– Иди, девочка. И поскорее возвращайся.
Мы расставались ненадолго, я был уверен. Самолет резко взмыл вверх, и я долго махал ему вслед. И когда он наконец скрылся в облаках, я с недовольным видом повернулся к Шурочке.
– Тоже мне – гений. Нет, чтобы изобрести аппарат мгновенного перемещения в пространстве.
Солнце обиделось на меня. За Шурочку. И скрылось вместе с Майей и самолетом в облачной бесконечности. А я все махал и махал им вслед. Я уже ждал их возвращения.
Утром следующего дня, едва проснувшись, я понял, что наконец-то наступила весна. Ослепительно яркое солнце, веселое щебетание воробьев и звон ручьев на асфальте, этих последних зимних слез. И хотя я очень, очень скучал о Майе, но с приходом весны поверил в то, что она скоре вернется.
До вечернего дежурства я как назло был свободен. И ломал голову, как убить время. Все дело было только во времени. Я знал, что в безделье оно будет ползти с черепашьей скоростью. И мне будет трудно с ним справиться. И когда раздался звонок в дверь, я неслыханно обрадовался. Я готов был с распростертыми объятиями встретить на пороге кого угодно, хоть самого черта. Впрочем, с последним я, конечно, перегнул. И моя приветливая и радостная улыбка резко сошла на нет, сменившись кислым и удивленным выражением.
– Не ждал, Акимов?
На пороге стоял не черт, но нечто похожее. На пороге стояла моя бывшая жена Лерка. В той же беленькой шубке, в которой она когда-то ушла от меня. Правда, мех уже заметно поистрепался. Ее озорной, горящий пламенем взгляд сильно потускнел. От Мерелин Монро остался разве что по-прежнему вызывающе вздернутый носик… Передо мной предстала уставшая, потускневшая и изрядно потрепанная женщина, которая – было видно с первого взгляда – прошла огонь, воду и медные трубы. И мое сердце невольно сжалось.
– Значит, не ждал, Акимов…
Я развел руками. И честно ответил.
– Не ждал.
В мою душу почему-то стал закрадываться страх. В итоге все возвращается на круги своя. И потеря Шурочкой своей любимой, и неудачные похождения Петуха и даже… И даже Лерка. Чего меньше всего я ожидал от жизни. Судьба словно издевалась над нами, заставляя блуждать по кругу, как загнанных лошадей. Все время загоняя в одно и тоже стойло.
– Ты, как вижу, не очень мне рад, Кира?
Я действительно очень был ей совсем не рад. Да и радоваться было нечему. Но в ответ все-таки пришлось вежливо промычать что-то типа: рад видеть, проходи, чего на пороге-то торчать.
Лерка вошла в комнату, сбросила шубку, как всегда прямо на диван, и с ногами залезла в кресло, тут же закуривая сигарету. Мне вдруг показалось, что ей очень хочется мне понравиться. Хотя это было уже невозможно. От прошлого у меня остался лишь очень горький и весьма неприятный осадок. Я вообще не любил прошлое.
– А я думал, ты ищешь счастье где-то за океаном, – прервал я затянувшееся молчание.
Ее пухлые губки скривились в горькой усмешке.
– Как видишь, уже не ищу.
И я с досадой подумал, что мне везет на девушек, рвущихся за океан. Не успел вчера проводить одну – как оттуда же встречаю другую.
– Ну что, радуйся, Акимов, что все так получилось, – вызывающе сказала Лерка.
– Зачем? Мне все равно. По большому счету, я был бы искренне рад, если бы ты там осталась. Навсегда. Здесь тебе будет и грустно, и скучно, и некому руку подать. Уж поверь мне.
– Да, что ты понимаешь в жизни?! Что ты… Что ты вообще знаешь про меня!
Она вскочила с кресла и нервно зашагала по комнате. Из угла в угол. И мне показалось, что она серьезно повзрослела. Все-таки жизнь правит даже таких, как Лерка. Которым, казалось бы, эта жизнь ни по чем.
– Ты знаешь, – Лерка резко остановилась напротив меня и посмотрела в глаза. – Когда я шла сюда… К тебе… То придумала кучу историй о своей замечательной американской жизни. Но теперь… Не знаю почему – я никогда не умела тебе лгать. И теперь не хочу.
Ну, лгала ты мне всегда, подумал я. Другое дело, что я тебе никогда не верил.
– Ты можешь мне ничего не рассказывать, Лера, – мне стало и впрямь ее жаль. – Если тебе неприятно… И потом… Мне кажется, твоя история повторяется не один раз.
– Видишь, Кира, даже из неудач я неспособна сделать открытие.
– А зачем тебе, Лера? Банальные истории всегда легче пережить. И не обязательно мне все рассказывать. Я и сам могу все тебе рассказать. Он оказался негодяем, бросил тебя, возможно, стал пить. А твой талант не признали. И не потому, что у тебя его нет, а просто нас там ненавидят. Потому что наши, даже самые некрасивые и бездарные девушки во сто крат и красивее, и талантливые примитивных голливудских выскочек. Ты, наверное, устроилась официанткой. Тебя унижали, лапали, топтали, ты плакала по ночам и очень тосковала по родному дому. Иногда тебе казалось, что жизнь закончена…
Лерка бессильно упала в кресло и закрыла лицо руками. Ее сигарета выскользнула из рук, и я словил ее на лету.
– Боже, как, оказывается, все просто. Мне бы никто так не помог, как ты, Кира.
– Это моя профессия.
– Знаешь, – Лерка подняла на меня заплаканное, покрасневшее лицо. – Знаешь, одно меня искренне радует – я уехала отсюда никем, там была никем и вернулась никем.
– На ихнюю истерику пойдем единым строем,
Колумб открыл Америку, а мы ее закроем,
– продекламировал я старый стишок. Возможно, не кстати.
– Ты иронизируешь. А я все равно рада.
– Странный повод для радости. Хотя… Возможно ты права. Начинать с нуля всегда легче.
– Даже не в том дело. Я там встречала наших актрис, которые здесь были… Ну, почти звездами. Здесь их носили на руках и осыпали цветами. А там, ты прав, они как и многие наши стали подавать в зачуханых кабаках кислые гамбургеры. В крайнем случае, им удавалось выторговать подачку в виде маленького эпизодика в третьесортной киношке, где надо было нагишом танцевать в стриптизе. Вот – настоящее унижение. И эти дурочки еще с апломбом заявляли, что только в мерзкой и самоуверенной России быть официанткой унизительно. А свободная Америка ценит любой труд. Какая чушь! Официант в любое время и в любой стране – всего лишь официант. Как и торгаш, как бы он ни называл себя магнатом и какими бы деньгами ни ворочал, всегда остается лишь торгашом…
– Дело даже не в официантках, Лера. Дело в самоунижении. Дело в том, что в очередной раз хотят унизить нашу страну.
– Знаешь Кирка, когда-то нам так сильно внушали, что Америка – ад. А мы сопротивлялись. И я была уверена, что по меньшей мере там – рай. Теперь же с такой же активностью нам пытаются навязать любовь к этой глупой стране. И я, испытав все «райские» прелести, думаю, может быть, действительно то, что нам когда-то говорили, правда? Но почему мы ей так сопротивлялись? Чтобы воочию столкнуться с ложью?
Чем я больше всматривался в Лерку, тем больше понимал, что открытие Америки пошло ей на пользу. Она не просто повзрослела. Она стала гораздо умнее. И, несмотря на потрепанный вид, эти качества были ей даже к лицу.
Лерка взяла котенка Шарика. Он свернулся клубочком у нее на коленях. Преданно заглянул ей в глаза, хотел мяукнуть, но как всегда промолчал. И я с невыносимой тоской вспомнил, как еще вчера он также пригрелся на коленях у Майи.
– Почему ее нет?
– Кого? – не понял я.
– Ну, твоей подружки. Я ведь сразу же сообразила, что ты живешь не один.
– Она… Она уехала, – замялся я. Так и не поняв, почему должен отчитываться перед давно уже бывшей женой?
– Куда? – скорее машинально, чем из-за любопытством спросила Лерка.
– В Америку, – так же машинально ответил я. И тут же почувствовал себя полным дураком.
Наступила долгая пауза. Мы с Леркой молча смотрели друг на друга. А потом одновременно расхохотались. Само слово «Америка» вдруг приобрело какой-то потешный, шутовской смысл, став всего лишь поводом для смеха. Разве можно относиться серьезно, если все женщины убегали от меня именно туда? И возвращались именно оттуда. И я понял, что Майя вернется. И мне стало легче.
Я взглянул на часы. Все отведенное на сегодня свободное время уже было использовано.
– Ты куда-то спешишь? – встревожилась Лерка. Похоже, она цеплялась за меня, как за спасательный круг. И, похоже, на сегодняшний день для нее я был самым близким человеком. Хотя и из прошлого.
– Через пару часов мое дежурство в больнице.
– Возьми меня с собой, Кира. Ну, пожалуйста.
Я посмотрел на нее с недоумением.
– Понимаю, что прошло слишком много времени. Но… Если хочешь знать, там я прошла курсы медсестер.
Все-таки когда-то Лерка была моей женой. И несмотря на то, что она бросила меня, до сих пор я почему-то чувствовал некую ответственность за нее.
– Идем, Лера. Попробуем что-нибудь для тебя сделать. Место Зиночки еще не занято. Но, как говорится, свято место пусто не бывает.
К работе Лерка приступила уже со следующего дня. Я стал часто слышать ее звонкий смех в палатах. Ее кудряшки вновь позолотились, она похорошела и даже помолодела. Больные ее обожали. А она вновь изображала из себя Мерелин Монро, пританцовывая в ординаторской и напевая: «С днем рожденья, тебя…» Чисто по-русски. От Америки она отказалась. Наотрез. Актрисой стать ей было не суждено. Но, похоже, она ни разу об этом не пожалела. И я вновь с печалью подумал, что все возвращается на свои места. И по-прежнему терпеливо ждал возвращения Майи. Но она почему-то не спешила, хотя весна уже полностью вступила в свои права.
