Выстрел.
Никаким не покаянием ты занимаешься, христианнейший ты мой. А пиаром. Знаешь, что такое пиар? Тоже на пэ, но совсем другое слово. Ты всю жизнь обожал пиар. А тут тебя забывать начали, вот ты и решил. 27 реформаторских ошибок, ебаный в рот. Ты и остров этот гребаного плотника купить решил, чтобы стать как Наполеон. Такой Наполеон lights, понимаешь. И чтобы все журналисты говорили: вот, удалился в изгнание император либеральных реформ, создатель русской демократии. Нам всем обещает полмира, а только Россию – себе.
КОЧУБЕЙ. Я хотел купить остров, потому что он – далеко.
Пауза.
И туда очень трудно доехать. Просто так доехать.
ГОЦЛИБЕРДАН. Или мы не помним, отчего ты в премьеры так рвался?
КОЧУБЕЙ. Помним. Я рвался в премьеры, чтобы удержать жену.
ГОЦЛИБЕРДАН. Ну и как – удержал?
КОЧУБЕЙ. Что ты имеешь в виду?
ГОЦЛИБЕРДАН. Я ничего не имею в виду. Я тебя прямым текстом спрашиваю – ты жену удержал, мудила?
Вглядываются.
И еще одним словом на пэ ты занимаешься, Игоряша. Нет, не то, что ты подумал. Гораздо интеллигентнее. Предательство. Тоже на пэ. Предаешь людей, которые пятнадцать лет с тобой носились как с писаной торбой. Нет. Двадцать лет. Двадцать пять лет носились! С первых дней нашей преговеннейшей лаборатории. Тебя бы в болоте давно утопить, так нет – машины, охраны, конференции, офшорные кубышки. Чтобы ноги не замерзли у нашего бога-отца, чтобы лысина не запотела. Шелковым платочком сопельки подберем.
Яростно.
И что нам за это? Говно, которое ты рассказываешь в «Нью-Йорк таймс»? Ты – на Святого Плотника, а мы – в наше русское говно?
КОЧУБЕЙ. Ты и правда думаешь, что я предаю вас?
ГОЦЛИБЕРДАН. Нет, блядь, ты щедро благодаришь нас за долгие годы любви и заботы. А ты вообще для кого стараешься? Ты перед этим быдлом выслужиться хочешь?
КОЧУБЕЙ. Перед каким быдлом, Гоц?
ГОЦЛИБЕРДАН. Перед народом русским, богоносцем, еби его в душу мать. Ты народу хочешь сказать, что ты весь из себя покаянный, а мы из ослиной мочи придуманы?
Затмение.
Так знай же: народу ты со своим покаянием абсолютно по хую. Ты к ним будешь свои розовые губки в трубочку тянуть, а они – отрыгнут тебе в лаборантское твое лицо рябину на коньяке, и только перевернутся на другой бок. Ты знаешь, когда этот народ бывает счастлив? Когда у него хуй в жопе. Чей-то чужой стальной хуй. По самое не балуйся. И главное – никогда этот хуй из жопы не вынимать. Чтобы быдло это наглость не потеряло. А таких, как ты, оно миллиард переварило, и еще полтора переварит.
КОЧУБЕЙ. Гоц! Ты неправ, ты совершенно неправ, но я сейчас не могу тебе ответить. Берешит говорит, у меня предынсультное состояние.
ГОЦЛИБЕРДАН. Врешь, как всегда. Набиваешься на жалость. Берешит говорит, есть угроза инсульта, если не сменишь образ жизни. За два месяца не сменишь. А предынсультного состояния нет никакого. Это ты щас придумал, чтобы я над тобой сжалился. Я ж тебя знаю. Двадцать пять лет знаю, Игоряша.
Обнимает Кочубея.
И я сжалюсь, сжалюсь над тобой. Ведь ты мой друг, мой светоч, мой учитель. 25 лет! Наша дружба стара, как русский либерализм. Если б не ты, я уехал бы в Израиль, и стал бы водителем грузовика, и меня убило арабской пулей. Или палестинские мальчишки камнями бы закидали. На базаре в солнечный день. А так я – уважаемый человек. Здесь, в России. Не такой уважаемый, как ты, но все-таки. И когда все ебнется – а ебнется все обязательно – для меня останется место. Место диджея в доме для престарелых. И все это благодаря тебе, Игорюня. Если бы не ты, никогда в богадельнях не устраивали бы дискотек.
Целует Кочубея в губы.
Ты – мой самый любимый, гигант и гений. Только не надо никакого покаяния. Я прошу, я умоляю тебя. Всей силой моей любви. Никто не любил тебя эти двадцать пять лет так, как я. А покаяние – это блажь, минутная слабость. Это все из страха перед инсультом. Помнишь, ты мне говорил еще в комнате отдыха, там, в правительстве – вот, разобьет меня инсульт, и кому буду нужен? Ни слова, ни строчки.
КОЧУБЕЙ. Вот, разобьет меня инсульт, и кому буду нужен? Ни слова, ни строчки.
ТОЛЬ. Адриатика вылечит тебя. Тебе же всегда она нравилась. Адриатика. Помнишь саммит на Корфу? Прозрачно-голубая вода, и ты, такой весь внезапно повзрослевший, в молочно-кремовом – от Кардена. На верхней палубе яхты греческого премьера.
Пауза.
КОЧУБЕЙ. Какое это страшное место!
ГОЦЛИБЕРДАН. А?
КОЧУБЕЙ. Какое это страшное место!
ГОЦЛИБЕРДАН. Ты про Россию, надеюсь? Ничего такого уж страшного. Да, страшновато. Но не совсем страшно. С нормальными деньгами протянуть можно.
Пауза.
Или ты про свою деревню Большие Сумерки?
КОЧУБЕЙ. От инсульта надо скрываться далеко. Это я правда знаю.
ГОЦЛИБЕРДАН. Вот и славненько. Если ты хочешь полететь в Гондурас, к убитому архиепископу Марадьяге, мы можем попросить у Борьки космический корабль. Звездолет, еб твою мать. С проверенным экипажем. Хочешь, мы попросим?
КОЧУБЕЙ. Попросим? Зачем?
ГОЦЛИБЕРДАН. Не хочешь – не попросим. Мне пора, Игорюня. Время. Дела. У меня же нет славы гения, чтобы хуячить весь день на диване. Будь умницей. Не совершай лишнего. Ты все равно не умеешь. Ты же вот хотел приют собачий в Серебряном Бору сварганить?
КОЧУБЕЙ. Хотел.
ГОЦЛИБЕРДАН. И что же – ни тпру ни ну?
Кочубей оглядывается на Гоцлибердана.
Потому что ты не умеешь. Не надо тебе и пробовать. Если хочешь, купим тебе целые Фолклендские острова и свезем туда всех бездомных собак. Со всей Вселенной. Сто миллионов собак. Нет. Сто миллиардов собак. Боря оплатит. Я знаю, как его хорошо попросить.
КОЧУБЕЙ. Мальвинские острова? Не шути над ними, Гоц. Пожалуйста.
ГОЦЛИБЕРДАН. Над собаками? Их отстреливать надо, а не вышучивать. Андрюшка Полевой был двадцать семь раз прав. Я не знаю, зачем ты его заложил. Ему теперь визу в Америку, говорят, не дают. А с другой стороны – на хуя Андрюшке в Америку! Что там Америка у него не видела.
Поднимается во весь рост.
Здоровеньки булы, господин основатель! Не забывайте меня. Я скоро вернусь.
Уходит.
Возвращается.
Да, Игорь. Я совсем забыл напомнить. В Онкоцентре тогда человек двадцать сдохло. Три – в операционных, и еще типа семнадцать – в реанимации. Из-за отключения света. Я еще бабло возил, чтоб они не кипежевали. Ну, не они, а родственники, конечно. Мертвецы-то не кипежуют. Помощник премьера самолично бабло развозил. Совковым объедкам всяким. Маршальским детям на Толстого и цековским внукам на Грановского. Всем развез. Все успокоились.
Пауза.
Хотя двадцать человек – это разве много? Двадцать человек ежедневно умирают в Нижнем Нечерноземье от автомобильных катастроф. Ежедневно. И никто никогда больше не знает про эти 20 человек. И никаких денег им не развозит. И в газетах не пишут. В Интернете не сообщают. И Ельцин никому не звонит. Даже мертвый Ельцин никому не звонит. А тут – всего лишь 20 человек во имя вождя либеральных реформ. Какая, в сущности, хуйня!
Пауза.
Держись, Игорь. Да хранит тебя Господь от этих глубин!
Окончательно.
Кочубей.
КОЧУБЕЙ. Ноэми! Ноэми, это ты? Привет, моя дорогая. Как ты? Да, я тоже ничего. Скоро уезжаем. Да, надолго. На остров. Юг Атлантики. Атлантический океан. Слышала такой? Как? Все вместе. Мы с женой и ты. Втроем? Разве ты не хочешь на юг Атлантического океана. Там такой отдых. Такие массажи. Фитнес. Как ты любишь. Я книжку «Улисс» дочитал. Буду тебе пересказывать. На ночь почитаю. Жена? Какая жена? Моя жена. Она не против. Она даже за. Она давно хотела уехать из Москвы. С папой? Зачем тебе с папой? Разве я тебе не вместо папы? Да, неудобно. Я согласен. Посоветуйся, конечно. Там очень хороший климат. Погода, то есть, хорошая. Лучше, чем в Гондурасе. Одни только птицы, яркие, как канарейки. И еще цветы невероятные. Название какое-то длинное, на «а». Я вроде забыл сейчас. Но в Интернете обязательно посмотрю. Недели через две. Три. Ты успеешь посоветоваться. Обязательно успеешь. Но я не про то. Там мне машину подарили. На 55 лет. В прошлом году. На юбилей. Министерство экономики подарило. Точно помню, как называется: «Астон Мартин Рапид». Что? Не спортивная? А какая? Как? «Грантуризмо»? Ого-го, какие слова ты знаешь. Даже в книжке «Улисс» их нет. Так вот. Я хотел тебе ее подарить. Мне-то не нужно – я машину-то не вожу. Новая. Конечно. Новая. Ненадеванная, так сказать. Пробег – ноль. Так, кажется, правильно говорить. Нет, ну что ты! В теплом гараже стояла. Там у меня, дома, на подземной стоянке. На Малой Потемкинской. На ходу полностью. Видишь, как ты умеешь задавать правильные вопросы. Это очень пригодится у нас на острове. В Южной Атлантике. «Грантуризмо»! Кто бы мог подумать! К тебе подъедет мой помощник. Антон Хлебородов. Молодой, приличный парень такой. Из Школы Тициана. Художник. Он оформит доверенность. И машину тоже передаст. Он аккуратно водит. Не поцарапает. Убили? Кого убили? Да нет, вроде. Все живы. Живы будем – не помрем, как говорится. Я дам Антону твой телефон. Думай об острове, пожалуйста. Думай побыстрее. Без твоих танцев я там умру от тоски. Нет, просто заболею сначала. От тоски. Умру – потом. «Астон Мартин Рапид». Да, как раз «Рапид». Прощай, мое солнышко. Нет, я хотел сказать – до свиданья. До свиданья, мое солнышко. Скоро увидимся. Скоро увидимся. Еще до заката. Может быть. Как скажешь. Завтра. Я позвоню.
