Про Машку было придумано – уехала к подружке в Ригу.
С Арсюшей, разумеется. Переменить обстановку.
Елена сокрушалась и ругала дочь – отпустить в такую даль, после болезни! Ну хотя бы одну! А тут еще с мальчиком!
Ольга отмалчивалась и переглядывалась с Гаяне. Та крепилась из последних сил – только бы не навредить Елене. Это было сейчас главное, главнее собственного страдания.
Где-то через неделю Елена, словно что-то почувствовав, начала нервничать.
– Звонила Машка? – без конца спрашивала она. – Когда? На мобильный? Тебе на работу? А почему не домой? И со мной даже ни разу не поговорила – после больницы. И с Гаей. Нет, что-то здесь не так! На нее не похоже, – Елена, сомневаясь, качала головой. – Ты ей скажи, чтобы она НАМ позвонила! – теребила она дочь.
Однажды зашла в Ольгину комнату среди ночи.
– Леля, – потребовала она, – скажи мне правду! Я же чувствую – с Машкой что-то случилось! Или – с Арсюшей? – и она, побледнев, положила руку на сердце.
Ольга села на кровати и вздохнула.
– Не мучай меня, мамуль! Все в порядке с твоей Машкой. И с Арсюшей тоже! Все живы и здоровы! Вот как ты думаешь, могла бы я работать, есть, пылесосить, спать, наконец, если бы с ними что-нибудь случилось?
Елена пожала плечами:
– Не знаю, Лелька. Но чувствую – что-то здесь не то и не так!
Умная и спасительная мысль ворвалась в голову стремительно, как все неожиданное.
– Влюбилась твоя Машка! Там, в Риге! И не до нас ей теперь! Так накрыло, что она не в себе. Поселилась у своего возлюбленного, понимаешь?
Елена широко раскрыла глаза:
– Да что ты, правда, в самом деле? Нет, я, разумеется, за нее рада, но… – растерянно пробормотала она. – Но все равно – странно. Ведь не Ирка она, в самом деле! Чтобы так на все наплевать!
– Не Ирка, – тяжело вздохнула Ольга. А про себя подумала: а ведь недалеко, господи боже мой!
– И все же, – продолжала настаивать Елена, – ты ей скажи, пожалуйста, скажи – чтобы она позвонила домой. Мне и Гае. Мы только послушаем ее голос и успокоимся! Я тебе обещаю!
– Хорошо, мама, – устало ответила Ольга. – Скажу. Попрошу. Как только, так сразу. Но учти – она и мне звонит крайне редко! Видно, очень занята, – проворчала она.
* * *
Делать ничего не хотелось. Вот просто ничего. После переживаний и страданий наступил момент полнейшего безразличия. Не хотелось ни пить, ни есть, ни переодеваться, ни стричь отросшие и поседевшие пряди, ни делать маникюр.
Утром, тяжело сползая с кровати (как столетняя старуха, ей-богу), она еще долго не могла встать и заставить себя совершить простые, привычные и обязательные вещи – принять душ, вымыть голову, накраситься и выпить кофе.
А приходилось – на нее смотрели две пары встревоженных и родных глаз. Беспокойные и тревожные Гаяне, которая знала все, и ничего не понимающие, но не менее беспокойные и тревожные глаза матери.
Ольга натягивала на лицо приветственную улыбку, причмокивала – якобы с удовольствием – горячим кофе:
– Гаечка, вот никто, кроме тебя, так кофе не сварит!
Забирала бутерброды, приготовленные матерью.
– Мама! Ты опять! У нас три буфета на этаже и два кафе!
Красила в прихожей у зеркала губы, прыскала на шею духами. (Господи! Провались все пропадом! Вместе с этой помадой и этими духами!)
Надевала шубу и сапоги, а в это время в коридоре плечом к плечу стояли две ЕЕ старухи. Следящие за каждым ее шагом, за каждым действием. Внимательно, осторожно, тревожно. И с огромной любовью на усталых, измученных и морщинистых лицах.
Две ее старухи. Все, что осталось у нее в жизни.
* * *
Письмо на электронку пришло от Машки через два месяца. Письмо короткое, без подробностей:
«Леля! Прости! Не нашла смелости посмотреть тебе в глаза и озвучить всю правду. Потому что если бы наш разговор состоялся глаза в глаза, я бы никогда не смогла этого сделать. Прости и не осуждай! Если сможешь! Дело тут вовсе не в Ирке – она для меня чужой человек. Кстати, не такой плохой, как все вы думаете! Дело тут В ШАНСЕ. Который дается один раз в жизни. В Москве, несмотря на то что все меня (с самого детства) считали почти гением, ну или очень способным человеком, у меня ничего не получилось. Все коту под хвост, все не так. И на работе, и в личной жизни. Попробую здесь. Здесь, как считается, нужны только острые мозги, усилие воли и «каменная» задница. Тогда можно всего добиться. А когда еще есть и деньги и связи, которые никто не отменял!..
И еще есть Арсюха. Огромный дом, где у него три комнаты! Лично его, представляешь? Есть бассейн, площадка для гольфа, теннисный корт. Да! И лошади! Своя конюшня! Это, по-моему, привлекает его больше всего! И экзема у него прошла, представляешь! От солнца, океана, воздуха и продуктов! Еще у него англоговорящий, как ты понимаешь, воспитатель. Арсений целыми днями в конюшне и в бассейне. Спит так крепко, как не спал никогда. И ни разу, представь, не случилось ночного конфуза!
Еще раз попытайся меня понять. И простить. Хотя знаю, как тебе будет непросто. Решай сама, говорить Леночке всю правду или как-нибудь… Ну, ты понимаешь! Всем им привет – и Леночке, и бабуле.
Не сомневайся – я вас всех очень люблю. И все-все помню! Я не такая дрянь, как вы думаете. Хотя имеете на это право.
Просто я, как оказалось, большой и мерзкий трус. Ваша Машка. Как всегда – рассчитывающая на ваше великодушие!»
Она ответила. Всего три слова: «Желаю тебе счастья».
Больше ничего. Слишком больно.
На этом переписка закончилась.
* * *
Елена в придуманную сказку верила лишь вначале. Потом словно впала в ступор – как после смерти Бориса. Днями не вставала с постели и молчала. Ольга с Гаяне уговаривали ее поесть, принять душ и посмотреть телевизор.
Она просила оставить ее в покое и закрыть дверь в ее комнату.
– Надо сказать правду, – наконец сказала Гаяне.
Довод такой – неизвестность хуже всего. Мысли разные и страшные. Думает о самом плохом. Лучше эта правда, чем ее ужасные домыслы.
И Ольга решилась. Рассказала все и показала Машкино письмо.
Оказалось, что то, что произошло с Машкой, ее быстрые сборы и тайный отъезд, не произвело на Елену такого впечатления, как приезд Ирки.
Помолчав, она сказала дочери:
– Как ты могла? Как ты могла это от меня скрыть? Какое право ты имела решать, видеться мне с моей дочерью или нет? Прощать мне ее или нет? Это, Ольга, не в твоей компетенции! Это – моя дочь и моя жизнь! И это – самое ужасное, что ты сделала в своей жизни!
– Мама! – залепетала ошарашенная Ольга. – Я думала прежде всего о тебе! Ты была в больнице! Да еще с каким диагнозом! Я думала, прости, что это тебя просто убьет! Я испугалась, мама! За тебя испугалась!
– Испугалась! – горько усмехнулась Елена. – А ты не подумала о том, что, если бы я ее увидела, мне было бы не так страшно уйти из жизни? Она – моя дочь, Оля! Какая ни есть – моя дочь! И я ее все-таки жалела – за то, что душа ее родилась такой убогой. Она ведь несчастный человек, Ольга. Неужели ты этого не понимаешь? Я ее, представь, в душе давно простила. Хотя… – Елена вздохнула, – тебе этого не понять. Прости! Ты же не знаешь, ЧТО такое свое дитя! Даже самое ужасное и отвратительное.
– Мама! – закричала Ольга. – Как же ты можешь! Так! Ты же все знаешь про мою жизнь!
Елена отвернулась к стене.
Гаяне зашла в Ольгину комнату в этот вечер. Она принесла горячий сладкий чай, укутала дрожавшую, как в лихорадке, Ольгу вторым одеялом и сидела на краю кровати всю ночь, гладя Ольгу то по голове, то по рукам, приговаривая шепотом:
– Ты не держи на нее зла, Леля! Пережить такое нужно огромное мужество! Все пройдет, девочка! Ты мне поверь. И не такое проходит!
* * *
И правда, прошло. В смысле – все делали вид, что того вечернего разговора, самого страшного в Елениной и Ольгиной жизни, словно и не было.
Елена стала вставать с постели, пыталась помочь Гаяне с хозяйством, но быстро уставала и уходила в свою комнату.
Конечно, пробежавшая между ней и дочерью, любимой дочерью, «кошка», а скорее всего, зверь пострашнее, сразу не исчезла. Обе смущались и старались не смотреть друг другу в глаза.
Ольга первая решилась:
– Мамочка, прости! Если за все это можно простить!
Елена, не сдерживая слез, кивнула и обняла дочь. Покаялись обе. И стало, разумеется, легче.
Опять заговорили о ремонте, строили планы на лето – Ольга выбирала санаторий, в который могли отправиться ее «цацы».
Гаяне мечтала увидеть Баку – ну хоть один раз, последний!
Ольга задумалась: а может, взять бизнес-класс и махнуть? Для Гаяне это будет огромным счастьем. Для Елены – большим подарком. Снять гостиницу у моря, вечером прогуливаться по набережной – говорят, что она чудесна. Дышать морским воздухом и слушать шепот волны. Сходить на восточный базар – яркий, громкий и пряный. Устроить вот такой праздник души и тела.
Страшновато, конечно. «Цацы» еле ползают, честно говоря. Но врачи настаивают на том, что положительные эмоции и благодатные стрессы только способствуют здоровью и разгоняют медленную, ленивую старческую кровь.
