А потом мы разошлись. Я поднялся в режиссерскую, они по своим машинам и велосипедам, припаркованным у театра. Я сел в кресло и просидел там два часа. Ко мне подходили разные люди (не помню), в том числе и директор, спрашивая, как прошло заклание, я что-то отвечал, думая о том, что сильно хочется есть.
Апельсины лежали на столике рядом с вазой, в которой стояли искусственные цветы. Там же огурцы и кусочек колбаски. Кофе, сахара не было. Все разошлись, я съел имеющийся провиант и вышел на сцену. Сегодня я четыре раза проходил здесь. Монтировщики комплектовали тряпки. Посмотрели на меня. Во второй раз я замер. Говорили обо мне, точнее о тех, кто я. Не здоровается, мы – пустое место. Я зашел в туалет, в который нужно входить нагибаясь, опустил стульчак, сел и стал думать. Как меня приняли? Хорошо или не очень. Наверное, рано об этом думать. Домой, точнее туда, где мой временный дом.
Улица нагрелась. Не было солнца, но булыжники были теплыми, казалось, что под землей есть работающий генератор. Ноги не слушались. Мне не хотелось идти по асфальту как все. Хотелось спуститься в метро… мне это помогало там. Хочется уйти под землю – я много раз уходил, порой надолго. Там я похоронил свою юность. Я так всегда считал. Спустился вниз, увидел то, как мужчина ушел из жизни, вышел совсем другим. Помнится три квартала прошел, чтобы осознать произошедшее. А сколько раз я часами путал себя, что разобраться в происходящем. Садился на Кольцевой и бороздил. Потом пересаживался на одну из радиальных и всматривался в лица. Деловые на международной, простые – на Речном вокзале. Выходил на улицу с ответом. Иногда вконец запутавшись. Но это был процесс. Здесь вперед по улице Победы вдоль старых домов, где заблудиться так же сложно, как и вспомнить названия всех американских штатов.
Шел и смотрел все, что виделось на уровне трех метров. Два раза сталкивался с прохожими, бурчащими и грубыми. Обвалившаяся штукатурка, старые балконы с цветами, старинные вазоны и лепнина в виде ангелочков. Кружится голова.
Пришел и упал. Проснулся совсем недавно. Снилась картавая рыба. Она мне что-то говорила, но я ее так и не понял.
Третье окно сверху и слева. Горит ночник. Не спит. Его тоже что-то мучает. Парень в таких же, как у меня кальсонах. Да и рост почти мой. Открыл окно, забрался на подоконник. Нашел время. Если хочется. Мне какое дело? Лучше отвернуться, вдруг…Зачем? Что он хочет сделать? Подышать воздухом? Не самый удачный способ. Я знаю, что он задумал. А мне то что? Нужно отойти в дальний угол, подальше от окна, сесть, закрыть глаза и подумать о чем-нибудь другом. У меня была собака – она любила есть дерьмо на улице.
Сколько ни говори, она все равно найдет – застывшее и не очень, средних размеров…Дерьмо, не могу. Он же там, наверняка…нет, стоит. Надо его… Эй, ты. Да что же ты. Так он может напугаться. Надо его остановить. Сейчас, сейчас. Где мои ботинки? Мне не в чем выйти на улицу. Снова Серьга одел их. Тапочки. Пойду в них.
Он еще на окне. Не надо, миленький. Я сейчас, сейчас. Надо будет поймать его, если он все же решится. Надо взять что-то мягкое. Подушку. Да, точно. Лучше две. На всякий случай одеяло. Его нужно натянуть, тогда он не разобьется. Только если с прохожими повезет.
Я выбежал на улицу, не сразу сообразил, где находится этот дом. Наконец, вот он. Окно…третье сверху и слева…нет никого. Окно закрыто, свет выключен. Он уже лежит? Нет, трава даже не примята. Он должен был упасть на дорожку, перекрыв движение. Его не было. Мне показалось? Да что же это. Вот мое окно, из которого я его видел. Вот то самое, их которого….бред.
Я вошел в дом. Мои ботинки стояли на месте. Что за… Серега дома? Я подошел к его комнате, прислонился ухом, услышал его храп. Спит. Сколько я отсутствовал? Пять минут или больше? Часы «Слава» показывали без пятнадцати пять. Это много или мало?
Я вошел в комнату и упал на кровать. Спать мне не удалось, я стал говорить специальную считалочку для сна – сорок актеров стояли на сцене, играли свою роль, один из них подавился солью, и вот их уже тридцать девять. Тридцать девять актеров стояли на сцене, играли свою роль, один из них сошел с ума, и вот их уже тридцать восемь…
Путники бродят около дома. Время за полночь, а они все ходят. Пугает то, что они ходят по одному, не разговаривают и, кажется, ждут того, кто не знает того, что они ждут. А ведь они будут стоять. Это точно. Я смотрю на них. Этот белобрысый нервно курит и дергает ногой, словно пританцовывает. Второй в стороне. Они вряд ли знакомы, но по странному поведению схожи. Тот величественно смотрит на балкон, где его дом, жена, девушка или дорогой велик. Третий на другой стороне обозревает окрестности. За одну секунду его голова проделывает полный оборот вокруг своей оси. Он кого-то ищет. Все они кого-то ждут, разыскивают и нуждаются. Они в чем-то родственные души мне. Только те – на показ, все их видят, а я – в коморке, на втором этаже, за пыльной тюлью, которая пахнет керосином. Им холодно, а мне жарко. Хотя я не уверен, что температура тела как-то влияет на внутреннее состояние.
Ухает филин. Сегодня утром он тоже ухал. Это местный будильник. По нему я проснулся, сделал зарядку (дотянулся до потолка и пробежка на месте) и когда варил овсяную кашу, и она у меня подгорела, понял, что сегодня выходной. Этот запах гари словно пробудил меня. Немного передышки перед большой работой. Я это заслужил.
Устрою марафон по незнакомому городу, посижу в кафе, познакомлюсь с местными старожилами, и пойму чем дышит этот маленький городок. Свои особенности, чудаки, зазнавшиеся знаменитости и просто богатые люди. Те, с кем предпочтительно здороваться и те, кого можно отнести в когорту среднего населения. Может быть, это мне поможет в контакте с труппой театра. А то я слишком разнервничался. Не перегибаю ли я палку. Волнуюсь, растрачиваю силы. Так нельзя. Сегодня вдохну этот чистый воздух, рядом река и озеро, и усну крепко, чтобы утром проснуться полным сил и энергии.
Серега не вписался в дверь и проматерился. Я внутренне простил его, но Маша через стенку поругала его сильным стуком. Тот в ответ, прозвучавший через пять минут, заиграл на банджо и запел. «Сердце, тебе не хочется покоя, сердце как хорошо на свете жить…»
Как спокойно. Сердце бьется в такт моим положительным мыслям. Я режиссер, у меня все хорошо. Классная жена, друзья и работа. Мне все по силам… так я думал утром в то время как ел овсяный завтрак. Я не знал, что со мной может произойти. Да, сейчас, после того как заблудился…
Сегодня заблудился. В маленьком городе. Смешно, но это так. Улица Баумана, Дружбы… все перемешалось. Черепичные крыши, голуби на них, флигелек. Дома с высокими окнами…я тут был…уже дважды. Он мне сейчас только попадался. Я жевал бутерброд (запасся из дома) и этот дом, эти окна, не постучишь. Забор из трухлявых досок и тупик. Двор-инвалид – дом перекошен, туалет, сарай – все смотрит вправо с наклоном в 20 градусов. Старик, кряхтя добирается до гаража, открывает с жутким скрежетом покосившуюся дверь, заходит, включает свет. Грохот, вспышка – лампочка перегорела. Он ругается, я тихонько прохожу и задеваю дрова, накрытые полиэтиленом. Просыпается собака, ребенок. Последний смеется, собака надрывается, я бегу в одну арку, другую, в носу гниль и кислый запах газа.
Еще один двор. Улица Мамина-Сибиряка, переулок без названия, улица Пушкина, еще один переулок и еще один без имени. Старушки, рецепты и похмелье на скамейках. Они в ряд. Пять скамеек – старых, потертых, занятых до сантиметра.
Я устал. Понятия не имел в какую сторону двигаться. Знал только одно – хотелось пить, есть, спать. Рано встал, чтобы проделать это променад. Мне кажется, чем раньше начнешь это делать, тогда заметишь то, что другим не под силу. Ты хочешь быть единственным, не хочется ни с кем делиться. Ты немного эгоист в этом. Как и любой турист, мечтающий узреть редкость, как и любой творческий человек обнаружить идею. Все прочь от моей сокровищницы. Руки прочь!
Я выпил. У меня правило – не пью с бомжами и с актерами. Это помимо того, кто мне не приятен. А тут выпил. Вино. С местными старожилами. А что? Я же хотел. В кафе. Но ни одно приличное кафе мне не попалось, разве что на улице. Они пустовали. Какие-то скучные пары сидели за столиками и пили пиво. Попытка поговорить не обвенчалась успехом. Они странно на меня посмотрели, словно я глухонемой торговец нецке. В пиццерии было пусто, одному мне не хотелось вкушать пусть и очень аппетитную пиццу. В «Лакомке» ко мне пристал старик, пытающийся объяснить причину старения.
– Мы не стареем. Мы меняемся. Если наша душа, которая похожа на это пирожное, будет в порядке, то есть свежей, например приготовили только ночью, и во время приготовления звучала музыка и шли положительные разговоры, тогда и тело будет напоминать это самое пирожное. Если же…
Я его не дослушал. Такого рода галиматью я наслушался в одной сетевой компании, куда попал совсем случайно, по причине безысходности. Я не знал, что мне делать. Позади был один институт, впереди нелюбимая работа и армия. Я бегал от военруков и ждал чуда. На дворе была очень и чудеса не торопились происходить. Появилась леди в синем деловом костюме и впихнула в меня талмуд рукописей с китайским уклоном. Я подсел под эти сиропные речи. На целый месяц, потеряв энную сумму денег и время.
