмигнула мне она.
Да, это была самая страшная из ночей. Когда чай, а на самом деле отвар из ягод, закипел, когда картошка была вытащена из углей, все начали рассказывать страшные истории. Про «в черной-черной комнате, на черном-черном столе стоял черный-черный гроб». Меня трясло от холода и от страха. Я не понимала, почему это чудесное место, такое красивое при дневном свете, стало вдруг жутким, мрачным. Отовсюду слышались шорохи, страдальческие вскрики птиц.
– А по ночам, особенно в полнолуние, здесь ходят мертвецы, которым не нашлось место в склепах, где они могли бы спокойно лежать, – шептала мне Наталка.
– Поехали домой, а? – просила я.
– Ты что? Еще самого главного не было! Зачем же мы сюда ехали? – удивилась моя подружка. – А проверка на смелость? Вон, видишь, в той башне окно шире, чем в других?
– Вижу.
– Ну вот. Нужно обмотать себя веревкой за пояс, и ребята спускают тебя вниз, к живым мертвецам. Кто дольше просидит в склепе, тот и победил.
– А приз какой? – уточнила я, привыкнув, что ни одна забава не обходится без призового фонда.
– Никакой, – удивилась моя подружка. – Это же себя надо проверить. В прошлый раз я две минуты выдержала. А Костик даже одной не продержался. Только его спустили, он сразу заорал, чтобы вытаскивали. Мишка дольше всех держится. У него рекорд. Три минуты. Дольше пяти минут сидеть нельзя – мертвецы тебя насовсем в склепе оставят. Схватят за ноги, и все. Они знаешь какие сильные!
– А что там внутри?
– Кости, скелеты, черепа. Еще змеи, крысы, мыши.
– Так зачем же туда лезть?
Наталка не ответила. Она не знала, как объяснить, а я отказывалась понимать.
– Ладно, пора, – скомандовал Мишка и первым обвязал вокруг пояса веревку. Ребята встали в линию и начали спускать его в склеп. Наталка светила фонариком и следила по секундомеру.
– Вылезай! – закричала она. – Уже четыре минуты! Ребята, поднимайте его!
Все дружно стали тянуть веревку, поднимая Мишку, который скоро появился в окошке.
– Ты чего? – накинулась на него Наталка. – Сдурел, что ли?
Мишка не ответил.
– Тебя никто не схватил? – не без интереса уточнила Наталка.
Мишка мотнул головой.
Это были самые долгие четыре минуты в моей жизни. Они тянулись бесконечно. Я боялась за Мишку, за Наталку, которая решила отсидеть и за себя, и за меня. Я не понимала, зачем нужны такие проверки.
Следом полез Тимур и продержался минуту. Все пожимали ему руку и поздравляли. Дамик с Костиком выдержали по тридцать секунд. Последней полезла Наталка. Она тщательно обматывала себя веревкой, но я видела, что ей страшно.
– Наталка, может, не надо? – я уже чуть не плакала. – Веревка протерлась.
Из-за трения веревка действительно казалась хлипкой, могла в любой момент оборваться.
– Ты что? Это самая лучшая веревка! Счастливая! Мы уже столько на ней лазаем, – хмыкнула моя подружка. – Помните, четыре минуты! За себя и за Каринку, – объявила она.
