После многокрасочных игр девы возвратились к классической формуле, и возник многозначительный художественный финал, после чего девять изысканных, по-вечернему принаряженных молодцов разобрали и, красиво повиливая бедрами, увели молодых дам с подиума. Последними одна за другой уходили черно-белые пары: мужчина в черном уводил даму в белом, дама в черном уходила с мужчиной в белом. Это должно было по замыслу Аллы Сергеевны, как потом напишут ее биографы, символизировать независимость цвета от прочих элементов костюма, его, так сказать, инвариантность во всех системах координат. Этот ее начальный, ранний период назовут потом спектральным.
Успех был неожиданный и громкий. Радужный хоровод захватил даже недоброжелателей, и последние пять минут дефиле проходило под ритмичные аплодисменты. Музыка не давала им угаснуть, и растроганная Алла Сергеевна дважды выводила своих девочек и мальчиков на бис, кланяясь и прижимая руку к сердцу, которым она в тот момент любила весь мир. В примерочной, куда они потом ушли, все смешались и принялись поздравлять друг друга: самые порывистые кидались на шею, другие степенно и торжественно обнимались, третьи брали своих визави под локотки и обменивались истовыми светскими поцелуйчиками. Алла Сергеевна подарила каждому поцелуй в обмен на заверения в вечной любви.
«Мариночка! Неужели мы это сделали?» – воскликнула она, обнимая свою первую помощницу.
«Да, Аллочка, да, и еще как! Ты даже не представляешь, какая ты у нас умница!» – отвечала растроганная Марина, кажется, не заметив, что впервые обратилась к начальнице на «ты».
Потом их обсуждали.
«Нет, ну что говорить! – заявил пожилой директор одной швейной фабрики. – Это здорово! Неожиданно, оригинально и здорово! До сих пор я знал Аллу Сергеевну как талантливого администратора, а сегодня узнал, что она еще и талантливый модельер! Значит, верно говорят, что талантливый человек талантлив во всем. От души поздравляю и желаю вашему Дому благополучия и процветания!»
После директора еще два гостя в единодушном порыве заверили хозяев, что по их мнению дебют удался, но что расслабляться не следует, поскольку впереди у них напряженная работа.
Затем к микрофону выплыл тот самый человек из модных сфер, что целовал хозяйке руку и любовался ею – в джинсах, ярком клетчатом пиджаке и при шарфике – не то влиятельный критик, не то профессор модных наук. Оглядев публику, словно прибирая ее к рукам, он прямо так и начал:
«Сегодня при встрече я сказал нашей очаровательной хозяйке, что пришел сюда только затем, чтобы полюбоваться ею…»
С улыбкой обвел глазами зал. Голос высокопоставленный, вкрадчивый, слегка гнусавый. Пауза.
«…И представьте себе – не ошибся!»
Подобрал тонкие коварные губы и снова оглядел зал.
«Да, то, что нам показали, было эффектно, ярко и сочно. Понятна сама по себе идея обратиться, что называется, к истокам – к натуральному чистому цвету и, соединив его с женской природой, вернуть ей, так сказать, изначальную, доэмансипированную чистоту, одновременно подчеркнув важность хромовизуального наполнения женского наряда. Во всяком случае, такой мне видится суть данной коллекции» – сказал он и важно, по-профессорски повел очами окрест.
«С точки зрения кроя, точности линий, силуэта все выглядело безукоризненно. Впечатляет суммарное цветовое решение: насыщенность базовых цветов подсурдинена их многочисленными оттенками. Словом, с точки зрения единства замысла и выразительных средств коллекция удалась. Но…»
И тут уж попробуй не обведи аудиторию строгим взглядом!
«Но… фасоны коллекции несколько, я бы сказал, старомодны. Я бы даже сказал, староваты. Это не конец двадцатого века, это его середина. Другими словами, современная женщина, глядя на представленную одежду не испытает внутренней потребности в нее облачиться».
Заставив присутствующих проглотить очередную паузу, брезгливый апостол истины продолжил:
«Что я хочу этим сказать. По-моему, нынешнему вашему мировоззрению не хватает масштаба и чувства времени. Я бы сказал, что вы следуете не моде, а обычаю. Не нужно забывать, уважаемые коллеги, что мода – это не вещь, а процесс ее потребления, и вот тут я не уверен, что кто-то сегодня захочет потреблять ваши вещи. Иными словами, ваша коллекция не обеспечена референтной группой».
Для первого раза это было жестоко, и публика притихла – одни из жалости, другие – поводя жалом в ожидании провала.
«С другой стороны, – продолжал вещать профессор, – следует помнить, что высокая мода, свою приверженность которой вы заявили, есть высокое искусство и к моде имеет лишь косвенное отношение. И если кто-то все же решит пойти в ваших платьях на вечеринку – а именно для вечеринки они, скорее всего, и предназначены – то это будет лишь означать, что ваш первый опыт приобщения к высокой моде не удался, ибо высокая мода кончается там, где начинается улица. Вы же должны творить для искусства, для ценителей, для элиты, а не для улицы. А для этого женщину надо не одевать, а раздевать. Такова нынешняя тенденция высокой моды…»
Лучезарно улыбаясь, он прожурчал в смущенную тишину:
«И все же не будем расстраиваться, мои дорогие друзья, ибо что такое наша жизнь, как не один сплошной урок со звонком в начале и в конце! Вы еще так молоды, вы только начинаете, и вашим будущим достижениям было бы неуютно, если бы главный успех достался вашему дебюту!»
И освободил микрофон. К чести публики следует заметить, что никто не решился ему аплодировать. Сразу после него вышла журналистка Полина.
«Хочу сразу заявить, что событие, на котором мы сегодня присутствуем, является действительно событием, а не очередной культурогенной тусовкой. Согласитесь – не каждый день случается бывать на открытии отечественного форпоста высокой моды» – сухо и желчно заговорила она, словно разгоняя ученый смог предыдущего оратора.
«Позволю вам напомнить, что мода всегда современна, даже если она возрождает что-то старое. И если верно, что объект потребления становится модным лишь в отблеске восхищенных глаз публики, тогда то, что мы видели – модно, поскольку восхищение налицо. Лично я первой бы воспользовалась этой коллекцией, добавив к ней нижнее белье той же расцветки. Например, те же трусики «неделька»…»
Раздался смех, воздух разрядился, дышать стало легче.
«Хочу также решительно и бесповоротно поддержать дух и волю Аллы Сергеевны, которая, являя нам мужской характер, женский ум и обольстительную внешность, обладает в ее нежном возрасте столь зрелым опытом, талантом и внушительными достижениями. Посудите сами: разве не она вернула к жизни боевую единицу нашей опустошенной гибельным экспериментом швейной промышленности? Разве пример ее фабрики не вдохновляет? Разве не ее хрупкая фигура храбро встала на пути мутного безликого импорта? И разве не должны мы поддержать ее намерения по возрождению славных традиций российского рукоделия? Старомодная, говорите? Что ж – на Руси и фигуры другие, и вкус другой.
Позвольте напомнить вам одно известное выражение: «Мода – это вечное возвращение нового». И разве представленная коллекция не удовлетворяет этой формуле? Да, это попытка вернуться к чистым и ясным истокам. Но это уже не гаммы, а красочная увертюра, и я уверена, что за ней последует яркий, содержательный и, что самое главное, нужный нашему обществу спектакль.
Возможно, с точки зрения высокой западной моды, в которой нынче, в самом деле, больше раздевают, чем одевают, представленная нам коллекция излишне практична и целомудренна. Возможно, именно так мыслят в свободном обществе. Но мы-то пока еще не свободны, и в наше растерянное, неприкаянное время серьезному русскому художнику не пристало баловаться искусством ради искусства, разжигая своим баловством похоть лиц определенного сорта. Для нас, женщин, мода – это последнее средство, с помощью которого мы ежечасно, ежеминутно, ежесекундно пытаемся удержать любимого мужчину.
И вот еще что. Поскольку за редким исключением мужчины созданы для прозы, а женщины для стихов, то как, скажите, может судить о женской моде тот, кто никогда не носил грудь и не делал аборт? Если только он, конечно, не Ив Сен-Лоран…»
Смелый однополый намек вызвал дружный смех и одобрительные аплодисменты.
Потом было шампанское, много улыбок и ровный узорчатый шум светских разговоров.
Она вернулась домой около десяти вечера и в счастливом, усталом состоянии устроилась с мужем на диване перед столиком с коньяком. Среди прочего она ему сказала:
«Извини, Климушка, что утром обиделась на тебя! Ты совершенно правильно сделал, что не приехал: половина из тех, кто там был, твоего мизинца не стоят!»
«Аллушка, я в самом деле не мог, а не потому что кто-то там чего-то не стоит!»
«Все, проехали! – ответила она, прижимаясь к нему. – Знаешь, у нас, наверное, что-то получилось – нас хвалили серьезные люди!»
