Мальчик лет трех, осунувшийся, бледный, лежал в красивой деревянной кровати и молча смотрел, как я вхожу, сажусь около него на энергично подставленный его папой стул. На столике рядом я тут же увидела целую батарею лекарств – дорогие антибиотики, гомеопатические сиропы замедленного действия и разодранные, видимо, в крайней спешке, коробочки со свечками, которые нужно хранить в холодильнике.
– У вас уже был врач? – оглянулась я на папашу.
– Был! То есть была. Посмотрите, пожалуйста, ребенка! – Папаша нервно дергал в руках какую-то мягкую игрушку, и от каждого его движения раздавался приятный мелодичный звук. Мальчик, глядя на игрушку, съежился еще больше.
– Конечно. – Я села так, чтобы не видеть разгоряченного папашу. – Ну, малыш, расскажи, что у тебя болит?
– Ничего, – тихо ответил мальчик.
– У него есть температура? – спросила я, чуть обернувшись.
– Да, все время высокая температура!
Папаша перебрался к окну, чтобы видеть меня. И я невольно заметила, какие у него стройные и крепкие ноги под просторными серыми штанами. Не заметила бы, если бы он этими ногами нервно не перебирал, как взбудораженный резервный конь, которого подготовили к скачкам, да не пустили. Спортивный, хорошо тренированный папа, очевидно, плохо справлялся с ролью сиделки. Где же мама, интересно? На работе? Я знаю пару таких перевернутых семей…
– Тут вот ему давали лекарство… – продолжил он уже спокойнее. – Вот это и, кажется, еще это. После какого-то порошка его затошнило. Я, знаете ли, просто не успел оформить полис в нормальную поликлинику. Поэтому вчера пришлось вызывать из Морозовской, там есть коммерческая неотложка, а сегодня решил попробовать из районной. Может, что скажут дельное…
Я достала спиртовую салфетку, протерла руки, раз папаша не захотел проводить меня в ванную, и после этого посмотрела у мальчика горло, живот, послушала легкие. Все как будто было в порядке.
Папаша стоял рядом и наблюдал, как я осматриваю его сынишку.
– Ничего не ест, пьет еле-еле…
Я внимательнее взглянула на мужчину. Нормальный вроде человек. Если забыть о классовом барьере, о котором он сам ни на секунду не забывает.
– Он всегда у вас такой худенький, с рождения?
Папаша нервно пожал плечами:
– Н-не знаю… Он совершенно здоровый родился, нормальный!
– Да малыш и сейчас нормальный… Ну, хорошо.
Я еще послушала у ребенка сердечко, внимательнее осмотрела его всего. Мне показалось, что мальчик чего-то боится.
– Простите, – я взглянула на нервного папашу, за это время успевшего сложить в самолетики и развернуть обратно несколько бумажных салфеток, лежавших на подоконнике. – У вашего сына не было травмы, шока?
Я спросила просто так, можно было начать и с других, обычных вопросов. Папаша отчего-то дернулся и отвел глаза.
– А какое это имеет отношение к гриппу?
– Почему вы думаете, что у мальчика грипп? Я не вижу пока никаких признаков. Да и потом, у нас в районе совсем другой грипп, без высокой температуры, с другими симптомами…
– Я не знаю, что у вас в районе!.. – закричал вдруг он. – Меня это не интересует! Район – сам по себе, а мой сын – это мой сын! У него не должно быть коммунальных болезней! Я не для этого вкалываю!.. – Папаша перевел дух. – Но я вижу, что никто из вас не может помочь моему сыну! Ему плохо! Вы, что, не видите?
– Вижу. Не кричите, пожалуйста, и… принесите мне чистую ложку.
Он выразительно посмотрел на меня, как будто я просила ложку, чтобы покушать вместе с ним борща со сметаной, и вышел из комнаты.
– Как тебя зовут?
– Ваня… И… Вадик, – не сразу ответил мне малыш, очень тихо.
– Ваня и Вадик? – удивилась я.
– Нет, Ва-адик, – поправил меня мальчик, и я поняла, что он не может выговорить сложное для него слово.
– Владик?
– Да, – кивнул мальчик, ни разу не улыбнувшись.
– Понятно… А тебе как больше нравится? Какое имя?
Мальчик молчал.
– Хорошо, а как тебя зовет мама?
Малыш посмотрел на меня и очень тихо ответил:
– Ваня.
– Ясно. Дать тебе какую-нибудь игрушку?
– Нет.
– А ты папу любишь?
– Да.
– А маму?
Мальчик, который до этого лежал замерев, вцепившись ручками в край одеяла, вдруг набрал полные глаза слез и стал часто-часто дышать.
– Ты что, Ванечка…
– Моего сына зовут Владик! Вла-дик! Вы слышите меня? – закричал, входя в комнату быстрыми шагами, его папа.
Я растерялась.
– Ну… хорошо, конечно… Может быть, вы мне все-таки скажете… У вас в семье что-то произошло? Да? У вас какие-то проблемы?
– Это вас не касается! – Папаша сильно ударился плечом о невысокий детский шкафчик и теперь, морщась, потирал свое крепкое тренированное плечо.
– Сядьте, пожалуйста. Я вижу, что с мальчиком что-то не в порядке. Похоже, он пережил какую-то неприятную сцену или… Не важно, можете не рассказывать. Я бы посоветовала не давать пока ему никаких антибиотиков… Просто больше давайте пить. И вот… – я быстро написала рецепт и протянула ему, – закажите в аптеке успокоительную микстуру. У вас есть кому сходить в аптеку?
Он посмотрел на меня, как на ненормальную.
– Естественно.
– Просто необычно – отец сидит с ребенком…
– Завтра придет няня… – устало ответил папа Владика и сел на другой стул напротив меня.
Я взяла мальчика за руку и через некоторое время почувствовала, как напряженная ручка разжалась в моей ладони.
– Жил-был один старый дровосек в глухом темном лесу…
Я стала рассказывать ему шведскую сказку, которую недавно читала своему пациенту Грише, помня, что раньше она очень нравилась Ийке, она даже переставала следить за тенями на потолке и стенах…
Владик слушал внимательно и через некоторое время стал прикрывать глаза. Я дождалась, пока он заснет, и встала. Папаша, все время сидевший рядом, сделал мне знак, чтобы я не разговаривала.
Когда мы вышли из комнаты, он объяснил мне:
– Он так чутко спит… А если проснется, то потом никак не засыпает.
– И вечером, наверно, долго не может уснуть, да?
– Да…
– А вы не заставляйте его ложиться спать слишком рано. Если вы последите, то обратите внимание, в какое время малыш лучше всего засыпает, тогда и укладывайте. Даже если это окажется одиннадцать часов, значит, это его время, раньше только сами мучаться будете и его мучить.
Папаша кивал головой, похоже, думая о своем.
– А у вас есть дети? – вдруг спросил он.
– Есть.
– А муж?
– А мужа нет, – ответила я, как обычно чувствуя себя при этом так, как будто мне пришлось признаться-у меня нет ни одного своего зуба и ни одного волоса на голове. Почему бы не произносить это так, как будто я отвечаю: «У меня нет никаких проблем со здоровьем!» или: «У меня нет врагов!»
– Ясно. А вот у нас… – Он остановился и, видимо, попытался улыбнуться – получилась ужасная, мученическая гримаса. – Спасибо. Вы придете завтра?
И что мне ему давать? Я имею в виду… есть… пить… таблетки какие?
Я посмотрела на растерянного папашу. Он несколько секунд выдержал мой взгляд, а потом отвел глаза.
– А никакой женщины нет у вас, которая могла бы помочь?
Он вдруг засмеялся.
– Есть очень много женщин, но я не хочу, чтобы мне помогали. Я специально объявил на фирме внеочередные каникулы. Ничего, не обеднеем! Пусть все тоже позанимаются со своими детьми. И сам вот… пытаюсь… – Он посмотрел на меня. – Вы младше меня или старше?
От неожиданности я ответила не сразу.
– Думаю, что младше. Или старше…
– Я тоже так думаю. – Мужчина улыбнулся и взъерошил свои и без того взъерошенные волосы. – Думаю, что старше. Ну то есть… в хорошем смысле.
– Само собой! – кивнула я.
Я видела, что надо ему помочь, бедному папе маленького Владика-Вани.
– Давайте я напишу, что вам надо делать с мальчиком, пока он болеет. Только дайте мне лист бумаги или тетрадку, ручка у меня есть.
– Конечно, – обрадовался он.
Я села на диванчик в прихожей.
– А… может, вы пройдете на кухню?
Я кивнула и пошла за ним в большую кухню, соединенную широкой аркой с другой комнатой, очевидно гостиной. По дороге я потеряла с ноги один огромный тапок. Наклонившись, чтобы поднять его, я увидела на полу, на светлом дереве, еле заметное бурое пятно. В середине оно отмылось, но края четко обозначались ярким ржавым ободком. Ничего себе… То, как не отмывается, въедается кровь, особенно с натуральных тканей и поверхностей, спутать с чем-то трудно. Отец мальчика оглянулся на меня и, видимо, заметив ужас на моем лице, тут же решительно подошел ко мне.
– Это я упал, – внятно произнес он. – Выпил и упал, понимаете? Разбил губу. Было много крови. Ясно? Я никого не убивал.
– Точно? – спросила я, имея в виду пошутить.
– Точно, – вздохнул папаша. – И очень об этом жалею.
Почему-то мне показалось, что он говорит правду. Я взяла в руки потерянный тапок вместе со вторым и прошла на кухню. Там я села за стол и немного огляделась. Похоже, папаша не первый день шуровал тут один… Бумаги вперемешку с какими-то счетами, игрушки, полупустые банки из-под дорогого фруктового пюре, фломастеры без колпачков, включенный ноутбук в режиме ожидания, на котором сиротливо висел маленький полосатый носок…
