Эти загородные украинские вечера… тенистые овраги, дышащие мшистой темно-зеленой прохладой на дорогу из-за белого с черным отбойника, запах лопуха и папоротника прохладным компрессом ложится на сухие складочки на веках… и, вырвавшись на пригорок, ловишь лицом последние лучи догорающего за полями солнца. Поля и холмы, словно растушеванные в акварельном тумане трапеции и параллелепипеды, обрамленные курчавыми изумрудно-оливковыми посадками, в предвечернем косом свете, когда не получается ни одной четкой фотографии… бывает ли зрелище умиротворенней?.. И даже тут невидимый из-за холма Днепр веет ряской, тенистой болотной прохладой. Выкатившись на гору, Русланочка переключала передачу, словно пришпоривала коня, поворачивала на себя ручку акселератора, и японское чудо прытко, с пружинистой мощью пускалось в ровный бег по бледно-серому шоссе, с двух сторон обсаженному березками.
Постепенно вылазки принимали все более поздний характер, и кто-то из родителей, выступив из прямоугольника света панорамного окна, вечно открытого на ночь, на скрип гаражных ворот говорил с тревогой: «Как, опять?..», а Русланочка, закидывая ногу через седло, в кроссовках на босу ногу, опуская забрало на шлеме, отвечала: «Что тут такого… я не маленькая и езжу осторожно, и ночью никого нет». И с жизнерадостным вжиком уносилась в стрекочущую сверчками синюю жаркую темноту, поливая грубый асфальт впереди себя и спутанный кустарник вдоль обочины теплым карамельно-желтым светом. И ее фигурка – ладная, стройная, длинноногая, в светлых обтягивающих джинсах до середины колена и в серебристой курточке, с русыми кудрями, неровно выбивающимися из-под шлема, – казалась олицетворением счастья и беззаботности.
Все эти места вниз по Днепру, на юг от Киева, представляют собой высокие обрывистые, поросшие непролазным спутанным лесом кручи. За фешенебельной с миллионерскими особняками Конча-Заспой, над которой запрещено летать даже пожарным вертолетам, пологим прибрежным клином ныряющей в сосны и песчаные пляжи сразу за Столичным шоссе, недовыкупленными санаториями и базами, через весь поделенный заборами лес, длинной пустынной набережной тянется молодая Украинка с ее почти столичными коробками-многоэтажками, и дымит гадкое страшилище Трипольской ТЭС. Узкая автомобильная дорога петляет в этом месте, зажатая отвесными кучами черного шлака с одной стороны и железнодорожным полотном с другой. До этой Трипольской ТЭС Русланочке и разрешалось ездить, вернее, до Т-образного перекрестка с ненужным, путающим многих тут знаком «стоп». Главная дорога направо, по которой тут мало кто ездил, уходит резко на Дивич Гору, а оттуда на соседний, легший между холмами вдали от Днепра густонаселенный Обухов. Все предпочитали ездить нижней дорогой, мимо ТЭС, а эта, по горе, оставалась всегда пустой, с полями с одной стороны и обрывом с другой, откуда с высоты птичьего полета открывается вид на Украинку, промзону, леса вокруг и даже, в ясную погоду, на розоватые многоэтажки киевских Позняков. Часто, нарушая отцовский запрет, Русланочка каталась по хребту этой горы, разгоняясь до предельной скорости, рискуя вылететь из седла на дорожных неровностях, с трудом вписываясь во вспыхивающие в свете фар повороты с отвесными стенами сплетенного густого кустарника или с черными маслянистыми полями, уходящими в абсолютную и кромешную темноту. И видела себя каким-то юным вампиром с мраморно-белой кожей, без единого изъяна, летящим на крыльях ночи. Про этот ночной компромисс с внешностью, про украденные у реальности часы без света в нормальном, не-зверском обличии Русланочка писала что-то непонятное и витиеватое в своем Интернет-дневнике, поменяв фон на черный, а буквы сделав чуть голубоватыми. А название было, конечно, «hiding in twilight»[1].
Однажды в Халепье, в семи километрах от Витачива, праздновал свой двадцать первый день рождения Димон Сташковский, более известный в молодежных кругах как DJ Prinz, сын одного из тех людей, чья фамилия, введенная в строку поиска на соответствующем ресурсе, вернется с нулевым результатом, но произнесенная при нужных обстоятельствах нужным людям сможет сделать практически все, даже самое невозможное. Сына Сташковский-старший воспитывал, с его возможностями, весьма скромно. День рождения юноша отмечал в снятом на лето коттедже не на Средиземноморье (хотя там тоже можно было бы), а в непосредственной близости от Киева, и чуть поодаль от основного скопления людей своего круга. Это было действительно волшебное место, бывший пионерлагерь «Восход», от которого осталась одна странная, сваренная из арматуры скульптура, что-то вроде памятника военным летчикам – костер из криво поломанных бетонных балок и рвущиеся оттуда фонтаном самолетики на крашенных синей масляной краской погнутых штырях.
«Это не убирайте», – сказал Сташковский-старший, когда затевалось строительство. Его отец был военным летчиком.
Дом в «Восходе» почему-то не пользовался популярностью в семье, и в момент кризиса его даже решено было сдавать, но потенциальный съемщик, не дождавшись лета, сравнил цены у нас и в Болгарии и уехал, а Димон сказал, что хочет уединиться и отпраздновать совершеннолетие именно там. Привезли полный микроавтобус выпивки, салютных установок и акустических музыкальных систем такой мощности, что звук был слышен аж в селе Процев, что через Днепр, в загородном конном клубе, где отдыхали друзья Димона.
Русланочка в те ночи отправлялась на свою мотороллерную прогулку с чувством особенного азарта, будто предвкушала что-то, и кружила, порыкивая двигателем, по дремучему урочищу, с трудом выбираясь из ям с лужами, отталкиваясь ногами от земли, стукаясь о торчащие из земли корни.
Она полюбила смотреть на себя в зеркало в полумраке – бледно-голубым светил жидкокристаллический монитор ноутбука, и этот свет мерцал на шести серебряных кольцах по всей мочке уха, деликатно очерчивал линию скул и ямочку на шее, скорее намекал, чем показывал губы, многообещающе рассеивался во тьме на картинном изломе высоких бровей и едва касался бархатных провалов глаз с неясным блеском и дикобразно-игольчатой тенью ресниц. Тогда же на смену тонконогим лупоглазым остроносым эльфам с длинными волосами пришли модные бледные вампиры из популярной подростковой саги. «Ночь – мое время!..» – думала Русланочка, глядя в задрапированное сумерками зеркало.
Одной такой ночью, на ухабистой узкой грунтовой дороге, ведущей вдоль просеки на трассу, Русланочка встретилась нос к носу с огромным, лоснящимся автомобилем без крыши. Радужно-выпукло блеснув ветровым стеклом, он вылез откуда-то из зарослей подобно хищнику – глянцевые бока облеплены мокрыми листьями, днище пару раз теранулось о землю, золотистые блики заструились на хромированных колесных дисках, и квадратные фары застлали пространство между кустами туманом чуть синеватого света. В призрачном голубоватом сиянии приборной панели невозможно было разобрать лица сидящих там, но громко играла музыка, хит этого лета, рингтон на ее телефоне – «Любовь зубастый капкан/ на чувстве разума танцует канкан/ не вижу тебя, не вижу себя, несет нас в туман».
«Вампиры на дело поехали!» – подумала Русланочка. Замерев на своем скутере, опираясь на носочки белых кроссовок (на щиколотке – серебряная цепочка), она проводила машину зачарованным взглядом.
В двухстах метрах от нее кабриолет со включенным правым поворотом неожиданно крутанул резко влево, чуть не слетел с дороги, вильнул пару раз на встречную полосу, потом выровнялся и умчался по прямой пустынной трассе, будто с треском разрывая ткань, из которой соткана была эта ночь. Но очень скоро рев затих, повеяло болотистой, чуть сладковатой прохладой, затрещали сверчки, и звездное небо, словно оттянутое за резинку, теперь снова низко повисло, тускло мерцая. А красные габаритные огни на бампере были теперь как два удаляющихся сигаретных огонька. Этот сигаретный диалог без ее, Русланочкиного, участия вызывал новую щемящую тоску – словно уезжали там от нее двое, спокойно покуривая, и один из них с куском ее сердца.
Но неожиданно вновь послышался нарастающий рев: домчавшись до холма перед Стайками, компания в кабриолете решила зачем-то развернуться, и мчалась теперь на приличной скорости, обратно. Дорога там длиной примерно 4 километра, обсажена березками, с полями с обеих сторон и, несмотря на свою очевидную прямизну, весьма коварна. Качество покрытия, на первый взгляд, не вызывает никаких опасений, но словно какие-то невидимые колеи начинают стелиться под колесами разогнавшегося автомобиля, так что дрожит руль, как бывает при плохой балансировке, и возникает серьезный риск слететь с дороги. В какой-то момент, уже промчавшись мимо поворота на Русланочкин родной Витачив, кабриолет вдруг странно вильнул, завизжали тормоза, сухо и страшно зашипела резина, и машина, потеряв управление, как будто в скользкой луже, разворачиваясь боком, полетела на березки и в овраг за обочиной. Непристегнутые пассажиры вылетели, словно их выстрелила катапульта, и попадали, с пугающе отчетливым на фоне остального грохота, шмякающимся звуком, на асфальт.
