…Очнулся я от рвотных позывов, которые с трудом подавил. Комната плыла перед глазами. В одной моей руке был телефон, в другой – граната.
Почему-то, несмотря на отвратительное самочувствие, мне показалось именно сейчас очень важным проверить: прошла эсэмэска, или это мне только показалось? Конечно, показалось: надпись на светящемся экране явственно показывала, что письмо не было доставлено. Автоматически я послал её повторно. Телефон пискнул… и доставил sms по назначению! Я тупо смотрел на это чудо.
* * *
– Обманули суки! – Сергей, шипя, в сердцах отбросил лопату в сторону. На покойнице не было не только сережек с бриллиантами, но даже цепочки с крестиком!
Вздохнув, он собрался было уже вылезать из осточертевшей могилы, как вдруг услышал откуда-то из-под земли писк, какой издают сотовые телефоны, когда принимают сообщения.
Он прислушался. Писк повторился.
Озадаченный, он вновь принялся копать.
Буквально через минуту наткнулся острием лопаты на лакированный ботинок, торчавший из земли. Присвистнул и продолжил работу.
Второй покойник был не чета первому: на его шее была массивная золотая цепь. Довольно усмехнувшись, Сергей начал обшаривать карманы его забитого землей пиджака в поисках сотового. Но сотового не было!
Озадаченный, он в недоумении остановился. И тут снова отчетливо услышал писк!
…Когда он добрался до второго гроба, удивлению его уже не было предела.
– Братская могила, – сказал он сдавленно.
На этот раз телефон нашелся быстро: он висел на шее покойницы: юной черноволосой девушки в драных джинсах и светлой маечке. Он аккуратно снял его вместе с ремешком и… движимый необъяснимым любопытством, взглянул на экран.
В папке «Входящие сообщения» высветилось самое позднее: «Прости меня, пташечка, за душу твою невинно загубленную. Скоро на том свете соединимся!».
И тут… чёрт дернул его пошутить. Он набрал номер, с которого пришло sms. Один гудок. Второй. Третий… Наконец, мужской голос ответил: «Да». И тогда Сергей завыл в трубку замогильным голосом!
Результат превзошёл самые смелые его ожидания: вместо ответа где-то совсем поблизости раздался взрыв.
Это было так неожиданно и пугающе, что Сергей выронил телефон, зайцем выскочил из разрытой могилы, и пустился наутек. Он не заметил ни того, что в сторожке выбито окно, а дверь висит на одной петле, ни того, что труп хозяина этой сторожки теперь можно соскребать со стен…
* * *
Телефон, лежащий среди нагромождения мертвых тел в разрытой могиле, неожиданно снова ожил и запиликал: «Са-а-лавей мой, са-а-алавей…». Замолк. Потом повторил всё сначала.
Неожиданно в темноте чья-то рука нащупала аппарат и нажала на нём кнопку. Раздался сдавленный голос:
– Да!
– Эй, Козявкин! – раздался весёлый голос из динамика. – Второй день дозвониться не могу! Тебя, случаем, ещё не похоронили?
– Да нет, вроде… А надо, да?
– Быстро, домой! Попу начищу!
– А… А поцеловать?
– Целую, любимая! Давай, жду.
– Иду, милый. Уже иду.
Формулу, которая заложена в анекдоте про чукчу и француженку, Макеев для себя вывел самостоятельно, причём не рассудочно, а скорее интуитивно.
Вы помните этот анекдот? У чукчи, который сначала женился на француженке, а потом с ней развёлся, спрашивают: «Почему развёлся-то?». Он: «Да грязная она какая-то, моется всё время!».
Жену Макеева звали Агнессой, и она была большой поборницей чистоты. Дома всё постоянно чистила-вылизывала, ненавидела домашних животных (шерсть и грязь!), а мужа, собственно Макеева, терпела, казалось, с большим трудом. Стоило ему прийти домой с работы, как она вела в его сторону своим чувствительным носом, и он без слов понимал: пора немедленно под душ и сменить всю одежду, а иначе вечер будет окончательно испорчен.
Не то чтобы он это осуждал… Нет. Скорее, подобное поведение жены вызывало в нем… брезгливость. Да, да, именно брезгливость: никак иначе он не мог для себя описать это чувство. Будто бы эта её внешняя стерильная чистота скрывала за собой какую-то внутреннюю грязь, которую старательно пыталась она смыть чисто внешними действиями. Впрочем, внешне недовольства он не проявлял: это был вполне стандартный воспитанный (если не сказать – дрессированный) послушный муж, доверявший жене зарплату и мелкие производственные трудности своей бытийно-трудовой деятельности и не позволявший себе половых связей на стороне. Ещё в пору молодости этот человек решил про себя, что «любая женщина стоит любой другой» и, будучи стремительно «окольцован» Агнессой, не проявил к этому событию сколько-нибудь сильного интереса. Служил своей семье, будто долг кому-то отдавал. Единственное, в чём он смел иногда проявлять недовольство, так это отсутствие у них детей, но та только морщила носик: «Фу! Грязь, крики…». Не то чтобы Макеев очень уж сильно любил детей, нет, не больше других мужчин, значит почти вовсе не любил, а просто потому, что без них в жизни не хватало чего-то… Такого… Глубже он не рефлексировал: не до того было.
И всё бы ничего: длилось это годами, могло бы – десятилетиями, если б не один случай. Случай, явившийся в виде друга, пригласившего его в ресторан в вечернее время. Ресторан был обычный, может, разве чуть дороже других. Необычным было место, где стоял их столик: прямо перед небольшой сценой, где исполнялись танцы и стриптиз в угоду посетителям. Вообще к подобным вещам Макеев относился если не безразлично, то вполне спокойно: пик своей сексуальной активности он уже благополучно пережил, а к стариковскому гурманству ещё не подобрался, поэтому контролировал себя хорошо. Но тут его привлекло даже не столько зрелище… Нет, не так. Скорее зрелище плюс запах.
Было так: они поужинали и разминались сигарами (позволенными Макееву лишь вне дома, поэтому вдвойне приятными), когда на небольшую сценку выпрыгнула девушка, исполняющая танец живота. Ни в танцах, ни даже в девушках Макеев особо не разбирался, как, впрочем, и во многом том, чего не касались его профессиональные обязанности (он был экономистом, причём очень неплохим). Но зрелище его привлекло: девушка, стоя почти неподвижно, начала вдруг вибрировать различными частями тела. Быстрее, быстрее, ещё быстрее, пока не дошла до такого бешеного темпа, что, казалось, начала расплываться, раздваиваться, растраиваться… размножаться. И в этот момент по её обнаженному животу поползли капельки пота. А вместе с ними – запах мускуса, ударивший в нос Макееву. Он тут же абсолютно явственно представил себе, как бы сморщился носик Агнессы при таком обонятельном ударе по нему. Представил… и ему это понравилось! И всё исчезло в этот момент: и его приятель, и этот вечерний ресторан, и столик, и Агнесса, и даже эта девушка… всё, кроме потрясающе-волнующего запаха её потного тела. Домой он ушёл совершенно потрясённый.
И с этого вечера вся его жизнь переменилась. Не было больше для него другого удовольствия, чем поездка в переполненном трамвае в жаркий день, или запах «качалки» в спортивном зале, или аромат спортивных состязаний. Он стал страстным коллекционером: вбирал в себя запахи, как губка впитывает воду, причем поначалу предпочитал очень сильные: грязные носки, бомж на лавочке, испражнения, канализация… Потом, как всякий коллекционер, постепенно определился с приоритетами и понемногу начал склоняться к гурманству.
Приоритеты он расставил так. Лучше женщина, чем мужчина, лучше молодая женщина, чем женщина в годах, и лучше всё-таки женщина, чем девушка. Акцентация на пол. При этом он осознал (совершенно неожиданно!), что запах косметики или духов, силясь подавить или замаскировать природный аромат, мешает восприятию, а запах чистого женского тела напоминает своей стерильностью жену. Если свести до короткой формулы, то можно сказать так: ему нравился запах грязных женщин. Грязных (потных) молодых женщин, не пользующихся косметикой. Явление, надо признать, в наше время не очень распространённое, но Макеев как коллекционер уже сформировавшийся, знал где искать: спортивные состязания, танцы (реже), горячие производства, сенокос в деревне… Его жизнь наполнилась смыслом.
Однажды он попытался уловить запах своей жены. Ничего не вышло: она (тоже молодая женщина) могла пахнуть косметикой, духами, месячными. Но не женщиной!
«Я её совсем не знаю», – подумал Макеев.
Он просыпался среди ночи, чтобы обнюхать её. Поймал нечто новое: легкий запах испражнений и одноразовых прокладок, запах желудочного сока и плохо вычищенных зубов. Легкое отклонение от стерильности, к которой она стремилась. Не более того. Это его так разочаровало, что она перестала казаться ему хоть сколько-нибудь привлекательной, хотя незадолго до этого он, вне всякого сомнения, считал ее красавицей.
Он ушел от неё.
Он поменял свою жизнь настолько круто, как никто от него не ожидал, и он сам – в первую очередь.
Он живет на Таити и часами сидит в окружении полуголых тел, вдыхая их аромат.
