Одно время Степка пытался пристрастить к попойкам и Герасима, но тот решительно отказался. Гера вообще спиртное не особо любил, если и пил, то только вино (один-два бокала, не больше) или хорошее пиво (в особо жаркие дни). Степан же квасил постоянно: обычно вечером ставил перед собой бутылку, нарезал закуску, включал телевизор и сидел глубокой ночи, просматривая программы. Время от времени он выходил на крыльцо покурить – полагал, что на свежем воздухе сигарета кажется вкуснее. Тоже был любителем, в своем роде. А утром, хмурый и небритый, принимался за свои ежедневные дела – убирал, чистил, копал, сажал, обрезал и так далее. Зато днем мог позволить себе немного покемарить в домике – после обеда, когда все тоже спали. Этим он компенсировал свое ночное бдение.
Другие работницы Веры Александровны, кухарка Татьяна и Клавдия Васильевна, жили в квартирах в Жуковке-два. Несколько кирпичных пятиэтажек построили в советские годы для обслуги министерского санатория «Бор». Повара, горничные, уборщики и прочий персонал должны были жить рядом с важным правительственным объектом (но за его территорией) и обеспечивать хороший отдых министерским чиновникам. Вот так Татьяна и Клавдия Васильевна и получили свою площадь. В бурные девяностые санаторий продали, и на его месте стали появляться частные особняки, в которых поселились новые хозяева жизни, очень влиятельные и богатые люди…
Обслуживающий персонал бывшего санатория быстро перешел на работу к новым хозяевам. И очень тому радовался – а то сидели бы без зарплаты, как многие в соседних подмосковных городах и поселках. А теперь и служба имелась, и деньги платили. И главное – не надо было каждый день кататься в Москву: вставать в пять часов утра, бежать на первую электричку, сорок минут стоять на одной ноге в переполненном вагоне, а потом еще полчаса давиться в метро. Вечером же – то же самое, но в обратном направлении. И еще надо было успеть в магазин, чтобы купить что-то на ужин, а то в поселковом супермаркете цены такие…
А что вы хотите: «вторая Жуковка» вскоре тоже стала достаточно привлекательным местом. Ее обитателям не раз предлагали продать или обменять халупы-развалюшки на что-то другое, перебраться в более дешевые (и более отдаленные) места. Кто-то соглашался, позарившись на немалые (по здешним меркам) деньги, кто-то – нет. Большинство крепко держались за свои метры, понимали их ценность. Продашь – и все, другого такого шанса выбиться в люди (пусть даже не у тебя самого, а у твоих детей) уже не будет. Уехали же в основном местные алкаши, которым было все равно, где пить, было бы на что… А остались – люди трезвые и работящие, верившие в новые возможности.
Да, приходилось ломать себя, угождать новым хозяевам, часто кланяться, но что поделаешь? Тут либо деньги, либо собственная гордость. Бывшие сотрудники министерского санатория благоразумно выбрали первое – пусть унизительно, зато сытно. А гордая голытьба – вот она, под забором валяется, пьяная в стельку. Хочешь быть таким? Вперед и с песней! Нет? Тогда молчи и кланяйся. Но если правильно выбрать время и подойти к хозяину… Можно кое-что попросить – для детей. Например, чтобы взяли сына или дочку в хорошую фирму, на приличную работу, денежную и чистую. Тогда сынок, глядишь, со временем сам в люди выбьется, свое дело откроет, а дочка богатого мужа найдет…
Вот так и жили Жуковки – одна для хозяев, другая – для обслуги. Как сказал известный советский политобозреватель, «два мира – два Шапиро».
Появление Анечки внесло в жизнь Веры Александровны приятное разнообразие. Во-первых, появился повод чаще бывать в свете – чтобы представлять бедную родственницу: «Это Анечка, племянница покойного Никиты Андреича. Да-да, та самая, из провинции. А что вы хотите? Там тоже жизнь есть, хотя и говорят, что за МКАДом ее не бывает… Ой, ничего не знает, ничего не умеет, всему учить приходится! Но что поделаешь – все-таки близкий человек, хотя и не родная кровь…»
В глазах знакомых Вера Александровна стала выглядеть благородно и даже несколько страдательно – пригрела бедную девочку, взвалила на свои плечи (отнюдь не хилые, однако) дополнительную обузу. И приодела ее, и приобула, и к стилисту сводила… А это такие деньги!
В вопросах гардероба, кстати, Анечка проявила вкус и придирчивость – носила только то, что сейчас модно, писк сезона. Никаких старых, прошлогодних вещей, Боже упаси! Дорогими и яркими шмотками она компенсировала свою серость и невзрачность. Впрочем, фигурка у Анечки оказалась отменной, и большинство вещей смотрелось на ней превосходно. В итоге, после долгого выбора бедная провинциалочка стала выглядеть очень даже неплохо, стильно. По крайней мере, лохушность ее уже не так бросалась в глаза. Правильно говорят – одень пень, березкой покажется.
Во-вторых, Вера Александровна приобрела в лице Анюты задушевную собеседницу и компаньонку: теперь можно делиться с кем-то самым сокровенным, изливать, так сказать, душу, не опасаться, что интимные подробности попадут к ушлым журналистам, которые так и рыскали вокруг Жуковки, пытаясь выведать (точнее – вынюхать) нечто скандальное. Например, что красавица-дочка известного олигарха – беспробудная пьяница и уже несколько раз лежала в частных клиниках, да все без толку – от пагубного пристрастия так и не излечилась. Или что супруга немолодого уже металлургического магната – настоящая нимфоманка, обожает съемных мальчиков и проводит с ними почти все время, довольно щедро оплачивая их услуги…
Все эти подробности потом густым потоком лились со страниц «желтых» изданий, вызывая дикую злобу и нервную истерику у тех, о ком говорилось и писалось. Впрочем, следует сказать, что обитатели Жуковки часто сами «сливали» скандальную информацию, дабы лишний раз засветиться в прессе. Чтобы обязательно – на первой полосе, крупным планом, во всю морду лица. Любой пиар, как говорили, хорош, кроме некролога. Светские львы (и особенно львицы) знали, что без газет (пусть даже самых «желтых» и дурно пахнущих) нынче никак, не будет тебе ни славы, ни известности. Хочешь, чтобы о тебе говорили, давай поводы. Тогда твоя красиво отфотошопенная мордочка станет регулярно появляться на обложках глянцевых журналов…
Вера Александровна такими дурными приемами не пользовалась. О ней и так много сплетен и слухов ходило, лишние скандалы ей были ни к чему. Госпожа Пеншина не совсем вписывалась в местное светское общество, стояла особняком. Обитатели элитного поселка считали ее грубой бабой, хабалкой, но под ее горячую руку старались не попадаться. В плохом настроении Вера Александровна могла запросто послать любого далеко и надолго, невзирая на чины и звания. Отправить, так сказать, в пеший эротический поход. Поэтому и связываться с ней не хотели… Состояние позволяло нашей героине смотреть на всех свысока и жить так, как ей хочется. Впрочем, Вера Александровна старалась все же не нарушать местные законы, гласные и негласные…
Однако вернемся к Анечке. Приодетая и приобутая, она наконец приготовилась к следующему шагу – замужеству. Да вот беда: за душой не было ни гроша, и об этом знали все. А потому мальчики из хороших семей на нее даже не смотрели, а уж красавчики-альфончики – тем более. Увы, в наше подлое время без денег – никак, даже в любви…
Анечка очень переживала по этому поводу, но вида не подавала, прекрасно понимая, что в ее положении скулить и жаловаться глупо. Надо жить и надеяться – может, улыбнется счастье, встретит она своего принца на белом «мерине». Главное в этом деле – не зевать, первой схватить и никому не отдавать. А если богатого жениха не найдется, то можно воспользоваться и более простым, так сказать, бюджетным вариантом. Принцев, к сожалению, на всех Золушек не хватает…
Вера Александровна таскала племянницу с собою, на все светские рауты, и ее всегда сопровождал Герасим. Он привозил «девушек» на место и терпеливо ждал, когда они вернутся. Сам он на эти рауты не ходил. Во-первых, был человеком абсолютно не тусовочным, а во-вторых, не хотел чувствовать себя скованно, не в своей тарелке. Кто он, если разобраться? Шофер, наемный работник, вот и должен знать свое место.
Во время ожидания Гера общался с такими же, как он, водителями, и среди них он чувствовал себя нормально, как равный. Гера даже обедал вместе с ними (если, конечно, кормили), хотя на правах официального любовника Веры Александровны мог бы питаться и в зале. Но не хотел.
Скромность (или дальновидность) избавляла его от многих проблем, и в частности, от косых взглядов альфонсиков и двусмысленных ухмылок местных завсегдатаев – смотрите, вот он, герой-любовник нашей Веры Александровны! Некоторые светские дамы, кстати, были не прочь закрутить с ним роман – проверить, так сказать, на вшивость (а заодно и позлить госпожу Пеншину), но Гера держался стойко. Он прекрасно понимал, что это лишь игра, к тому же нечестная, и лучше быть от этих соблазнов подальше…
