– У тебя в бригаде кто-нибудь пожиже здоровьем имеется? Давай, в первую очередь их запустим, по слабому-то пару, а за ними уже и мы двинемся, отрегулируем себе баньку потом по характеру. Человек по семь как раз у меня там, на полка́х-то, зараз и уместится…
Лесник гудел в ухо капитану Глебу Никитину неторопливо, обстоятельно, по-доброму рассматривая разночинно галдящее под его хозяйскими ногами нашествие.
– Сейчас, отсортирую.
Открывать банную эпопею вызвалась команда отважных германских экстремалов во главе со шведским профессором. Со счастливой суетой перемещаясь среди толпы, толстенький краснощёкий Бадди возбуждённо сиял большой лысиной и размахивал двойником знаменитого розового полотенца.
– Какая экзотика! Какие нам сейчас предстоят впечатления!
– Ага, помоемся…
Примкнул к группе первопроходцев и честно сомневающийся в своих парно-банных способностях Стивен. С керосиновой лампой провожать их до места пошёл лесник.
– Покажу иноземцам где и как.… Это чтобы ненароком себе ничего там не ошпарили с непривычки-то. Тебе, командир, конечно, придётся подождать, но ничего, они там недолго, шебаршиться-то несильно будут, выскочат через четверть часика.
Лесникова жена снабдила немцев дубовыми вениками прошлогоднего урожая.
Из любопытства, а также с целью контроля ситуации, с первой группой, длинно растянувшейся в своём пути меж огородных картофельных грядок, пошагал к баньке и капитан Глеб.
Он-то успел подробно обойти окрестности лесничества ещё до наступления полной темноты. Тогда ещё и усмехнулся – покосившаяся до совершенного неприличия банька была очень похожа на все известные книжные изображения избушек на курьих ножках. Показалось даже, что пожилое бревенчатое создание от старушечьей усталости подобрало под себя жилистые когтистые лапы и отдыхает на травянистом обрывчике, прикрыв ставнями жалкие слепые глаза.
В лучшие времена, в дни своей молодости, угадавшей прийтись на самый расцвет крепостного права, банька наверняка тоже числилась солидным и основательным строением, ровесницей, а, может быть, и погодком основного хозяйского дома. Она явно была выстрогана в минуты досуга какими-то былинными лесными добрынями из почти метровых в поперечнике сосновых брёвен.
– Ладно, не потей тут зазря-то, вечера на улице сейчас холодные. Не переживай за своих клиентов, я же с ними бережно управляться буду, никого веником не перешибу….
Ростом примерно с Николаса и такой могучий же в плечах, пожилой лесник озорно подмигнул Глебу из густых, никак не разделённых с бородой, бровастых зарослей.
– Иди, иди в дом…. Не беспокойся. Что я, не понимаю, что ли, важности момента? Не впервой же мне супостатов по задницам-то хлестать!
Ожидающие банной очереди посвятили себя самостоятельной экскурсии по внутренностям просторного лесного здания.
На стенах сумрачных комнат были развешаны многочисленные охотничьи трофеи, давнишние, слепые от времени, фотографии, кинжалы, карабины и почётные грамоты. В другом помещении, оклеенном до потолка старинными обоями с колечками Олимпиады-80, размещалась вся рыболовная гордость лесника. Челюсти огромных щук и судаков торчали из стен, приколоченные на коричневые, накрепко отлакированные в прошлом ещё веке, фанерки. Коридор-гостиная пугал прохожих лохматой кабаньей шкурой на полу и чучелом совы, угрожающе нависшим над головами гостей при входе в спальный отсек.
Шикарные оленьи рога примерили на себя, фотографируясь, все посетители. Кроме суеверного Крейцера. Очевидно, в их далёком Бремене народ сильно верил в нехорошие бытовые приметы….
Торопливо перебирая по ступенькам маленькими войлочными башмачками, мимо них не в первый уже раз прошустрила из кухни в погреб по каким-то своим продовольственным делам лесникова жена. Улыбнулась на ходу Глебу, заметив, как внимательно слушают его пояснения иностранцы. Капитан Глеб галантно отвлёкся.
– Вам помочь?
– Ой, нет, что вы! Вы отдыхайте, отдыхайте, я сама тут управлюсь, мы к гостям ведь привычные…
Довольный уютным и чистым покоем Хиггинс тоже покосился на примерную домохозяйку, тихо спросив при этом Глеба:
– А как звать эту лесную леди?
– Леди звать Люся, а вот если ледин муж хоть раз увидит, что ты ей пошло улыбаешься, то съест тебя без соли.
По выражению обширного лица парикмахера было понятно, что рецепт такого кушанья ему явно не по душе.
Отирая со лба пот, в дом с улицы вошёл лесник. На вопросительный взгляд Глеба ответил с улыбкой.
– Нормально, плещутся.
Немного потоптавшись в прихожей и коротко заглянув на кухню, лесник предложил разомлевшему к концу длинного трудового дня сообществу размяться.
– По рюмочке, а? Что-то вы вроде как заскучали у нас тут?
Мгновенно выпорхнула на просторы большой комнаты миниатюрная Люся, с гостеприимной привычкой держа в руках широкий расписной поднос.
– Отведайте домашнего напитка, гости дорогие! Не обессудьте, если кому что не по вкусу придётся, – мы люди простые, за границами не бывали, кушаем сами и угощаем нашим всем, домашним!
– Не кудахтай ты особо-то, мать. Лучше принеси ещё нам рюмок, вон, смотри, одному буржуину посудины не хватило.
Обездоленный Мерфи щедро улыбнулся, почувствовав внимание к собственной персоне, раскланялся было перед дамой, даже попробовал промычать что-то вроде «мерси».
– Самогон у нас весь свой, вот этот – берёзовый, из сока. Должен быть нормальный… Ты пробуй, пробуй, не стесняйся!
Глеб Никитин попробовал, пригубил.
И тут же понял, что перемрут его дегустаторы молодыми и чистыми, – самодельный природный напиток поражал воображение смертельными градусами.
– Х-хе, ха, ххе…!
Первым начал погибать Хулио, опрометчиво хлестанувший свою рюмку вслед за осторожно предусмотрительным Глебом.
– Ч-то, что эт-то такое?!
– Запей компотиком.
Лесник протянул согнутому в припадке кашля оружейнику деревянную резную баклажку.
– И не спеши особо-то – у меня этого добра много приготовлено, и на зерне есть, и на облепихе, зверобой домашний с прошлого года тоже ещё остался. Не жадничай.
Через внимательного Глеба поражённый итальянец обещал леснику впредь не жадничать.
– …А там, за перегородкой, у меня вроде как контора. Делами лесничества там занимаюсь, рабочим наряды выписываю, ну, иногда с начальством, если наедет изредка кто из городских, посидим за бумагами, чайком побалуемся. Да вы закусывайте, господа хорошие, не брезгуйте, всё натуральное, своё, из магазинного-то у нас только хлеб, а остальное сами готовим, хозяйка-то моя чистюля, никто ещё на её готовку не обижался!
До того, как под ногами распаренного Стивена лениво скрипнули входные домашние ступеньки, Люся успела вынести к гостям и второй подносище с рюмками, и третий.
– Я жить не могу…
Коленки маленького ирландца подогнулись, и он плавно опустился на косматую кабанью шкуру, расстеленную на полу гостевого помещения.
– Это был ад!
Но было заметно что, с изнеможением жалуясь своим товарищам, Стивен сильно лукавил. Притворно закатывая в пережитом ужасе масляные глазки, ирландец испытывал неимоверное блаженство.
– Жарко? Может, компотику?
Огромный лохматый лесник был милосерден ко всем, без исключения. Стивен сначала согласился на компот, но быстро передумал.
– А что это у вас такое в рюмках? Что вы тут без нас пьёте?! Я тоже такое хочу!
Делать людям искусственное дыхание капитан Глеб умел, поэтому милостиво кивнул леснику.
– Наливай, откачаем, ежели что, неразумного…
Профессор Бадди перешагивал входной порог долго.
Фирменный дубовый веник и коварный первый пар лишили учёного привычной живости характера. Поросята и зайчики на профессорском полотенце тоже, казалось, повысовывали языки, сильно притомившись в жаркой тесноте русской бани.
– По этому-то мужичку я по первому успел пройтись, для примера им всем…
С пристальным вниманием лесник подробно осмотрел своего розового пациента.
– Компот будешь?
Его ловко опередил Стивен. Подсунувшись под медленную лесникову руку, он протянул Бадди рюмку.
– Рекомендую, коллега! Вкус имбирного пива! Только не умирай так сразу…
Было поздно. Профессор рухнул на шкуру рядом с ирландским провокатором. Он тяжко дышал, глаза его были закрыты, но дрожащая рука с пустой рюмкой требовательно продолжала тянуться вверх.
– Ещё…. И закусить мне дайте, чего-нибудь солёненького….
Грандиозность гостевого подноса была очевидна. Хозяйка летала с ним по маршруту «кухня – гостиная» беспрерывно, свято соблюдая законы незнакомого ей слова «фуршет».
Ирландец вместе с толстым датчанином так и продолжали валяться в обнимку на кабанячьей шкуре в центре комнаты, изредка попискивая тонким смехом и принимая к себе, на нижний гостевой уровень, очередные наполненные рюмки.
