– Ну что, классная пицца? Мурзик, я на днях весьма неплохо заработал, так что кроме пиццы можешь рассчитывать еще и на телятину под соусом. Хочешь?
Однако у меня уже пропал аппетит.
– Что-то меня не тянет на мясо, – бормочу я.
Меня не тянет не только на мясо. Меня вообще ни на что не тянет. Разве что секс… кекс, крекс, пекс… С лесом секс не рифмуется, это точно. В лесу темно, водятся волки, медведи, вампиры… Лес – это темное начало. Там безвозвратно пропадают Красные Шапочки и Спящие Красавицы – а потом ищи их в чужих животах или хрустальных гробах! И за сто лет не найдешь. Кроме того, в лесу разгуливают Серые волки и без толку бродят Принцы-которые-никого-не-спасут. Хотя, наверное, я несправедлива к лесу, потому что сейчас нужно остерегаться совсем другого – не Серых волков, а Зеленых человечков. Появляющихся повсюду – как в лесу, так и в городе. Крупном или мелком населенном пункте, поселке, деревне, переходящей из рук в руки под огнем из оружия, на которое даже смотреть страшно! – а оно лупит взрывной волной, огнем, стальными, острыми как бритва осколками, прошивающими непрочную человеческую плоть насквозь. Отрывающими от нее части. Части целого. Совершенного целого. А целое – пусть даже и несовершенное! – оно не может без своих частей. Совершенно, абсолютно не может! И смотреть на это, бывшее некогда единым и безукоризненным организмом, сделанным по образу и подобию, а потом безжалостно, бесповоротно искореженным, искромсанным, просто уже нет никаких сил. Но я все равно буду приходить каждый день и смотреть… потому что однажды я могла спасти. Уберечь. Вытащить. Нет, не вытащить – но ПРЕДОТВРАТИТЬ. Но почему-то я не сделала этого… И теперь мучаюсь каждый день. И не хочу ничего – ни телятины, ни теплого вечера с молодым месяцем, ни прогулок в парке у фонтана. Хотя, может быть, всему этому есть и другое, более прозаичное объяснение: я просто стерва, так сказать – стерва вульгарис, и Макс мне просто надоел? Он был вполне хорош, когда наши чувства подогревала опасность. Я сама первой тянулась к нему, рядом с ним я чувствовала себя защищенной, нужной и, несмотря на грязные волосы, ногти с траурной, невымывающейся каймой, неизменно желанной и единственной. Почему же теперь, когда мы оба вернулись домой, я его избегаю, мучаю, вожу за нос?
Макс не изменился – похоже, радикально изменилась только я. Почему, когда и как это произошло? Отчего я закрылась в своем мире, отгородилась ото всех, в том числе и от человека, которому, в отличие от родителей, всегда могла рассказать что угодно? Почему Макс до сих пор со мной откровенен, а я перестала платить ему той же полновесной монетой? Как получилось, что я стала насквозь фальшивой с ним? Да, вне всяких сомнений, это и называется неприятным, но весьма емким словом «стерва». Потому что сегодня я предпочла бы ужин не с Максом, а с кем угодно – пусть даже и вечер с сомнительным «продолжением». Только бы не сидеть в своей наглухо задраенной девятиметровой клетушке, где через стену явственно сочится мамино негодование – но, как ни странно, к Максу я сегодня тоже не хочу. Потому что мне больше нечего ему дать. Когда двое вместе, они должны не только брать, но и отдавать – без этого никакой союз не имеет смысла. А моя душа просто выгорела, осталась лишь оболочка… Впрочем, именно ее, эту оболочку, Макс сегодня вечером жаждет так, что у него даже пальцы подрагивают. Ну что ж! Пускай я стерва, но даже стерве нужно уметь быть благодарной. За все: за ужин, за его участие, за постоянные мысли обо мне, за трогательные эсэмэски, за ожидание у серой, шелушащейся стены, за воробьев, накормленных булкой, в конце концов… Плевать, что я уже ничего этого не хочу, – меня хочет Макс. И еще: раньше рядом с ним я легко выключалась на какое-то время, не думала, не боялась. Время останавливалось – и за те несколько часов, что мы проводили наедине, исступленно отдаваясь друг другу, казалось, никого больше не могли ранить или убить. Может быть, если сегодня я останусь у Макса, завтра к нам не причалит ни одна «скорая» и никого больше срочно не понадобится резать, шить и складывать по частям?
Егор
День не задался с самого утра: мой непосредственный начальник, Веник, он же местный конченый укурок с эпическим именем Вениамин, от дежурства отмазался – наверняка снова сейчас шныряет по городу, вынюхивает, где что плохо лежит, – поэтому едем на точку без него. На очередной выбоине я не выдерживаю и озвучиваю то, что наболело за эти дни:
– П…оры… Значит, по своим стрелять можно, а по военным, которые и ответить могут, – кишка тонка?
Псих, сидевший рядом, тут же встрепенулся – однако вместо того чтобы поддержать тему, вдруг окрысился на меня как на умственно отсталого:
– Ну ты, Грек, ваще! Не проснулся или среди шахтеров мозгами е…анулся?
Сегодняшний старший нашей сборной бригады, Веников дружбан Толик – такой же, как и наш сдернувший со службы начальничек, типичный нарк, только к тому же еще и женатый – двоих детей настрогать успел – снисходительно потрепал меня по плечу:
– Не, Грек, в натуре! Ты точно пальцем деланный! Тебе там, в твоем Тамбове, сидеть надо было. Вместе с волками. Гы-ы… Ты чё, совсем не врубаешься? Ты сколько уже здесь? Две недели? Месяц? Ну-у-у… мальчик из хорошей семьи, понимаю! – Толик раскрыл пасть и загоготал. – А мы тут все как один плохие мальчики! Зато хитрожопые. На войне иначе нельзя. Учись, сынок, а то вместо того, чтоб здесь бабки заколачивать, придется клоуном в цирк поступать! Га-га-га… Это ж наши… Допетрал, нет? Ох, ты, мать твою… по ходу фишку не рубит! Ты сам посуди: чем больше отсюда народу побежит, тем больше шороху! Врубился? Нам и не надо, чтоб они сами стреляли. У них, млять, снаряды кончились – а у нас нет! Подвоз свежий каждый день! А если никто стрелять не будет, за что, спрашивается, нам бабло отстегивать будут? За хрен собачий? Раскачивать, раскачивать регион надо! Это НАМ сейчас выгодно, чтоб укры стреляли по русским, понял, млять? Без этого на войне никак! А тут – хопа, журналюги с камерами наезжают снимать этот кошмар. Утром в Рассее-матушке только сядут кофий пить, а тут в новостях – блямс! Кровянка, бабы орут, кишки на гусеницах, укропы долбаные детей расстреливают! Бандерштат со всей дури е…ошит по мирному, млять, населению! А вечером нам опять бабло, танки, соляра, все что надо через границу! А ты как думал! Военная хитрость такая, понял? Нам, в натуре, надо, чтоб Путин сюда вошел. Быстро вошел. Спас нашу Новороссию. Не получилось у нас по-тихому, как в Крыму, получится по-другому, это я тебе обещаю! Теперь стрелять надо, план такой, сечешь? Пусть даже как в Чечне – расх…ячили все на хрен – зато потом такие небоскребы отгрохали – мама не горюй! Мы тут себе зону свободной торговли организуем – нам бы только от укров избавиться. Сами себе хозяева будем, млять! Своя валюта, свои законы – все свое! И как Россия твоя войдет, прикроет нас, так все станет хорошо! Усек? Ни стрельбы не будет, ничего. Мир, одним словом. А укры сюда не сунутся, у них и армии-то нет, х…йня у них, а не армия… А кого расхреначили, те поедут опять-таки в Россию. И там тоже расскажут на камеру, как их тут всего лишили! А обиженными не будут, сто пудов! А чё – всем беженцам по квартире обещали, в Москве, в Питере… я и сам своих отправлять собираюсь! А чё? Переберемся в белокаменную, помощь там получим эту… матерьяльную. На беженцев там столько обещали отстегивать, что даже работать не надо будет. А тут все равно работы ни хрена нет. Наши ездят в Гуково – ну, кто там ишачить по-черному в три смены может. А тут все позакрывают скоро совсем на хрен, убыточный регион, да. А ваш президент – он не дурак, он сечет фишку: пообещал всем кредиты простить! Даже если на миллион! Прикинь, круто? А чего ему не прощать – банки-то все равно укропские! Я, дурак, не успел ничего взять – ну, потому как безработный был… временно. А без справки с работы не давали. А у меня еще и баба с детьми, тоже не работает, в декрете сидит. Не знаешь, у вас там много на детей дают? Мы тут с Ленкой ничего так за второго получили, можем и третьего сообразить, если что…
Ехать было еще далеко, поэтому Толик поправил калаш и продолжил:
– А мог, млять, если б знал, справку эту гр…баную купить и тачку крутую в салоне оформить! Щас бы перегнал ее отсюда к куму – у них на хуторе тихо вроде пока. Я, млять, считаю – войной пользоваться надо. Другого такого момента, может, во всю жисть больше не будет. Нам с тобой, Грек, под пули не надо лезть – мы чего, помирать с тобой записались в это ополчение? Человек всегда ищет, где лучше… А ты говоришь – чего по нам не стреляют? Млять, чего нашим по своим-то бить? Не, по нам бить не надо… И мы всегда знаем загодя, куда сегодня долбать будут, нам всегда в другую сторонý…
