Глава 12
Они встретились в вечерних сумерках в уединенном дворике, под стеклянными сводами. Со всех сторон их окружало лунное сияние окон, за которыми работали лучшие мыслители и философы власти, обеспечивая ее надежное, бесперебойное функционирование. Фонтан, подсвеченный золотыми лучами, роскошно бил, напоминая хрустальную вазу. Счастливчик, взвинченный, утонченный, напоминал рапиру, готовую разить…
– Ты был прав, дорогой Модельер! Мерзавцы объединились вокруг Плинтуса! Готовят мое и твое истребление! Я разгадал их план! Они подлежат уничтожению!
– Я рад, что твоя проницательность не обманула тебя… Твое величие в разуме… Ты выше их всех на сто голов…
– На сто одну! Потому что я отдаю тебе их головы! Хочешь, сними с них скальпы, хочешь, наделай из их черепов винные чаши, а хочешь, выточи бильярдные шары, и мы сыграем с тобой партию!
– Мы будем вместе до победы! Мы действуем не ради себя, а ради великого русского будущего! Потомки простят нам нашу жестокость, как простили ее Ивану Грозному, Петру Великому, Иосифу Сталину! Каждым своим помышлением, каждым поступком мы пишем русскую историю и историю мира! Пишем Новейший Завет! Сейчас мы выписываем то место, где приводится притча о претворении воды в вино!..
В этот момент в фонтане иссякла вода. Вместо нежно-золотистых прозрачных струй забило густое как кровь красное вино. Было видно, как расплываются по поверхности фонтана багровые сгустки и сквозь них мерцают брошенные монетки. Оба подставили бокалы под винные струи. Наполнили, чокнулись. Выпили до дна, запрокидывая головы. А потом обнялись и замерли.
Из окон смотрели на них те, кто работал в этот поздний час в «Шурикен-хаусе», восхищаясь такому изъявлению дружбы.
Между тем в Городе Золотых Унитазов Роткопф торжествовал победу, и все было готово для оргии. На обширном английском газоне, перед парадным крыльцом дворца, в прохладных сумерках волшебно горели фонари, окруженные радужной, аметистовой дымкой. На газоне, как на зеленой кошме, были разбросаны шелковые подушки, пестрые восточные мутаки, персидские ковры, средневековые гобелены. Повсюду были рассыпаны свежие лепестки роз, лежали венки из полевых и садовых цветов, гирлянды из белых целомудренных лилий, источавших сладостное благоухание.
Олигархи, после коктейля из огуречного сока и тыквенной мякоти, куда для бодрости добавлялось несколько капель хвойного настоя, спустились с крыльца, в вольных одеждах, без галстуков, окружили озаренный газон. За ними, чуть поодаль, не приближаясь, сошлись охранники, домашние слуги, садовники, повара, каретники, псари, банщики, разгонщики облаков, создатели приятных мелодий, истребители комаров, промыватели кишечников, генералы ПВО, а также несколько иностранных послов и деятелей международных правозащитных организаций. Между ними и олигархами сновали бесцеремонные карлики, писклявые и насмешливые, избравшие предметом своих нападок Министра экономики Греха, нетерпеливо ожидавшего начала оргии. Карлики щипали его, забирались в карманы, вытаскивали оттуда слипшиеся карамельки, монетки, трамвайные билетики. Пытались насыпать ему в ширинку нюхательный табак, плевали вишневыми косточками и всячески досаждали. Из вежливости Грех терпел неудобства, улыбался, прощая маленьким человечкам их проказы, однако незаметно изловил одного, служившего когда-то при дворе короля Артура, ловко оторвал ему голову и откинул трепещущее тельце в кусты чайных роз.
Над ареной, высоко, в туманных небесах, над купами темных деревьев, загорелся неведомый источник света, серебристый, в мельчайшей пыльце, опускался сияющим шатром на широкий газон, словно с высоты медленно снижалась летающая тарелка, накрывая окрестность таинственным, неземным свечением. В эту прозрачную пирамиду света вкатили белый рояль. К роялю вышла всемирно известная эстрадная певица, получавшая уроки еще у Вертинского, Праматерь русской эстрады, как ее называли. Эту ослепительную, с неповторимым голосом женщину любили Никита Хрущев, Николай Булганин, Николай Косыгин, Леонид Брежнев, Михаил Суслов, Юрий Андропов, старый, но почитающий кордебалет Черненко, соратник Горбачева, идеолог перестройки Медведев, все три политика, сопровождавшие Ельцина в Беловежскую Пущу, – Полторанин, Бурбулис, Шахрай, а также Министр внутренних дел Ерин и заместитель Премьера Сосковец. Подробности этих, не всегда платонических, отношений больше полувека обсуждались в светских кругах, и сегодня представшая перед олигархами эстрадная звезда была в расцвете красоты и славы. Множество подтяжек и пластических операций делали ее лицо молодым и свежим. Безукоризненные вставные зубы превращали улыбку в белоснежное сверкание. Из-под короткой юбки пухленькие ноги, пережившие десяток операций на венах, удаление желваков и выправление суставов, срез мозолей и усыхание лодыжек, смотрелись как ноги молодой пленительной девы. Грудь, пропитанная парафином, пугающе и прекрасно выдавливалась из узкого лифа, создавая ощущение обилия и щедрости. На голове, облысевшей еще в период освоения целины и взятия лунного грунта, возвышался золотой парик, полный локонов, вьющихся прядей, цветочных бутонов. Она не взяла с собой на представление молодого мужа Кьеркегорова, потомка известного европейского философа-экзистенциалиста, а также свою очаровательную дочь, которую нарекла именем героини известной норвежской сказки про гусей – Акка Кнебекайзе.
Она улыбнулась маэстро, милостиво позволяя ему играть, и в вечернем гулком воздухе, улетая в глубину парка, раздалась музыка, не оставлявшая равнодушными несколько поколений любителей эстрады.
– Жизнь невозможно повернуть назад… – печально и сладостно сообщала певунья, и все завороженно слушали, даже карлики, оставив на время несчастного Греха.
Однако Роткопф был весьма равнодушен к исполняемой реликтовой песне. Переходя от одного олигарха к другому, он делился итогами разговора со Счастливчиком.
– Я его покорил и обезвредил, – торжествующе сообщил он алюминиевому королю, который жевал нежный салатовый листик, – теперь Президент снова наш, и мы можем вернуть утраченное влияние.
– Ты – великий! Ты – наш несомненный лидер! Ты рискуешь и всегда добиваешься ослепительных результатов!
– Моя роль второстепенна, – скромно заметил Роткопф. – Наши лидеры – Мэр и Плинтус.
– Я бы так не сказал. Я отдаю тебе предпочтение. – Алюминиевые зубы тщательно пережевывали салатный черенок.
Певица завершила свое философское песнопение о быстротечном времени и старинных, неумолимых часах. Поцеловала маэстро, оставив на его белой щеке багровый укус. Хлопнула в ладоши, приглашая на выход танцовщиц из ансамблей песни и пляски, для которых настал их долгожданный черед. В серебристое мерцание, ниспадающее из туманных высот, выскользнули прелестные обнаженные девы тремя трепещущими вереницами. Маэстро, вдохновленный их фацией и наготой, заиграл попурри из «Битлз», в которых звучали восточные мелодии, тоскливые и сладостные напевы ирландцев, африканские ритмы.
Черные плясуньи из Верхней Вольты, белозубые и глазастые, высовывали красные собачьи языки. Вращали фиолетовыми ягодицами, напоминавшими сочные созревшие сливы. По их спинам, в гибких ложбинках, струился маслянистый ароматный пот. Длинные, остроконечные груди плескались, как играющие в воде морские котики. Восхитительные, из темной смушки лобки занавешивали всю нижнюю часть живота, как если бы они стыдливо прикрывались чеченскими папахами. Африканские девы обнимались, звучно шлепали друг друга грудями, сближались влажными животами, делая ритмичные вращения… Доводя себя до исступления, падали на зеленый газон.
Длинноногие ирландские красавицы, яростные и страстные, как валькирии, бежали, изображая боевой танец. Сталкивались губы в губы, разбивая их в кровь, слизывая одна у другой выступавшую алую росу. Валились на траву, хватая друг друга за груди…
Тайские танцовщицы, возросшие среди фимиамов буддийских храмов, каждая из которых была похожа на ансару, выступали, приподнявшись на гибких пальцах. Выбрасывали вверх и вперед чудесную ногу, замирали в позе цапли… Начинали трепетать, мелко вращать животами, все быстрей и быстрей, с темными, словно крохотные воронки, пупками… Прекратив свой космический танец, танцовщицы разбились попарно и принялись воспроизводить способы лесбийской любви числом пятьсот пятьдесят, кои запечатлены на фризе буддийского храма Ангкор.
Собравшиеся вокруг, все, кроме олигархов, едва удерживались на месте, созерцая этот праздник любви. Пьянели от близости доступных женских тел, розово-белых, смугло-фиолетовых, бронзово-золотых. Олигархи же, чья вегетарианская диета делала их невосприимчивыми к похотям мира, лишь изредка взглядывали на действо, внимали Роткопфу, который заговаривал с каждым отдельно.
