– Конечно, Вася вчера позвонил, назначил встречу.
– Неплохая идея – позвать священника незадолго до Рождества на Чертов мост! – заорал страшно довольный Блюхер.
Отец Георгий рассмеялся.
Кляча Суворова попирала тощими ногами запорошенные снегом охапки цветов. Путешественники примолкли, озираясь по сторонам, даже Вася затих. Вокруг простиралась горная страна, по которой металась вьюга, страшный, непреодолимый хаос погружался в мутную синеву.
– Он здесь прошел, – сказал Дада. Брови его были нахмурены, голос звучал и негромко и гулко.
«Горец, – подумал Чанов. – Легкие и гортань горца. И ведь не мерзнет на этом ветру». Сам Кузьма уже просто окоченел. Они постояли минут десять рядом с фельдмаршалом.
– Бичебо[35], – сказал отец Георгий, – мы запомним эту встречу. Навсегда. Но пора спускаться.
Через полчаса, когда они вернулись к машинам, сумерки сгустились и приобрели лиловый, чернильный оттенок. Только окно в домике горных стрелков светилось. Флажка на крыше было уже не разглядеть.
«Лендровер» священника стоял на площадке за ветром, скрытый скалой. Все четверо забрались в него В салоне было просторно, но холодно.
– Машина военного образца – ничего лишнего!.. – Священник хохотнул, и пар вырвался из-под усов. Видно было, что он в своей плотной шерстяной рясе тоже замерз до чертиков.
Дада повернулся, достал из рюкзака большой термос, хлеб, сыр, два помидора и огурец.
– Ооо! – сказал Вася.
– Зря радуешься, – проворчал Дада, – чая в термосе на донышке. Выпили, пока ждали вас с Кузьмой.
– Давайте перейдем в «Шевроле», там печку включим, – предложил Кузьма, у которого от холода сводило зубы и дрожь волнами прокатывалась по телу.
– Нет, – твердо сказал отец Георгий. – Ночевать там тесно, и ехать нельзя – в таком состоянии и ночью мы не далеко уедем. Мокрая дорога заледенела, спускаться с гор сложней, чем подниматься. Бог даст, заночуем где-нибудь.
Повисло молчание.
– Чего ждем! – рассердился батюшка. – Василий, у тебя абсент еще остался?
– Остался. – Блюхер потряс бутылку.
– Давид, достань стаканы.
Он разлил по пластиковым стаканчикам остатки абсента на троих, Блюхеру досталась почти пустая бутылка.
– Тебе хватит, – подмигнул священник.
Блюхер не расстроился, встряхнул бутылку и сказал тост:
– За счастливую встречу!
Компания выпила и закусила, чем Бог послал.
Запили глотком теплого и сладкого чая.
– Ну, я пошел молить о ночлеге, – сказал отец Георгий, перекрестился и вышел из «Лендровера».
Парни сидели тихо на заднем сиденье, прижавшись друг к другу.
– Помните Петра из крематория? – спросил Дада.
– Как не помнить, – пробормотал Блюхер, – Святой Петр…
Он засыпал.
– Не спи! – толкнул его локтем в бок Кузьма, – замерзнешь.
– Да что вы, господа, мне тепло…
– Вот-вот, – сказал Дада, – как раз так и засыпают навсегда… Ну и год выдался, скорее бы кончился…
– Еще неизвестно, что в новом году ждет, – пролепетал Вася и зевнул, да так сладко, что за ним и Кузьма, и Дада…
Посредине общего и могучего зевка, как уже бывало не единожды, и все-таки неожиданно, а главное вовремя, Чанов почувствовал трепыхание мобильника в нагрудном кармане. Кузьма на этот раз не испугался, но мгновенно очнулся, и ноги внезапно потеплели. От звонка очнулись и Вася с Дада. А Чанов не спешил брать трубку, он спокойно слушал и почему-то подумал, как будто расслышал: «Это не Соня. Это Паша…»
Действительно, звонил Павел Асланян.
Его голос звучал абсолютно рядом, радостно и утвердительно:
– Чанов! Можно я вам стихи прочту!
– Про красивого? – припомнил Кузьма стишок в подвале.
– Ну почему же? Новое! Только сейчас сочинил… У нас уже ночь… вы не спите?
– Чуть не уснули. Хорошо, что позвонил! Сейчас прочтешь, вот только «громкую связь» включу, здесь где-то есть кнопка… чтоб Блюхер и Дада тоже слышали…
Он нашел кнопочку «громкая связь», скомандовал Павлу: «Давай!», и в стылом «Лендровере» раздался голос Асланяна:
О, как в последние и синие,
Стремительные вечера
Нас всех заносит!.. Заносило,
Уже вчера!
Летим по стенке вертикальной,
И, набирая высоту,
Мы проникаем в мир зеркальный,
Нас втягивает в пустоту.
О, праздник в сердце у Зимы!
Как больно, радостно и звонко!
Нас вкручивает в точку тьмы
Пурги волшебная воронка!
Мы как во сне – как снег в окне,
Он валит валом, зря, задаром…
И прошлогодним станет снег
Вслед
за двенадцатым
ударом!
Нам странно слышать этот звон…
Звон у последнего порога…
Но входим мы,
Как вышли вон!
И белой скатертью – дорога.
Павел закончил. И услыхал благодарные аплодисменты в дальней дали, в «Лендровере», у черта на рогах. А Блюхер даже просто плакал.
Он отнял трубку у Чанова и заорал:
– Паша!.. О, знал бы ты!.. Знал бы ты, как это вовремя! Ты – гений! Мы любим тебя и ждем.
– Я купил билет, – ответил поэт. – Вылетаю вечером первого января, с пересадкой во Франкфурте-на-Майне. Прилечу второго числа в одиннадцать утра… кажется…
Кузьма отнял трубку у Васи.
– Паша, посмотри в билет и пошли мне СМС… Да мы сами тебе еще позвоним. Не волнуйся, встретим!
– Спасибо!.. – сказал Асланян, и связь прервалась.
В «Лендровере» замигала и погасла тусклая лампочка. Но сон и стужа отступили. Кузьма, Василий и Давид сидели в темноте молча, плечом к плечу, и каждый думал о своем…
Минут через десять вернулся отец Георгий, влезать в «Лендровер» не стал, сказал только:
– Собирайтесь, пошли!
И они пошли друг за другом сквозь снегопад – который не был уже таким испепеляюще-холодным, потому что ветер стих – к домику горных стрелков.
Там в маленькой и очень теплой комнате сидел худощавый офицер, он разговаривал по-немецки по рации, которая, подвывая и каркая, ему отвечала, как в старинных фильмах про войну:
– Яволь!.. Яволь, герр официрр…
Офицер улыбнулся вошедшим странникам и заговорил со священником по-английски. Пообещал, что через двадцать минут «за группой приедут».
Потом офицер позвал рядового и попросил его принести чай гостям. Гости, усевшись на скамье вдоль стенки, начали пить горячий чай из огромных эмалированных кружек, а офицер с отцом Георгием продолжили мирно беседовать по-немецки.
«Сколько же он языков знает? – думал Кузьма о священнике. – Церковно-славянский, грузинский, английский, французский, немецкий… Еще и древнегреческий, поди…» Сейчас ему снова захотелось спать, руки и ноги ныли, лицо горело…
Через двадцать минут за ними приехал джип на высоких колесах с двумя солдатами на первом сиденье – один за рулем, второй с автоматом. Их повезли по большому мосту через тоннель, потом по тряской и темной дороге сквозь снегопад. Вскоре где-то далеко впереди замаячил ряд огоньков, потом из снегопада проступило нечто похожее на корпус огромной подводной лодки с прожектором на капитанском мостике. Джип остановился. Путники выбрались на волю, под снегопад. Снег лепил прямо в глаза, но субмарина была реальная… Вот в борту ее образовался светящийся контур прямоугольного люка, он открылся, и Чанов, шедший последним, увидел, как священник вступил на борт не вполне опознанного, плавающего в снегопаде, объекта.
Это была казарма. Пройдя вахтенного, гости спустились куда-то вниз, в слабо освещенную столовую, вырубленную в скале. В ней тянулся длинный деревянный стол. Гостям предложили сесть и оставили в одиночестве. Нельзя сказать, что здесь было уютно и тепло.
– Похоже на замок Дракулы, – сказал Вася и икнул.
– Это база швейцарских горных стрелков, – произнес отец Георгий, с интересом озираясь по сторонам. – В советской армии такое заведение назвали бы «учебкой»… Моя чем-то напоминала… В Швейцарии каждый мужчина должен отслужить в армии год. И, надо сказать, здесь от армии не косят. Отслужив и получив воинскую специальность, швейцарец уносит домой свою форму и свое оружие, для которого у каждого оборудован сейф.
– А нас-то как сюда пустили? – спросил Кузьма.
– По долгу службы. В обязанность горных стрелков входит давать ночлег и оказывать помощь людям, застрявшим в горах. Швейцарцы понимают, что такое горы, и ведут себя соответственно. Поэтому, кстати, они так чтят Суворова, проведшего по этим местам армию в летнем обмундировании, с пушками, с обозом и с боями, а также с малыми потерями. Этого сделать было нельзя, просто невозможно. Суворов – сделал… Вот и чтят. Однако за стол, медицинскую помощь и ночлег здесь принято платить. Правда, вполне по-божески…
Гулкие шаги раздались, вошли два парня в белых куртках и в звонко брякающих подковками солдатских ботинках, один нес ведерный котелок и ведерный же медный сверкающий чайник. Второй тащил поднос с мисками, ложками, кружками, горой хлеба. На подносе стояла и бутылка без этикетки с мутноватой жидкостью.
