Гофмаршал, видя это, прижимает руки к груди и бледнеет. Монарх подмигивает ему, потом поднимает грозное оружие над головой, чуть медлит, примериваясь, и затем с выдохом и коротким вскриком «Йех!» опускает секиру плашмя на сверкающий шлем гвардейца.
Раздается звук, по силе сопоставимый с колокольным звоном, а по тональности – с громыханьем листа кровельного железа, сброшенного в лестничный пролет.
Древние стены отражают этот звук, и он уносится, многократно усиленный эхом, во все концы исполинского дворца. Звук настолько мощен, что, кажется, стены не выдержат и рухнут.
Чудовищный грохот оглушает короля. Он застывает, пораженный силой звукового эффекта. Он не ожидал такого грохота.
Гвардеец открывает бессмысленные глаза, вскакивает со стула и вытягивается перед королем. Рука его непроизвольно шарит в воздухе, ища древко секиры.
– Ваше величество! – рявкает он. – Все споко…
Король предостерегающе поднимает руку. Солдат окостеневает с открытым ртом.
«Неужели Агния и с этим?.. – брезгливо морщится король. – Ну и вкус же у этой дурехи… Какая же у него рожа несимпатичная, глаза круглые, глупые, подбородок какой-то вялый… Экий неприятный солдатик… Слюнявый, неприбранный какой-то… Тьфу!»
– На, держи, вояка херов, – цедит он и протягивает солдату алебарду, – держи свою дрыну… Ну и голова же у тебя, братец!.. Вот бы нам, – монарх завистливо вздыхает, – такие головы…
Король и гофмаршал продолжают свой путь… Они идут длинными переходами, через анфилады бесчисленных залов с каминами таких невероятных размеров, что в каждом из них, кажется, без труда может поместиться хор Королевской оперы вместе с капельмейстером. Зачем столько каминов, если все равно эту роскошную хибару не протопить?..
Огромные залы набиты всяким псевдоантикварным барахлом. Концертными и кабинетными роялями, некоторые из которых инкрустированы полудрагоценными камнями. Шахматными столиками из бронзы и красного дерева с расставленными на них фигурками из хрусталя и моржовой кости. Неподъемными дедовскими сундуками, окантованными широкими железными полосами. Беломраморными скульптурами каких-то неведомых, якобы древнегреческих, богов с мощными ногами и крепкими задницами и специально – уже в наши дни – отбитыми носами и отколотыми по локоть руками.
«Фальшь, фальшь, всё фальшь…», думает король с отвращением.
Стены залов украшены творениями ненавидимых королем бездарных местных живописцев. На фламандцев и флорентийцев денег у асперонских королей никогда не хватало… Сюжеты картин примитивны, а сами полотна похожи на увеличенные цветные картинки из дешевых книжек комиксов. Внезапно король останавливается. То, что он видит на розовом мраморе пола, повергает его в изумление.
– Нет! Я не выдержу! Ну и денек сегодня! Взгляни! Еще немного и твой король вляпался бы в лошадиное говно! – восклицает он театрально, пальцем указывая на кучку конского навоза, в которую едва не угодила его правая нога.
Гофмаршал поражен не менее короля.
– Скоро вся страна – ты слышишь, вся страна! – превратится в помойку! – бушует монарх. – И в этом будешь повинен ты! Ты и твои шестнадцать заместителей!
– Ваше величество…
– Помолчи, Шауниц! Кстати, ты никогда не задумывался, почему у королей не бывает заместителей? Заместителей нет, а желающих занять мое место – навалом… Странное дело, у тебя, рядового гофмаршала, есть заместители, а у меня, у короля, нет… Даже обидно. А как было бы здорово, если бы у меня было тоже шестнадцать заместителей! Заместитель короля по научной части, заместитель короля по производственной части, заместитель короля по хозяйственной части, заместитель короля по холостяцкой части… Во время моих отъездов или из-за болезни мои обязанности временно исполнял бы кто-либо из замов… Например, ВРИО короля Шауниц… Правда, в этой связи возникает проблема, как быть с королевой. А вообще, ты хорошо устроился, за тебя все делают твои шестнадцать заместителей.
– Ваше величество, я с величайшей радростью поделюсь с вами своими заместителями… Хотите, берите все шестнадцать.
– Не болтай ерунды, на кой черт сдались мне твои олухи! И не думай, что тебе удастся отсидеться в своем шикарном загородном бунгало. Отстроил себе, понимаешь, хоромы, сплошь хрусталь, гранит и мрамор! Откуда у тебя, скромного гофмаршала, зарплата которого не превышает десяти профессорских окладов, такие пышные чертоги? Вот, оказывается, куда уходят мои деньги! Мне рассказывали, что там у тебя только в главном доме сорок пять комнат… Сорок пять! Подумать только! Собственный зоопарк с крокодилами, антилопами, тиграми, удавами и даже слоном! И еще угодья в тысячу гектаров! И целые стада элитных лошадей! Кстати, уж не твои ли это лошадки нагадили в моем дворце? Господи, до чего я дожил? Лошадь во дворце! Будто дворец – это не место пребывания коронованных особ, а какой-то цирк-шапито! Будто это не святое место, где изволит обитать помазанник Божий, а засранное отхожее место! Я тебя спрашиваю, как этот окаянный Буцефал оказалась там, где его не должно быть? Или ты полагаешь, что в моем королевстве уже можно делать всё что угодно?
У Шауница бегают глаза. Откуда ему знать, как эта чертова животина проникла во дворец?
Сегодня шеф явно не в себе, думает он, надо бы намекнуть Краузе, чтобы приготовил какое-нибудь успокоительное зелье, посильнее того напитка из чудодейственных трав, которое, похоже, только разжигает злость в короле.
А король тем временем, закрыв глаза, считает до десяти.
«И что это я к нему прицепился?.. – думает он, досадуя на собственную раздражительность. – Уж Шауниц-то меньше других виноват в том бардаке, что царит в Асперонии… Давно пора заняться делами… Порядок надо навести… Время уходит, и всё недосуг… А папаша Иероним, несмотря на природную дурость и леность, всё успевал… И девок щупать, и государственными делами заниматься, и войны проигрывать…»
Король в который раз удивляется, что ему самому никогда ни на что не хватает времени. Львиную долю рабочего дня забирают мелочи. Всякие посетители и посетительницы, которым вечно что-то надо… Какая-то международная общественная лига защиты животных, созданная совершенно ополоумевшими от наркотиков бывшими киноактрисами и родственницами миллионеров, которым осточертело щеголять в норковых манто… Межрегиональное сообщество больных геморроем – пользователей Интернета, потерявших здоровье в результате постоянного сидения за компьютером… Какой-то национальный комитет спасения памятников старины, будто после всех этих жесточайших войн в стране сохранился хоть один более или менее достойный памятник, который не стыдно показать заграничным гостям и у которого что-нибудь да ни отбито. Даже скульптура Аполлона и та на площади Победы стоит без яиц.
Как-то, гуляя по ночному Армбургу, Самсон подошел к Аполлону поближе и впервые внимательно рассмотрел бронзового бога. Неведомый скульптор, вне всякого сомнения, не был лишен чувства юмора. Полная обрюзглая физиономия Аполлона выражало крайнюю степень пресыщенности и сильно напоминала лицо пожилого Уинстона Черчилля наутро после попойки. Породистая голова английского аристократа, с двойным подбородком и коротким медвежьим носом, сидела на крутых плечах не в меру разжиревшего атлета. Даже без яиц фигура Аполлона имела устрашающий вид. Самсон задумался. Просто беда с этим Аполлоном… Все-таки, центральная площадь Армбурга, и все такое… Хорошо бы его, этого недоукомплектованного Аполлона, заменить на целого, с яйцами. И с другой головой. Но где взять деньги?.. Королевский казначей докладывает, что казна почти пуста, денег не хватает…
А почему их должно хватать? Как же их будет хватать, если каждую неделю за паршивыми заграничными цирюльниками снаряжаются чуть ли не целые воздушные эскадрильи?! И «Боинги», подобно рейсовым автобусам, шныряют туда-сюда лишь для того, чтобы какой-то шаркун из предместья Парижа за бешеные деньги выскабливал королеве башку!
Денег не хватает, времени не хватает, ничего не хватает! И если бы только это! Надоедает визитами председатель правительства Генрих Берковский. Принесет кипу бумаг на подпись и сидит как пень… В угол тупо уставится и неподвижно сидит, в носу ковыряет. И не выгонишь его.
Повадился приводить с собой Макса, родного брата, спикера Парламента. Тоже, естественно, Берковского.
А что, спрашивается, в этом естественного, если два корыстолюбивых, лукавых и беспринципных брата руководят делами государства?
Макс тоже сидит, на брата смотрит. Непонятно, что можно почерпнуть поучительного, продолжительное время созерцая лик индивидуума, который до основания засаживает указательный палец в свой собственный нос и при этом молчит?..
И сидят так, остолопы, часами, будто приколоченные… Иногда глубокомысленно посмотрят в сторону короля, утробно вздохнут и заводят бодягу о неполадках с финансами.
